Мечта Габриэля

У каждого должна быть какая-то несбыточная мечта. Несбыточная в том плане, что выполнить её сложно. Габриэль исключением не стал. Он даже иногда во сне видел свою мечту — такую невероятную, но очень красивую. Якобы он сам в синем платье — с оборками, со всеми подвязочками, с корсажем. И с перчатками. Чёрными, до локтя. И остальные милые мелочи, которые снятся маленьким романтичным девочкам. Особенно шуршание нижних юбок. И якобы Гуанако (Серёжа!) в костюме — ещё дореволюционном, примерно таком, какой мог носить граф Набедренных — белая рубашка с жабо, чёрный жилет, сам смокинг — если Габриэль помнил название точно — был тёмно-синим. И волосы у Гуанако хоть немного причёсаны и убраны в хвост. И никого нет в бальном зале. Они одни. Онегин видел сон, просыпался — ещё не совсем бодрый, ещё помнящий сон, — и разочаровывался. Всё хорошее настроение сметало напрочь, когда взгляд Габриэля натыкался на спящего Максима. Потому что Максим его мечту назовёт глупой и детской. Потому что не согласится даже парадный костюм надеть, какой уж там смокинг с жабо и перчатками… Однако Габриэль не сдавался. Однажды он, решив прогуляться, а не идти сразу домой, догулял до какого-то непонятного закоулка и уже собирался просить помощи, когда его взгляд натолкнулся на небольшой магазин. С бальными платьями. И одно — о, Габриэль уже видел его, прямо с улицы! — точно должно было ему подойти по размеру. Не теряя времени, Онегин вошёл в магазин, улыбнулся старенькой продавщице, чьи волосы были как-то хитро забраны и заколоты, в духе до-Революции, отчего сухое лицо облагораживалось. — У вас есть примерочная? — уже аккуратно подхватив платье, спросил Габриэль, едва дыша. Продавщица ткнула пальчиком вглубь магазина, где действительно стоял ряд кабинок. Укрывшись в одной, Онегин быстро надел платье, не зашнуровывая, и понял — это оно. Цена оказалась удивительно низкой для такой прекрасной ткани и шитья, поэтому думать Габриэль долго не стал — переоделся в свои вещи, оплатил платье, ещё раз улыбнулся немой продавщице и торопливым шагом направился домой, в эту башню, которая тоже вписывалась в антураж его мечты. Максим домой ещё не вернулся, поэтому Габриэль, торопливо раздевшись, снова облачился в платье, пыхтя, зашнуровал корсаж. В комплект к платью, что интересно, шли не только перчатки до локтя из тонкой ткани, но и чулки. С кружевом. Синим кружевом. С подвязками. О больше удаче и мечтать нельзя было. Это выглядело… красиво. Особенно когда Габриэль поправил волосы и снял бесполезные очки с простыми стёклами. Это выглядело необычно, но очень эстетично. Онегин провёл ладонями в перчатках по плоской груди, которую маскировали кружева и удачный крой, по талии — затянутой, но не сильно, дышать можно было спокойно, по длинным многочисленным юбкам. А потом от двери донёсся мат вернувшегося именно в этот момент Максима. Максима, который при Габриэле старался не материться. Онегин замер с неестественно прямой спиной, почти не дыша, а потом едва не вскрикнул — Максим сгрёб его в объятия, слегка подкинув в воздухе, уткнулся губами в обнажённую шею Габриэля, целуя и глядя в зеркало, на их отражение. — Тебе необыкновенно идёт, — прошептал Молевич, обнимая Габриэля за талию и опуская его на пол. Онегин тут же обернулся, потянулся за поцелуем. — Потанцуешь со мной? — прожурчал Габриэль, кладя ладони в перчатках на плечи Максима. Тот кивнул, щёлкнул стареньким проигрывателем, из которого тут же потекла медленная музыка. Они почти не танцевали, просто обнимались и покачивались музыке в такт, но Габриэль едва не всхлипывал — вот же оно, исполнение мечты, такое красивое и правильное, и не надо никакого Гуанако в камзоле, есть Максим, который приподнимает Габриэля в воздух, когда Онегин путается в юбках, и танцует с ним так — ему совсем не тяжело, ему тоже это нравится, и вся ситуация в целом, и Габриэль в юбках, которые можно задрать, наткнуться ладонью на чулки и опрокинуть Онегина на постель с красным балдахином, проследить кружево чулок губами, изредка глядя на смущённое лицо Габриэля, который сводит колени вместе, зажимается — но зажимается игриво, почти не сопротивляясь, стонет, приоткрыв рот — и уже сам раскрывается, поддается ласкам Максима, принимает его, не снимая платья, не протестуя, просто хватаясь за руки Молевича, за всё, что только мог достать, чтобы только знать, что он всё ещё здесь, что он не спит. Они были настолько аккуратны, что платье даже чистить не пришлось. Максим самолично его повесил на вешалку, засунул в чехол — чтобы не помялось — и повесил в гардероб Габриэля, который кутался в алую простыню, лениво потягиваясь на постели.