Вода в ладонях

             Единственный раз сержант Санада Юкимура поймал рыбу в детстве. В деревне у деда, в оросительном канале на рисовом поле шестилетний Юки, высунув язык от напряжения и не обращая внимания на колючую осоку, жару и мошкару, следил, как в мутной воде мелькает то тут, то там серо-песочная спинка. Или хвост, или голова – разве успеешь разобрать?       Но Юки не сдавался и с какой-то попытки схватил юркую рыбешку. После очередного броска в его ладонях вместе с илом остался полупрозрачный малек длиной со спичку и ненамного толще. Юки изо всех сил прижал пальцы друг к дружке, чтобы вода не вытекала из чашки рук, и понес показывать улов родителям. Обычно короткий, путь до дома сквозь плотный от солнца, жары и верещанья цикад воздух казался бесконечным. Малек метался и задевал ладони, и Юки смеялся – от щекотки, от победы, от радости открытия.       Отец похвалил его, но отодвинул рабочие бумаги подальше от капель с рук сына. Мать похвалила его, хоть и была занята приготовлением обеда. Двумя пальцами она выудила уставшего малька из обмелевшей чаши ладошек и отправила в одну из кастрюль. «На обед будет суп-мисо с твоим уловом, малыш». Юки заревел и выбежал на улицу, и не вылезал из-под высокого крыльца почти до ужина.              Много лет спустя сержант Санада даже не вспомнил об этом случае. Вытирая со лба пот в широкой тени крыла истребителя, он в полудреме представлял, как в лагере на обед дают курицу, или как нагревается за день вода в баках душевых кабинок, как обжигают холодом горные ручьи в Каруидзаве, а под сиденьем в кабине одноместного «Накадзимы», будь он неладен, лежит вторая фляга воды. Впрочем, с истребителем и так что-то неладно, раз надежный в принципе мотор заглох через час после вылета. Теперь капитан Иноуэ пару недель будет пилить подчиненного, а остальные пилоты – посмеиваться.       – Ты поймаешь мне рыбу?       Санада подскочил, стукнулся головой о стойку крыла, со второй попытки расстегнул кобуру и ткнул пистолетом в сторону голоса. Потом пригляделся, кто это его так напугал. А рассмотрев, струхнул еще больше и потянулся к затвору. Лицо запылало, словно он на солнцепеке весь день пролежал, а не в тени.       Ну откуда посреди пустынной степи Большого Хингана возьмется мальчик лет десяти? Светловолосый, светлокожий – русский, что ли? Санада заозирался. Нет, больше вокруг ни души, ни лошадей, ни машин. Не с неба же он свалился – гула авиамоторов Санада не слышал с предутреннего часа, когда за западным горизонтом скрылось его звено. Секундочку, чужак же говорил по-японски! И одет он был непонятно – в облегающий серо-голубой комбинезон в светло-серый горошек, с утолщенными сапогами и манжетами, красными перчатками и широким воротником явно под шлем.       – С-стоять! – выдавил из себя Санада и продолжил по инструкции для встречи с противником. – Оружие брось на землю, без резких движений. И руки вверх!       – Да пожалуйста! А зачем? – мальчик чему-то обрадовался, попрыгал с задранными руками, но тут же опустил их обратно. – А еще я тебя спросить хотел – у тебя вода есть?       Но ответа дожидаться не стал и пошел вкруг самолета, постукивая дюралевую обшивку и прислушиваясь. Оружие в руках Санады его ничуть не смущало, хотя дуло почти уткнулось в белобрысый висок, когда мальчик зашел под крыло рядом с пилотом.       Сбитый с толку непонятной беззаботностью гостя, Санада занервничал еще больше. Мысли неслись галопом, как кадры пленки в быстрой перемотке. Но ничего путного он сообразить не смог и ляпнул первое попавшееся:       – Т-ты кто?       Ну вот, еще и заикание прорезалось.       – Я Хару! – соизволил ответить наглец все с тем же дружелюбием, совсем неуместным в нескольких десятках километров от линии фронта между японско-манчжурскими и монгольско-советскими частями. – А как тебя зовут?       Санада открывал уже рот, так как привык отвечать, когда спрашивают, но тут же осекся. Он в самом деле собирался назвать полное настоящее имя?! А может, еще звание и дислокацию части? Но не менее глубокий инстинкт вежливости, привитый в интеллигентной семье инженера, требовал представиться. Тогда, может, достаточно будет имени, без фамилии?       – Юки… – выдавил он и снова остановился. А вдруг незнакомец догадается, что человек по имени Юкимура будет носить фамилию Санада в память о средневековом полководце? Конечно, чужак может и не разбираться в японской истории до такой степени, но болтает же он по-японски свободно!       – Рад познакомиться, Юки! – парнишка не дождался его ответа и спас сержанта от очередного приступа сомнений. – А еще я инопланетянин! – И он ткнул пальцем вверх, в выцветший небосвод. Санаде на ум сразу полезли все перечитанные в детстве и юности фантастические книжки про злых марсиан. А родители его еще укоряли за чрезмерную любовь к приключенческим романам...       Санада тоже мельком глянул на небо, и тут его перемкнуло окончательно: солнце уже не висело в зените, а подкатывало к холмисто-волнистому горизонту. Ничего себе поспал! Неудивительно, что во рту пересохло, как в пустыне Гоби. Но в последнее время каждый день приходилось делать по несколько вылетов, вот, видимо, усталость скопилась и нанесла ответный удар.       Не веря своим глазам, Санада проверил часы, потом снова небо – бледный, золотисто-голубой холст без единого пятнышка.       Где все?! Капитан Иноуэ пообещал же сквозь мат и помехи забрать его на обратном пути, когда отбомбятся. А по плану вернуться они должны были около полудня, сообщили бы уже командованию, что надо выслать поисковую группу.       Неужели проспал? А белесо-песочного цвета самолет не так уж легко различить среди такой же земли с редкими клочками сухой травы. И красные круги на крыльях не сильно помогут. Тем временем, заметив на нижней стороне крыла хи-но-мару, пришелец запищал в восторге и потыкал в яркое пятно пальцем. Потом даже ухо приложил, стукнул еще раз.       – Пусто, – повернул он к Санаде жалобную мордочку. Тот замер с открытым ртом.       – К-как пусто? Двести литров должно остаться, ну чуть меньше. Я ж совсем ничего пролетел!       Но смутное подозрение уже укусило его – с чего-то же мотор отказал! Хорошо хоть крылья широкие в этой модели, планировать можно. Да и пустынная степь вокруг ровная, как сковородка – не то что сплошные овраги и холмы в районе базирования.       Не опуская пистолета и осторожно косясь на самоназванного пришельца, Санада обошел крыло с другой стороны, неуклюже снял смотровую панель – отвинтил он ее еще раньше, когда искал неисправность и оценивал повреждения после аварийной посадки в чистом поле. Можно было и не заглядывать – при посадке грохнулся так, что никакие стойки не выдержат, но хотелось чем-то заняться, пока ждал своих.       Сейчас же он протянул руку к бензобаку, постучал. Бак ответил гулким эхом. Санада бросился к кабине, уткнулся в манометр – нет, число какое положено. Метнулся к другому крылу, повозился – тот же результат. Неужели стрелку датчика заело, а он и не проверил с последнего вылета? И механик тоже хорош… А кстати, сегодня, кажется, не старик из бывших монахов дежурил, а другой кто-то. Санада плохо различал механиков. Да и на аэродром Хайлара их перевели не так давно. Ну вот, опять Усами будет коситься презрительно и процедит сквозь зубы, что к машине своей надо относиться бережно, а не абы как, и самому все на сорок раз проверять. Вроде один курс заканчивали, а Усами-кун уже прапорщик – того и гляди, на офицерские курсы уйдет, и на фюзеляже у него три звездочки, а у Санады еще ни одной… Вилять и сбрасывать противника с хвоста Санада умел замечательно, а с атакой не ладилось. И капитан Иноуэ по головке не погладит за халатность. Ладно если просто наорет, а то еще съязвит, что Санаде с такой демонической мордой надо было во флот, а не птиц распугивать. Пилоты вокруг не засмеются – команды «вольно» Иноуэ не давал – но коситься станут с презрительным весельем…       – Ты чего сердишься? – вклинился в беспорядочные обрывки его мыслей голос пришельца. Санада почти забыл про него, а мальчик уже исчез с линии прицела и таращился на пилота из тени крыла.       Ничего Санада не сердился. Он был в панике, как всегда при непростом выборе, или в непонятной ситуации, или при любой необходимости говорить с другими людьми. Книжки рассказывали, что делать с разбойниками, тиграми и марсианами, но просто общаться с людьми не учили. В такие минуты смятения лицо его непроизвольно корчило рожи, достойные масок театра Кабуки. Собеседники в страхе сбегали, и какие-то проблемы пропадали вместе с ними. Начальство же принимало его гримасы за боевой дух, а молчание – за решимость. В армии Санада почти избавился от ужасов общения – все строевые отношения уже прописаны в Уставе, не надо сомневаться, что сказать. Увы, устав не предусматривал встречу с инопланетянами. Поскрежетав мозгами, Санада решил следовать инструкции по встрече с врагом и дальше.       – Что ты тут делаешь и с какой целью прилетел? – продолжил он допрос.       – Ну я же говорил… Мне надо достать из моря, э-э… нашего родича. Иначе он может натворить дел.       – Что-то я не вижу поблизости моря, – просипел Санада. Он уже устал держать пистолет, но пришелец оставался все таким же подозрительным.       – Ну, я, это… – Хару посвистел, с самым невинным видом разглядывая дальние горы, почесал в затылке, поковырял сапогом пыльный грунт. – Я промазал. Задал курс на посадку на глаз, а ваша планета возьми и повернись, пока я снижался. А я на сушу садиться не умею, и летучка того, разбилась. Ты меня отведешь к морю? А с рыбалкой поможешь?       – Так тебе родича или рыбу ловить нужно? – Санада решил подловить пришельца на слове. По правилам, надо бы огреть потенциального шпиона по маковке, связать и доставить особистам, это их дело – лазутчиков колоть. Но как доставить – без подмоги, без автостартера, с погнутыми стойками и костылем и, как выяснилось, еще и без топлива?       – Ну да, – похлопал густыми белесыми ресницами шпион. – Рыбу – потому что он рыба. Как и я.       Санада в изнеможении опустил оружие и убрал в кобуру. Это галлюцинация. Наверно, схлопотал тепловой удар, пока дрых. Чего с галлюцинацией разговаривать? Слава императору, этого позорного эпизода никто не видел. Но все равно надо попить, сделать холодный компресс.       Он прошел мимо видения, вскарабкался в кабину и выудил запасную флягу. Первую он опустошил еще с утра, после аварийной посадки – думал, его подберут через несколько часов, не более.       Экономить воду надо – решил он. Два глотка, три… теплая, противная, но не оторваться. Ладно, пять глотков и хватит. Пятой каплей Санада поперхнулся – с крыла на него таращился со шкодливым видом глюк-инопланетянин. Глаза у глюка были удивительного сиренево-малинового цвета.       – Так у тебя есть вода?! – просиял он. – А можно мне тоже? Солнце у вас зверское, я почти пересох.       Санада затряс зажатой в руке флягой, пытаясь прокашляться, но мираж намек понял превратно, выхватил емкость и вылил себе на голову.       – Ты!.. – от возмущения Санада забыл, что больше не хотел говорить с ним. Еле успел выхватить флягу, уже изрядно облегченную. – Ты что делаешь?! У меня же больше нет!       – Прости, прости, – довольно улыбнулся наглый мираж – или все-таки страшная реальность? – Но я умру без водички. Хотя бы макушку смочить. Целиком искупаться, конечно, лучше, но у тебя столько воды ведь нет?       Санада ощутил неодолимое желание нацепить шлем и послушать эфир. Но надолго отворачиваться от этого самого Хару боялся и лишь обвел взглядом равнину в еле живой надежде на помощь.       Желтое сияние заливало мир вокруг, делало его нереальным, как продолжение тяжелого, жаркого дневного сна. Закатное солнце окрасило волосы инопланетянина в золотисто-розовый цвет, глаза его мерцали пурпуром, как само светило над кромкой гор вдали.       – Вообще-то мне тоже вода нужна, хоть я и не рыба, – пробормотал Санада себе под нос, демонстративно выпивая последние три глотка. Скосился на Хару – тот смотрел на него круглыми глазами, как на зверушку в зоопарке.       – Ну прости, – произнес пришелец без особого раскаяния. – Если хочешь, я тебя провожу к воде. Вон там я ее много видел. Правда, пешком далековато будет. К восходу вашей звезды доберемся, мне как раз снова вода понадобится. Ты только емкостей побольше возьми.       И он махнул рукой на юг.       Санада призадумался. Еще раз поглядел, как солнце подмигивает последним лучом проступающим звездам.       – На рассвете пойдем, – вздохнул он наконец. – В темноте заблудиться недолго. И холодно. И кочевники - мы уже на монгольскую территорию проникли.       Это он умел прекрасно – увиливать, находить аргументы, чтобы ничего не предпринимать. Ведь если ничего не делаешь, то не ошибешься, и другие не будут смеяться.       – Нет, не заблудимся! – Хару потянул его за рукав в нужную сторону. – Я чую воду! Тебя же я по воде в твоем теле нашел.       Внутренние воды сомнения тоже нашли Санаду, затопили с головой мысли, картинки, голоса, потянули в разные стороны, как всегда в минуты трудного выбора – а для Санады любой выбор был трудным.       …бросить казенное имущество посреди степи?…       …все равно не взлететь с погнутыми шасси, даже если товарищи подкинут бензина…       …но за ним должны прилететь обязательно! А самолет с красными кругами на крыльях в степи видно лучше, чем одного человека…       …уже не одного…       …да, но его лучше видно всем самолетам, в том числе тем, у которых на крыльях красные звезды...       …и сколько ждать без воды – да и сухой паек не на неделю…       …а далеко ли он пешком уйдет без воды и еды?..       …но пришелец обещал привести к водоему…       … а не обманет?..       …а у кого тут пистолет? И кто собирался шпиона своим сдать?..       ...ночью в открытой степи будет холодно. Вон, ветер поднимается...       …в самолете лучше, что ли? Кто для форсу решил лететь со снятым стеклом кабины, как опытные пилоты?..       …а кочевники…       … а у кого пистолет? Патронов-то два полных комплекта, в отличие от топлива...       Тут Санада обнаружил, что на шее у него болтаются обе фляги, а сам он шагает по камням и колючкам, и Хару тянет его за руку вперед. На секунду сержант словно вернулся в строй звена, снова шел ведомым в связке, снова полагался на другого.       Сержант притормозил, выдернул руку и вернулся к скособоченному самолету. В который уже раз залез в кабину и стал вытаскивать все, что еще могло пригодиться в походе. Даже парашютный ранец прихватил. Ткань все-таки, и для тепла сгодится, и для подачи сигналов мимопролетающим. Хоть и тяжелая, зараза.       Через час ходьбы Санада понял, что ботинки летчика для долгого пути не предназначены, как, впрочем, и инопланетяне. Хару легко обходил или перепрыгивал ямы и колючки даже в потемках, но двигался все медленнее, словно засыпал. И когда он впервые споткнулся, Санада успел ухватить его за край ворота и уронить себе под ноги. Потом со вздохом подхватил пришельца под колени и плечи и поднял на руки. И чуть не опрокинулся назад, так как весу в инопланетянине было не больше, чем в соломенной кукле или пригоршне воды.       Хару послушно обнял его за шею, защекотал прохладным дыханием ухо.       – Спасибо, Юки. Холодно. Вода внутри замерзает. Я покажу, куда идти…       Санада ничего ответить не мог – словно кусок ледяного облака к груди прижимал. Он уже серьезно опасался, не заработает ли воспаление легких, таская замороженных пришельцев-рыб на ночном ветру. Но постепенно между двумя телами стало скапливаться тепло, и Хару немного ожил.       – Г-где остальные? Ну, другие твои родичи? – Санада вдруг вспомнил, что не закончил допрос.       – Дома… – печально вздохнул пришелец.       – Ты что, один?!       – Ага…       – Ну и дурак! Кто ж на важное задание один отправляется? Всегда нужна группа поддержки, прикрытия…       – Но ты ведь тоже один! – удивился Хару.       – Я летел в составе… – Санада осекся, поняв, что чуть не выдал сведения о военной операции. – Не один я был, в общем. И да, я тоже дурак.       Под черно-искристым куполом признание в слабости далось неожиданно легко – наверно, из-за нереальности происходящего. Хару рассмеялся задорно, и почему-то Санада совсем не обиделся, а тоже неумело издал нечто вроде смешка. Веселье свербило в носу и требовало выхода.       – Кто бы только со мной согласился отправиться… – продолжил Хару задумчиво. – Я самый младший в косяке. Был бы у меня младший братишка… или сестренка… Он бы сам за мной увязался.       – Везет тебе. У меня вообще нет братьев и сестер, – зачем-то сказал Санада, хотя его никто не спрашивал. – Но сейчас нас двое. Значит, до воды и других людей доберемся.       Хоть самого себя подбодрить… Небо вдруг стало глубоким, как Марианская впадина, и огромным, как океан. Звезды, кажется, даже шелестели, как волны. Пенистый вал Млечного пути застыл над головами – того и гляди обрушится и смоет крошечную Землю с двумя говорящими песчинками на ее пересохшем боку.       Подать голос, протянуть паутинку из слов, уцепиться за кого-то живого, чтобы не утонуть.       Хару тоже повеселел и пальцем показал, куда надо поправить курс. Санада уже почти не думал, бывают ли у пришельцев сбои внутреннего компаса.       – А что за черную штуковину ты мне показывал? – Хару кивнул вниз, на кобуру на поясе пилота. Светлые вихры чиркнули того по носу, и Санада чуть не споткнулся в очередной раз.       – Пистолет, – ответил он и добавил, когда Хару промолчал. – Оружие, вообще-то. У тебя разве нет его?       Наконец-то он добился хоть какой-то реакции, кроме неуместного восторга: Хару замер, вытаращился на него. Но опять на страх это походило мало – скорее, на крайнее изумление.       – А что это такое? – выдохнул пришелец.       – Как что? – теперь настал черед Санады хлопать глазами и искать слова в недоумении. – Что если враги встретятся? Или хищники захотят тебя съесть? Или злые пришельцы – отобрать что-нибудь ценное? Что ты тогда будешь делать?       – Как что? Скажу им, чтобы они этого не делали. Ведь всегда можно договориться, – повел плечом Хару и посмотрел на летчика, как на маленького и совсем глупого ребенка.       Санада открыл рот, чтобы возразить, но к такому повороту дискуссии пропагандистские пособия не готовили.       – Разве? Но если все же не получится? – кое-как отыскал он аргумент. Но воображение уже рисовало цветными карандашами такой мир, где нет войн, ссор, полиции…       – Нет, всегда! Если не получается, значит, плохо старались! – Хару отцепил одну руку от шеи Санады и помахал пальцем перед его носом. – Да, а что такое «враг»?       Тот честно попытался объяснить, но лишь сам убедился, что понятий и словаря не хватает, особенно если думаешь больше не над объяснением, а как не выйти за пределы агитационных плакатов.       Ведь если они выберутся к своим, сверхподозрительного Хару все равно утащат на допрос, и там он по инопланетной наивности перескажет все, что ему говорил первый встречный японский пилот, то есть, Санада. И если сейчас ляпнуть хоть что-то, несовместимое с государственной идеологией, то можно быстро очутиться в застенках у военной полиции.       И он медленно, как по минному полю, выбирал по памяти из учебников и радиопередач слова, чтобы объяснить, что такое «враг», «война», «государство», «император», «коммунисты», «бандиты». Лишь бы не сболтнуть ничего от себя, не выдать, что сам не верил в то, что говорил. А так, если соблюдать осторожность… то незаметные офицеры в штатском все равно займутся якобы-пришельцем вплотную. Или военной полиции передадут, не к ночи будь помянута. А о военной полиции такие слухи ходили, что солдаты боялись их больше, чем врага. Санада не так часто видел офицеров кемпейтай рядом с аэродромами и казармами, но всем ужасам верил сразу – настолько холодным, склизким был их взгляд. Как у огромных рыбин на кухонном столе. Да что рыбы – вон, Хару тоже себя рыбой назвал, а выглядел не в пример живее и человечнее. Вон, таращится, ресницами хлопает, пытается понять сложные людские привычки. Сиреневые глазищи мерцали еле заметно. Отдавать его, такого непутевого, не знающего даже, что такое «враги», в лапы профессиональных дознавателей Санаде хотелось все меньше. Но надо же что-то с этим инопланетным чудом делать! Мысли опять понеслись по кругу каруселью, и Санада пришел в себя, только когда Хару подергал его за воротник куртки и стал ныть, требуя рассказать про все эти непонятные термины докосмической цивилизации. И сержант решил думать над проблемами по мере их поступления. Сейчас главное – дойти до источника воды (в идеале – до своих) и внушить пришельцу хоть каплю инстинкта самосохранения.       Сражаясь со словами, он забыл, что ботинки неудобные, заплечный мешок тяжелый, а ноги устали. И в отсутствие солнца опять потерял счет времени, ведь неудобно поглядывать на часы, когда тащишь на руках любознательного мальчишку. А Хару фонтанировал неудобными и неожиданными вопросами, от которых весь пафос предыдущих речей куда-то улетучивался. Вроде «если Император – сын неба, то он тоже пришелец?» Санада не смог удержаться от смешка, представив его величество зеленым, с длинными ушами трубочкой и телескопическими глазами. В ту же секунду он поджал губы, но смех что-то сдвинул внутри него. Все вокруг было слишком ирреально – пришелец-рыба и зеленый император, океан звезд над головой, горьковатый полынный ветер… Пузырьки удивления, гнева и смеха держали Санаду на плаву, и он больше не тонул. Небо из пучины превратилось в сложенные ладони, бережно прикрывающие плошку Земли.       И еще он понял, что ни за что не отдаст Хару разведке. И сразу все страхи отвалились, стали легкими, как ноша в его руках, и он сдался.       – Ох, нет, Хару, – рассмеялся он. – Император не с другой планеты. Это такая фигура речи, без особого значения. Прости, что наврал тебе почти про все. Враги не злые, не хуже нас – просто обе наши страны хотят получить как можно больше земель. Такова уж природа человека – хотеть больше, чем уже есть, даже если имеет вполне достаточно для жизни, и даже если это большее принадлежит другим. И ради этого мы можем причинять боль и даже уничтожать. Даже не уверен, что именно мы с противником тут не поделили, какую полосу бесполезной земли. И нет, мы после смерти не возвращаемся белыми голубями в храм Ясукуни, а исчезаем насовсем – и потому очень этого боимся. Те, у кого есть деньги и власть, говорят нам всю эту ложь, и кто-то верит, а кто-то не верит, но из страха за себя делает вид, что верит. Как я. Если я скажу, что не верю, если откажусь убивать других, то и сам могу погибнуть, и мои родители пострадают. А мы… это еще одна наша, человеческая, черта – мы желаем добра и мира себе и своим близким больше, чем другим посторонним людям. Я и в армию пошел, чтобы у отца не было неприятностей на работе. И в летчики – чтобы быть подальше от других людей. Наверно, и хорошо, что мы не летаем в космос – мы настолько хуже, злее вас…       Слова текли свободно, как из прорванной дамбы. Слова, пришедшие из фантастических книжек, из бесед родителей и их друзей, слова, давным-давно запертые в его памяти.       Хару слушал очень внимательно и вдруг обнял Санаду крепко-крепко, аж дыхание перехватило, зашептал ему на ухо:       – Нет, ты не плохой, совсем не плохой. Если есть еще люди вроде тебя, то со временем и остальные поймут, что поступают неправильно. Так что, пожалуйста, не умирай до тех пор. Я не хочу, чтобы ты исчез навсегда…       На какое-то время они замолчали, и тишина говорила не меньше слов.       – О, еще немного, и мы пришли! – вдруг воскликнул Хару чуть ли не в ухо Санаде и заерзал, заставив того покачнуться. Пришелец намек понял и соизволил слезть. Сержант со стоном размял плечи и тоже оживился. То ли оптимизм Хару передавался воздушно-капельным путем, то ли… Да, точно, небо начало светлеть, и степь проявлялась все четче в зеленоватых сумерках. Засохшая растительность стала повыше и кое-где даже достигала звания кустов. Санада вглядывался в темную плоскость с волнистым краем, куда вприпрыжку умчался серый силуэт пришельца, но пока ничего не различал. Нет, кажется, на земле впереди угадывалась светло-серая нашлепка. И даже поблескивала. Санада почти бегом устремился вслед за Хару, вниз в пологую низину.       Но потом замедлил шаг, прислушался к хрусту под ногами, пригляделся к глянцу. Небо впереди подсветило горы на горизонте желтым, а пятна прямо по курсу – белым. Сержант остановился и выругался.       Видел он эти пятна сверху, и не раз. К югу и западу от реки Халхин-Гол не так уж редко встречались подобные водоемы в белой, серой, желтоватой или зеленоватой кайме. Солончаки.       Но Хару уже добрался до ближайшей лужи, плюхнулся посреди нее на колени и стал загребать илистую кашицу горстями и лить себе на макушку.       Санада сел на колени где стоял, кое-как скинул лямки парашютного ранца. Но что тут сказать? Хару же из благих побуждений увел его дальше от самолета и людей. Только и оставалось, что сплюнуть в сердцах.       – Ты чего зря воду тратишь? – раздался голос Хару совсем рядом. Санада поднял голову – инопланетянин протягивал ему сложенные чашей ладони. Воду, даже мутную, не было видно на фоне темно-красных перчаток, но Санада все равно понял его жест, руки сами вспомнили ощущение прохладной влаги, и как сжимаются до судорог пальцы, а вода все равно просачивается сквозь них, капает на землю, на ноги… Что-то знакомое почудилось ему, словно он уже переживал этот момент. Он чуть не потянулся принять от Хару пригоршню жидкости, омыть хотя бы лицо, но вовремя сообразил, что такой рассол не освежит, а совсем наоборот.       – Это не та вода, – буркнул Санада, отводя взгляд, – я не могу ее пить, она соленая. Будет только хуже.       – Странные вы, люди, – задумчиво произнес Хару и выплеснул всю горсть себе за ворот. – Сами состоите из соленой воды, – он ткнул мокрым, холодным пальцем человека в лоб, – а обратно внутрь заливать не можете.       Бледный полусвет поблескивал на его мокрых волосах и скафандре, и весь Хару будто мерцал перламутром. Санада подумал, что все еще находится внутри сказки, и ничего плохого случиться просто не может. Ведь в самом деле, это не Сахара, тут недалеко тысячные группировки рассредоточены, самолеты должны летать десятками.       – Ладно, – он поднялся на ноги, но ранец подбирать не стал. – Давай поищем растительность погуще. Мне показалось, что слева кусты более высокие. Наверно, там в почве больше влаги. Если выкопать в земле достаточно глубокую яму, там соберется немного воды. А грунт отфильтрует соли.       В приключенческих романах герои так и делали.       И он зашагал к недалекому, еле заметному пригорку. Хару бежал рядом и чуть не подпрыгивал в возбуждении.       – Юки, Юки, ты такой умный! Ты нас спасешь от жажды, мы не умрем, и останемся вместе навсегда!       – Вообще-то, – перебил его Санада, – Я… Я не могу отправиться с тобой – по крайней мере, сейчас. Я должен служить тут, иначе меня сочтут дезертиром, и будет плохо. Но я все равно помогу тебе добраться до моря. Ты говорил, что ты рыба. Значит, ты умеешь плавать? И какого ты размера?       – Да, Юки-и-и, умею! – колокольчиком заливался Хару. – Я выгляжу как человек, потому что вокруг нет воды, и в настоящей форме я бы не смог жить. Но если ты отнесешь меня к морю, я превращусь в рыбу! Вот такой величины! – и он развел два пальца.       – Ты хотел сказать, вот такой мелкоты, – хихикнул Санада и продолжил. – Море очень далеко, но… Если ты станешь рыбой, а я наберу во флягу соленой воды и посажу тебя внутрь, то смогу доставить тебя к какой-нибудь реке. Так, что там по карте было… Точно, река Хайлар же впадает в Аргунь, Аргунь – в Амур, а это прямая дорога в Японское море. Просто плыви по течению, следи, чтобы тебя по-настоящему большие рыбы не съели, и достигнешь цели. А я… мне еще восемь месяцев служить, потом демобилизуют. Я в армии оставаться не хочу, вернусь домой. Я тебе говорил, наши острова окружены морями. Так что, если то место, в которое ты целился, да не попал, недалеко, мы можем встретиться.       Хару, повизгивая от восторга, тут же бросился пальцем чертить на ближайшем лысом участке земли карту, благо рассвело уже достаточно. С масштабом он не дружил, но в четвертом варианте карты начали проступать очертания Японского архипелага. Хару ткнул пальцем в одну точку, и теперь настал черед Санады присвистнуть в изумлении.       – Ух ты, это, кажется, Эносима! Я там не был, но из столицы близко. Договорились, после демобилизации отправлюсь туда на летний отпуск, и мы поймаем твою рыбу. Ты только будь осторожнее и не показывайся другим людям.       – Ладно, ладно, – отмахнулся Хару беспечно и захотел было начать раскопки колодца прямо тут, но Санада потащил его дальше в поисках более перспективного участка.       Такое место он нашел метрах в пятистах, в лощинке между довольно высоких по степным меркам кустов, сухих как спички и столь же безлистых. Там он принялся нарезать грунт армейским ножом и выгребать песчано-глинистую смесь. Хару хотел помочь, но только мешался, и Санада шуганул его подальше, оглядеться и поискать что-нибудь интересное. Пришелец послушно ускакал за кусты, но тут же вернулся обратно и потянул Санаду за рукав, так как успел отыскать это самое «интересное».       – Смотри, что я нашел! – воскликнул Хару, аж подпрыгивая на одном месте. – Кто-то уже вырыл дыру в земле. Это и называется колодец?       Увы, увы…       – Это не колодец, а просто нора, – проворчал Санада. – Скорее всего, там живут сурки. И если будешь совать туда руки, то они укусят тебя.       – Они тоже воюют? – Хару поспешно отпрянул от норы, но таращился теперь в нее с еще большим любопытством.       – Да не-ет, – рассмеялся Санада. – Это всего лишь неразумные животные. Неужели у вас на планете не живет никого, не обладающего даром речи? Они тебя не понимают и решат, что ты хочешь захватить их дом.       На том его познания в зоологии заканчивались. Естественно, Хару загорелся желанием поболтать с неведомыми сурками и все равно засунул руку в нору по плечо. Видимо, никого не было дома, потому что пришелец надулся на секунду, но тут же воспрянул духом и умчался дальше, разыскивать других зверушек, более покладистых. Санада поспешил вернуться к раскопкам – восточный горизонт наливался золотом, и солнце должно было вынырнуть из-за волнистых гребней Большого Хингана в любую минуту. Сержант налег на нож и чуть не сломал его, наткнувшись на камень.       Этот момент солнце выбрало, чтобы раскинуть первые лучи, а Хару – чтобы издать короткий крик. Санада выругался, пытаясь разогнуться слишком резко, и поспешил на помощь.       Хару выскочил к нему уже с другой стороны.       – Это и есть сурок? – спросил он, морщась и протягивая свою добычу. – Он кусается, прямо как ты сказал. Больно!       На секунду Санада окаменел от ужаса. В красной перчатке Хару сжимал длинную, пестро-полосатую змею, и ромбовидная голова ее вдруг метнулась, разинув зубастую пасть, к руке пришельца.       – Брось! – заорал наконец Санада громче, чем когда-либо в жизни. – Она ядовитая! Брось подальше! – и бросился к пришельцу, размахивая ножом, как катаной.       В кои-то веки Хару подчинился. Змея с шипением свилась в канатную бухту, но громкие звуки действовали ей на нервы, и она метнулась в сторону и исчезла, слилась с сухой землей. Санада бросился к пришельцу, схватил за руку. Несколько парных дырок укусов в гладком материале перчаток почти не виднелись, но ощущались под пальцами.       – Снимай, живо! – потребовал Санада, когда самому ему стянуть красные перчатки пришельца не удалось. Пальцы дрожали, мысли разбегались не хуже самой змеи. Что же делать? Надрезать место укуса и высосать отравленную кровь? Прижечь? Все его знания исходили из литературы, а не с пилотских курсов, но разве вокруг все еще не фантастический роман? Думай, Санада Юкимура, думай живее. Разводить огонь слишком долго, и зажигалки нет, раз он не курил. А нож измазан в песке, так только больше инфекций занесешь... хотя подействуют ли земные инфекции на инопланетян? Нет, рисковать и выяснять это на практике Санада не хотел.       Хару тем временем сделал что-то, от чего перчатка будто испарилась. Несколько пар красных точек усеяло бледную, такую человеческую кожу, которая уже опухала и багровела вокруг укусов. Еще пару не менее варварских методов лечения Санада выгнал из воображения и просто приложил к губам самый красный след, втянул кровь, сплюнул, повторил снова и снова…       В глазах его мир потерял резкость, словно это его укусила змея, и Санада обнаружил, что плачет. Как не плакал, когда идущий рядом самолет с воем и дымом уходил в штопор, или на следующий день пустое место на аэродроме занимала новая машина, а в столовой появлялось новое лицо…       – Юки... – еле слышно прошептал под ухом Хару, – не надо, не... трать воду... – холодный палец ткнул Санаду в щеку снова, в этот раз куда слабее.       – Только если ты не будешь делать глупостей и помирать мне тут! Что вы делаете при отравлении? – огрызнулся от злости на себя и судьбу Санада, но Хару уже заваливался на него.       – Не… буду, – Хару выталкивал слова сквозь учащенное дыхание. – Тебе покажется, что я… умираю, но мы… это лишь тело, а я сам… я вернусь домой, и… появлюсь на свет снова. Я вернусь, Юки. Дождись меня, пожалуйста… на Эносиме…       И он со всхлипом свернулся клубком на руках у Санады. Тот зажмурился в отчаянии, вцепился в ладошку пришельца, но спустя миг ощущение малого веса исчезло совсем. Санада заморгал, протер глаза рукавом и не сразу заметил у себя на колене маленькую, бледно-желтую рыбку с пышным, но смятым хвостом и плавниками.       Сказочная история оказалась правдой – и тут же закончилась.       Уже не задумываясь, что делает, Санада бережно собрал рыбку в ладони и устремился обратно к соленым лужам. Нет, ну а вдруг в воде пришелец исцелится? Или воскреснет? Кто их знает, этих рыб с далеких планет.       Он бежал, как никогда раньше не доводилось, даже на учениях, даже в детстве. Но воспоминание о другом лете все же догнало его. Несмотря на прохладный с ночи воздух, несмотря на шелест сухих былинок вместо грохотя цикад…       Давным-давно точно так же он нес невинную каплю жизни к гибели. Сейчас же по логике любого романа он должен был все исправить.       В этот раз в ладонях не было воды, и, не опасаясь разлить ее, он несся сквозь сухой, горький воздух, сквозь редкую траву, сквозь воспоминания, и даже не сразу заметил, что не только его ботинки ударяют по земле. Кровь стучала в висках слишком сильно, заглушая другие звуки. Топот копыт.       Он заметил всадников, уже вылетев из кустарника. Колонна на фоне восходящего солнца, золотая в его лучах – даже цвета одежды или формы головных уборов не разобрать. Монгольские шапки, русские фуражки, японские кепи? Да и по лошадям не поймешь. Все стороны пользовались одними и теми же коренастыми монгольскими лошадками. Солнце обнимало людей, сглаживало искусственные различия. Разве не все они одинаковы? Две ноги, две руки, одно тело…       Всадники тоже заметили одинокого человека. Наверно, издалека заслышали крики и решили глянуть, в чем дело. Что ж, вот он, подвижная мишень в тире.       Пусть это будут наши – взмолился про себя Санада. А если не свои, они же видят, что он бежит не от них, а поперечным курсом, так что просто догонят его из любопытства.       Увы, всадники в солнечных масках забыли спросить его, что они должны делать. Раздался хлопок, слева взвился пыльный смерчик. Инстинктивно Санада вильнул в другую сторону, словно снова уводил истребитель от севшего на хвост противника. Следующий выстрел швырнул его вперед, на землю, прожег грудь, перекрыл воздух, но сержант думал только о том, как бы не раздавить крошечное тельце в ладонях.       Следующий вдох принес лишь обжигающий огонь вместо воздуха. Санада вдохнул еще раз в поисках кислорода и закашлялся. Горло сдавила уже вполне реальная жидкость, не воображаемая. Но он должен двигаться дальше, всего метров сто осталось. Или километр? С земли не видно, но сначала надо опереться, встать, а это нелегко, когда ни за что не должен разжимать хотя бы одну ладонь, не то рыбка выпадет, потеряется на сухой просоленной земле. Паника накатывала приливными волнами, сердце пропускало ритм, в глазах темнело. Рубашка липла к груди, и темное пятно крови расползалось уже по корке земли. Хару просил не тратить воду зря… Правильно маленький инопланетянин удивлялся – соленая вода выходила из людей, но уже не могла вернуться обратно.       Зря, наверно, он вбок отпрянул. Может, всадники целились в землю рядом, просто остановить его, договориться, совсем как это принято на других планетах? Хару… Санада приложил ладонь с инопланетной рыбкой к намокшей ткани на груди. Может, эта жидкость сойдет?       Мысли крутились, как в спятившем киноаппарате – вот-вот покажутся финальные титры.       «Белый голубь, – думал он. – Пусть еще одна сказка окажется правдой. Я должен отрастить белые крылья и вернуться в храм Ясукуни. И родиться снова, и добраться до Эносимы. Ведь Хару просил…»