Мое отражение

Cocteau twins. Я наблюдаю за картинкой в телевизоре, а она вертится передо мной, не дает себя уловить потухшим взглядом. Словно хочет сказать. Проснись, Джесси, сосредоточься, позволь мне показать тебе все прелести мира! Какие именно прелести, не уточняется. При этом. - Хуй! Я же говорил... Что это? Я вздрогнул, а пластинка продолжает крутиться, завывание тонкого голоса солистки, но я отчетливо слышал эту фразу. Хуй... Что бы это значило? Я бросился на ковер, сделал пару кувырков и оказался у зеркала. Что-то тянуло меня к нему. Возможно, все из-за таблеток и литров спиртного, которые запечатывали мои глаза и разум в плотную полиэтиленовую пленку. Я изо всех сил боролся. - А я говорил. Это самое, в общем... Снова оно. Если это приход, здорово. Если нет, мне пизда. Я отчаянно смотрел на себя, но не видел. Зеркало росло и разливалось по комнате, мне стало холодно. Мы не виделись с ним долгое время. Где-то с прошлой недели. В голове у меня вспыхивают воспоминания, но я не понимаю: сгорают они или разгораются? Он. Он постучал своим голосом в мою стеклянную дверь. В мой дом. Он знает. Cherry Coloured Funk. Наша песня. Наша страница в глобальной истории. Клянусь, я пытался забыть. И я нихуя не понимаю. - Джесси. Джессиджессиджесси Я увидел сначала только тень. Голос сам нарисовал его. Сначала появляется звук, потом лицо. Потом содержимое. Я вижу его. И не только глазами. - Мы с тобой так похожи, Джесси. Легко перепутать. Епта. Я не могу выговорить ни слова. Он хотел поглумиться. Но мне было все равно, я любил его! С самой первой песни, с первых колес и пары лакированных туфлей. Пахом. Мой пахом. Мое второе Я. Я не смог устоять. - Если это правда ты, - произнес я трескающимся от огня воспоминаний голосом, - то ты не будешь против... Я наклонился к зеркалу и поцеловал его. Холодное, скользкое, отражающее все, что видит вокруг, кроме нашей любви. Но я не целую стекло, я целую себя, я целую Его. Это нескоро пройдет. Моя пластинка будет крутиться и прыгать, издавать намеки и фальшивить от искренности чувств! Я упал. И потерял это. Мое сознание и мое отражение. Пахома больше нет передо мною, а значит, нет и меня. Когда я очнулся, я увидел солнце и телевизор прямо под ним. Это заставило меня захотеть жить снова, хотя и с большим трудом. Вопрос мучит меня. Колит и пытает. Я боюсь произносить вслух. Боюсь признаться самому себе. Пахома не было здесь. И никогда уже не будет. То всего лишь трип, пьяное безобразие, безумство, шоколадные батончики... Я узнал его в себе. И принял себя за него. Видимо, мы действительно похожи.