Дивергент - это дар или проклятье?

Эллисон встала со своего места под оглушительные крики товарищей. Все знали, какой она сделает выбор, сомнениям не было места. Она сошла по ступеням вниз и вышла на середину огромного зала на глаза тысячи людей. Где — то на трибунах, среди татуированных, ярко раскрашенных во все цвета радуги и одетых в чёрное людей, сидели её родители, Кристофер и Виктория Ардженты, а с самого дальнего ряда за ней наблюдал Скотт. Подруги утащили Эллисон от него, со смехом утягивая на первый ряд, но девушка успела улыбнуться парню. Тот улыбнулся ей в ответ. Сейчас Арджент застыла перед постаментом с пятью чашами из гранита. Серые камни небольшой кучкой лежали в чаше, и девушка поспешно отвела взгляд, не в силах смотреть на то, как серое сливается с серым в одну скучную, неразделимую, тоскливую массу. Стекло в соседней чаше нравилось Арджент куда больше. Осколки, чьи края, похоже, специально заострили, привлекали блеском и опасностью. Стекло было похоже на правду, которую оно олицетворяло — ранит не смертельно, но глубоко и больно. Вода неподвижно застыла в другом сосуде, прозрачная, без единого всполоха. Воду девушка любила, в отличии от фракции эрудитов, чьим символом она являлась. Вода была чем — то правильным и нужным, отрезвляющим и свежим, как и знания, как ум, а вот эрудиты для Арджент всегда были высокомерными выскочками, эгоистичными и меркантильными. В следующей чаше была насыпана земля. Земля — матушка, как любил говорить Джерард, дед Эллисон, являлась основой всего, без неё не существовало жизни. Девушка сильно, очень сильно сомневалась в том, что доброта и милосердие, которые она олицетворяет, являются основой мира. Возможно, раньше, но не этого нового, разрушенного войной мира, где по улицам ходят грязные, оборванные, голодные изгои, которым просто не повезло. В последней чаше лежали угольки. Опасные, жгучие, не костёр, но способные зажечь его. Лихачи, как называли их в других фракциях, сумасшедшие, безбашенные адреналинщики. Девушке вполне нравилось такое определение. Эллисон взяла в правую руку острый кинжал с рукояткой, украшенной завораживающими узорами и рубинами. Красные драгоценные камни переливались в свете ламп, красные отблески ложились на пальцы девушки. Была в этом какая — то ирония — красные камни, красные капли и один обагренный твоей собственной кровью выбор, который определит твою жизнь. Не тратя больше времени на раздумья, Эллисон провела лезвием по внутренней стороне ладони, нажимая немного сильнее, чем требуется для нескольких капель крови. Боль прошла по руке, но девушка лишь слегка поморщилась. Она протянула ладонь, и кровь зашипела на горячих полукрасных — получерных угольках, медленно испаряясь. Толпа в чёрном неистово взревела, хлопая и улюлюкая новоиспеченному неофиту. Эллисон прошла обратно к трибунами, вытирая руку салфеткой. Вся последующая церемония прошла для неё, словно в тумане. Она очнулась лишь на те несколько минут, когда к чашам спускался Скотт. Девушка заметила, как её родители, сидящие неподалёку, нахмурились при виде МакКола, но решила не подавать виду. Она уже говорила с семьёй, но от подозрений на убийство просто так не избавишься, особенно, пока убийца не пойман. Недавно в квартале Бесстрашных совершили несколько убийств подростков, и такие происшествия были редкостью даже для их фракции. Скотт оказался каким — то образом замешан в этом, и родители Эллисон немного напряглись, узнав, что потенциальный малолетний преступник будет встречаться с их дочерью. Уверения и увещевания в том, что парень к кровавым делам не причастен, не помогли, поэтому пара просто продолжила встречаться, игнорируя косые взгляды. Скотт, не раздумывая, провёл острием по коже и выжал пару капель на шипящие, уже почти остывшие угли. Поймав взгляд девушки, МакКол еле заметно кивнул и направился к верхнему ряду. Эллисон чуть полегчало при очередном осознании того, что любимый рядом, и теперь они смогут продолжить обучение, чтобы защитить город от опасности за стеной — порой оттуда слышались унылые завывания, напоминавшие звериный и одновременно человеческий стон, полный боли и одиночества, а иногда доносились крики невероятной силы, но несомненно человеческие. Или существа, схожего с человеком. Однако девушка не избавилась от воспоминаний о прошедшей ею недавно проверке склонностей, о которой она не могла рассказать ни родителям, ни Скотту. Все банально, как и должно быть — лёгкий укол в шею, введение наркотического вещества, неясный сон, в котором Эллисон никак не могла принять верное решение. Отказываясь выбирать нож или мясо, она чувствовала, что от неё требуется другой вариант развития событий, но сердце, интуиция и мозг приказывали действовать по-своему. Бросаясь на волчицу, готовую разорвать девчонку на куски, она вообще забыла о том, что все это нереально, и с ребенком, плодом её воображения, все будет хорошо. Очнувшись от гипноза, девушка наткнулась на испуганный взгляд своего проверяющего, который свистящим шепотом сообщил, что она — дивергент, и пообещал исправить результаты на одно лишь «Бесстрашие». Раньше Арджент посмеялась бы над нелепой сказкой о том, что кто-то может находиться в двух и даже более фракциях одновременно, вот только оказавшись в этом кошмаре и получив результат теста, оглашавший то, что она принадлежит всем пяти фракциям, ей стало невесело. «Дивергент», — твердила она тогда себе, идя домой. «Дивергент», — вертелось в её голове перед сном. «Дивергент», — слышалось ей в каждом слове, что произносили люди вокруг. Каллен, тот проверяющий парень, оказал ей бесценную услугу, не выдав властям. Теперь Эллисон следовало быть осторожной и ни в коем случае не раскрывать свою сущность. Бесстрашные вокруг зашумели, вставая со своих мест и первыми устремляясь к выходу. Арджент поискала глазами Скотта, и нашла парня у дверей из зала. Она направилась к нему, и тот словно начал светиться изнутри, заметив любимую. Вытащив её за руку из текущей толпы, МакКол затянул её в нежный поцелуй, выплескивая всё волнение и адреналин в приятное действо. Проходящие мимо альтруисты неприязненно покосились, но было наплевать. Разорвав поцелуй, они взялись за руки и непривычно медленно для лихачей направились к станции, откуда обычно запрыгивали в поезд. Если бы Эллисон знала, что Скотт мучается от того, что рассказал ей неправду о своей проверке склонностей, «случайно» забыв упомянуть, что после галлюцинации, в которой на него напал чёрный волк, проверяющий рассказал ему о дивергентах и его принадлежности и к Бесстрашным, и к Альтруистам, и к Дружелюбным, и к Искренним, она бы расплакалась от счастья и облегчения, от того, что не одна.

***

Стайлз нашёл в себе силы посмотреть на отца и нацепить подобие улыбки. В уголках глаз Ноа застыли слёзы, но он не произносил ни слова. Это выбор сына, и что бы не думал сам Стилински, ему нужно смириться и поддержать ребёнка. Потрепав его по темной макушке, Ноа улыбнулся: — Будь сильным, сынок. Я горжусь тобой. И она тоже. Благодарно кивнув, Стайлз вскочил с места, стараясь не разреветься. Бросать отца было худшей идеей за всю его короткую шестнадцатилетнюю жизнь, даже хуже, чем мысль в восемь лет о том, чтобы забраться на сарай, а потом полгода лечить сломанные руку и ногу. Но Стайлз так больше не мог. Он больше не мог отдавать всего себя другим, забывая про собственные потребности, он больше не мог сносить насмешки в школе, тычки и пинки, не мог терпеть больше свою беспомощность и беззащитность, ему надоело с завистью смотреть на лихачей, живущих полной жизнью, которая ему могла только присниться. Стайлзу нужна была свобода, иначе он чувствовал, что задохнется в серых, безликих тонах квартала Альтруизма и больше никогда оттуда не выберется. Он спустился по ступеням вниз. Люди вокруг перешептывались, церемония выбора шла уже довольно долго, но парень не слышал ничего, кроме тревожного набата, звучащего в ушах. Он отвернулся от постамента с чашами и поймал взгляд отца, с которым все обсудил ещё за неделю до церемонии. Ноа кивнул ему, ободряя и призывая не трусить. Стайлз представил рядом с ним маму. Она помахала ему рукой, серые глаза искрились счастьем и гордостью за своего сына. А затем воображаемая Клаудия улыбнулась. Парень осознавал, что образ погибшей шесть лет назад матери придуман им самим, и никто ему сейчас не улыбается, и её нет рядом, но даже этой улыбки, этого плода мысли хватило для того, чтобы отбросить размышления в сторону и с помутневшим от волнения взглядом схватить кинжал, провести острием по руке, глубоко введя его в кожу, и, едва не вскрикнув от резкой боли, сжать кулак на чашей с углями. Стайлз как в замедленной съёмке проводил взглядом четыре капли крови, упавшие на чёрные угли. Перед глазами пронеслась проверка на склонности — введение наркотика, слабость и наблюдение за проверяющей сквозь ресницы. В его галлюцинации ему предложили выбирать между пистолетом и куском мяса. Альтруистическая выучка требовала взять кусок мяса, вдруг ведь кто голодный будет, но желание хотя бы во сне сделать что-нибудь бунтарское взяло верх, и Стайлз обхватил тонкими пальцами ствол пистолета. Впервые держа в руках смертоносное оружие, он благоговейно погладил ствол, пока не решившись притронуться к спусковому крючку. Через несколько секунд за спиной раздался рык. На Стилински огромными влажными глазами уставился тигр, которого парень знал по картинке из учебника зоологии. Стуча хвостом из стороны в сторону, зверь неслышно подбирался к человеку, который, как ни странно, ничуть не боялся. Ведь нельзя же бояться галлюцинации. Стайлз уверенным движениям снял затвор и возвел на тигра пистолет, прицелившись ему прямо в лоб. Этот сон Стилински определённо нравился, здесь он был настоящим героем, который умело обращается с любым видом оружия. Однако тигра стало жаль, все — таки красивая зверушка, и убивать его даже во сне было бы жестоко, решил Стайлз. Он вспомнил слова учителя, который говорил о том, что диких животных можно усмирить, показав свою беззащитность и выказав уважение к зверю. Стилински отбросил оружие в сторону, не услышав после звука падения на пол. Тигр замедлил шаг и смешно встопорщил усы, принюхиваясь. Стайлз, по-прежнему не чувствуя страха, опустился на колени, чувствуя через грубую серую ткань брюк холодный пол. Парень опустил голову, обнажая шею и следя за лапами тигра. Огромные, мягкие лапы с острыми когтями, которые могли растерзать его на несколько кусков, вдруг испарились, и вместо этого Стайлз увидел обеспокоенные лицо Каи. Та что-то строчила на компьютере, поглядывая на обмякшего в кресле парня. — Дивергент, — прошептала она еле слышно. — Я заведу результаты Альтруизма, но в тебе также есть Бесстрашие и Эрудиция. Не выдавай свою тайну, если не хочешь умереть. На этой оптимистичной ноте девушка выпихнула Стайлза в коридор и гаркнула в проем «Следующий!». Стилински помнил, как поздно вернулся в тот день домой, бродя по улицам города и пытаясь осмыслить и понять, что же ему теперь делать. После пары бессонных ночей Стайлз пошёл к отцу и все ему рассказал. На душе стало легче, словно от сердца отвязали не то что камень, а целую гранитную скалу с утяжелителями в виде горных козлов. Ноа не сказал сыну, как поступить, хотя тот очень на это надеялся, но родитель оказал ему большую услугу, чем простое указание к действию. — Это твоя жизнь, и лишь от тебя зависит, в какую сторону она потечет. Попробуй представить свою жизнь в разных фракциях. А потом сделай выбор. И вот теперь этот самый выбор сделан. Огромная чёрная волна взревела, приветствуя новичка в своих рядах. И Стайлз почувствовал, что наконец — то на своём месте. Да, ему нужно будет защищать стену, да, ему нужно будет обращаться с оружием и научиться драться, да, ему нужно будет калечить других. Но он, чёрт возьми, будет жить, будет дышать, будет двигаться, а не продолжать своё существование, болтаясь в светло-сером киселе бесконечной помощи другим. Парень досидел до конца церемонии и вышел из зала, не зная, куда направляться. Он теперь вроде как лихач, так и что теперь делать? — Эй, ты новенький, да? Пошли, пошли, не стой на месте! Стайлза подхватил под руку какой — то бесстрашный с розовым ирокезом. Парень был обколот татуировками, но больше других выделялась морда тигра на выбритом виске. Стилински вдруг решил, что как только выпадет возможность, он тоже сделает себе татуировку. Он ещё не придумал, какую, но обязательно сделает, что — нибудь с напоминанием об отце и маме. Парень с розовым ирокезом тащил его на перрон. В новую, абсолютно не похожую на старую, жизнь.

***

Лидия сидела в зале церемонии выбора, с отрешенным видом выстукивая пальцами дробь по колену. Услышав своё имя, которое гулким эхом разнеслось по залу, Мартин вскинула голову, отчего рыжие локоны рассыпались по спине. Поднявшись и в последний раз обняв маму, которая сейчас из-зо всех сил сдерживала подступившие слёзы, девушка спустилась по ступеням вниз. Она чувствовала на себе чужие взгляды, которые прожигали невидимые дыры в спине, обтянутой светло-голубым пиджаком, а некоторые взгляды ложились ниже, на юбку более тёмного оттенка. Первые взгляды были полны зависти и ненависти, вторые — похоти и желания, но вся ложа эрудитов сейчас задавалась вопросом — окрасится ли вода в розовый цвет кровью Лидии Мартин? Она вышла на середину зала и замерла перед постаментом, в последний раз обдумывая своё решение. Альтруизм? Нет, девушка не была готова посвятить свою жизнь чужим, неизвестным людям, хоть проверка и выдала ей склонность к самопожертвованию. Однако галлюциногенный сон, в котором она беседовала с милой старушкой, позже перекинувшейся в грациозную пантеру, решил, что Лидии было бы также комфортно в Эрудиции. Но остаться во фракции высокомерных и эгоистичных всезнаек было бы сродни самоубийству — в отличии от своих непутевых сверстников Мартин часто замечала нездоровый интерес властей, которые, несмотря на якобы демократический строй в городе, сконцентрировались именно в квартале Эрудиции, к дивергентам. Лишь библиотека будет тем самым местом, по которому девушка будет скучать. Она провела там немало часов, изучая книги по мифологии всех времён и народов, учебники по химии, биологии и высшей математике. Единственным выходом для Лидии была фракция Бесстрашных, к которой, судя по компьютерным данным Кибы, её проверяющего, у неё было больше всего склонности. Варианты Искренности и Дружелюбия девушка отмела сразу, ибо во фракции правдолюбов она под действием сыворотки правды мгновенно раскрыла бы свою сущность и распрощалась с жизнью, а копаться в земле, источая лучи добра и нежности, девушка категорически не хотела хотя бы из-за того, что порой не могла сдержаться и высказывалась противному человеку в лицо, а это также могло привести к неприятной встрече с Джанин, главой Эрудитов. Лидия встречалась с ней лишь раз, встречу организовали специально для лучших учеников школы. В тот день блондинка в строгом костюме внимательно осмотрела представших перед ней пятнадцатилетних ребят и попросила учителей, приехавших с ними, рассказать об успехах учеников. Пока наставники перечисляли многочисленные победы и завоеванные места, Лидия размышляла над тем, какой неприятной была Джанин. Даже присутствие её в той же комнате было похоже на прикосновение к холодному, покрытому отвратительной тягучей слизью клинку меча, что уж говорить об общении. Женщина пыталась быть притягательной, но все её старания словно возымели обратный эффект, и она отталкивала людей безразличием. Список достижений Мартин был длиннее остальных, и Джанин заглянула в зелёные глаза девушки. Та надолго запомнила этот змеиный взгляд, полный холодного интереса, словно рыжеволосая была забавной лабораторной мышкой, быстрее других пробежавшей лабиринт. — Подумай над тем, чтобы пойти на государственную должность, милая, — прошелестела Джанин, и, поблагодарив всех за приезд, удалилась. Лидия вернулась в реальность, положив руку на кинжал. Погладила пальцами извилистый узор, коснулась подушечками пальцев чуть заострённых граней рубинов. Медленно, очень медленно она подняла опасное лезвие и провела им по правой руке, не чувствуя боли. Выступили красные капли, аляповатыми пятнами выделяясь на белой коже, выглядя с одной стороны эстетично, а с другой — неестественно и пугающе. Девушка зачарованно посмотрела на кровь, не веря, что действительно делает это. Одна единственная капля скатилась по так называемой «линии жизни» и упала на уголек. Ложа Эрудитов ахнула, а бесстрашные вновь зашумели, принимая в свои ряды нового лихача. Только сейчас Лидия совсем не чувствовала той смелости, что бесстрашные считают своей главной чертой. Сейчас Мартин лишь задыхалась в едком ужасе, парализующем мышцы, ощущая, как подступает к горлу гадкий комок паники, перекрывающий дыхание. Она заставила себя двигаться, машинально дойдя до своего места, но приступ не прошёл, глаза начали застилать слёзы. Почему она родилась такой? Почему она вынуждена покидать свою семью, своих друзей из-за угрозы смерти? Почему именно ей суждено скрываться от властей, совмещая в себе Бесстрашие, Альтруизм и Эрудицию? Лидия прикрылась волосами, глубоко дыша. Плакать нельзя. Не здесь. Не сейчас. Никто не должен видеть слёзы Лидии Мартин. Красная линия алела на ладони, и девушка ожесточенно начала стирать её, торопясь выкинуть из головы темно-бордовый уголек. Натали, сидевшая рядом, успокаивающее погладила дочь по плечу, зная, что ничем не может помочь подростку, возможно, совершившему не тот выбор, который определит всю его жизнь. Теперь все будет по другому. И Лидии придётся приспособиться, чтобы выжить.

***

Кира поправила пояс и спустилась в центр зала, под яркую люстру. Колени дрожали, руки тряслись и вспотели, но в глазах горела решимость. Она не могла бросить задуманное на половине, она — Юкимура! Немного пафосные слова успокоения в собственной голове действительно охладили Киру, но волнение до конца не прошло. Да и, скорее всего, оно уже никогда не уйдёт, ибо во фракции Бесстрашных никогда не бывает спокойно. Девушка помнила, как после оглашения ее решения округлились глаза отца, но мама была совершенно спокойна: — Значит, пора, — женщина за тридцать, но все ещё гибкая и грациозная, ловко залезла на табурет и вытащила из самого верхнего ящика картонную коробку неприметного вида. — Теперь он твой, Кира. Носи его везде и никогда, слышишь, никогда не снимай. Это древняя реликвия нашего рода. Кира аккуратно взяла в руки вещицу и с благоговением посмотрела на неё. Это был пояс, необычный, сделанный из небольших металлических пластинок, идеально подходящих к друг другу. По всему поясу шёл красивый узор, выгравированный на металле, украшение удобно ложилось в руку. Благоговейно взглянув на реликвию, Кира благодарно кивнула родителям и ушла наверх. — Ношико, ты уверена? — проговорил мужчина, убирая коробку наверх. — Абсолютно, — прозвучал тихий ответ. Кира дотронулась до пояса, прощупав одну из пластинок. Она и не думала, что сделать это будет так сложно. Ведь нужно всего лишь взять кинжал, выжать пару капель крови, уронить их в последнюю пятую чашу и, обняв напоследок родителей, уйти навстречу новой жизни. Трудным оказалось убедить себя, что это не сон и даже не галлюцинация типа проверки на склонности, после которой можно очнуться и пойти домой. Хотя и проверка была для неё непростым испытанием. Кира все ещё вспоминала образ красивой рыжей лисы, возникшей перед ней в каком — то зеркальном зале. Зверь медленно подходил к ней, замеревшей от страха, обнажив клыки. Кира пятилась, понимая, что это всего лишь видение, но вдруг боль будет вполне реальной? В один момент лисица вспыхнула, вокруг неё заплясали язычки пламени, очерчивая поджарое тело лесного животного, воздух вокруг задрожал, делая силуэт зверя ещё размытее. Лиса, окружённая огнём, продолжала подходить к Кире. Та лишь завороженно наблюдала за тем, как искры отскакивают от мечущегося из стороны в сторону пушистого хвоста. Повинуясь какому — то неясному, смутному порыву, Юкимура протянула руку и сквозь невыносимый жар коснулась лба зверя. Она ожидала обгоревшей руки, боли, крика, рычания, острых когтей, но никак не… Урчания? Огонь потух, словно на него вылилось ведро воды, не осталось даже искорок, поднимавшихся ввысь над хвостом, а лисица урчала, прижимаясь лбом к руке девушки. Кира почесала ей за ухом, радуясь, как ребёнок, прирученной зверушке. — Эй! Юкимура! — Киру потрясли, словно мешок с картошкой, и лисица исчезла, на замену ей пришёл кафельный пол. Нарушителем сна был проверяющий Финн. — Ты была там слишком долго. Огненная лисица… В первый раз вижу такое. И… Дорогая моя, ты дивергент. Думаю, тебе рассказывали о них. Ты соединяешь в себе Бесстрашие, Дружелюбие и Альтруизм. Я заведу в данные для Эрудиции «Дружелюбие», твою родную фракцию, но тебе лучше скрываться, если не хочешь узнать, куда исчезают пойманные дивергенты и проверяющие, подделавшие результаты… Разговорчивый парень под болтовню выдал Кире стакан воды и вывел за дверь. Объявляющий имена мужчина потрогал Киру за плечо, выводя из транса. Она ошалело похлопала глазами, напряженно вспоминая, где и зачем находиться. Недовольный окрик со стороны ложи Бесстрашных подтолкнул к действию. Отшлифованные грани рубина впились в ладонь, напоминая о себе неприятной болью, царапина щипала и заставляла сжимать пальцы в кулак. Кира вытянула руку. Алая капелька медленно скатилась по коже, оставляя след. Рука девушки задрожала, метнувшись от чаши с углями к земле. Капля крови задрожала, грозясь упасть и впитаться в почву. Разум отключился, чувствуя, что хозяйка ему уже не подчиняется. А сердце приняло окончательное решение. Бесстрашные заулюлюкали, затопали, как это всегда было принято при новичке. Кто-то крикнул: «Мы сделаем из тебя истинного лихача, трусиха!», дружный смех поддержал его. Кира слабо улыбнулась, ощущая, как этот страшный выбор высосал из неё остатки сил. Из-за необычной фамилии она была последней, так что Кира влилась в поток выходящих из зала, промакивая царапину салфеткой. Слишком тяжело. Слишком сложно. Слишком запутанно. Теперь она будет одна бороться против сущности дивергента внутри себя и пытаться выжить. Одна.

***

Малия обняла отца, чувствуя, как ресницы намокают. — Все хорошо, моя девочка. Все отлично. Это правильный выбор. Давай, иди, — Тейт погладил дочь по волосам, с тоской вспоминая, как расчесывал её перед сном, как учился заплетать косы. Малия отстранилась от мужчины, шмыгнув носом. Ей хотелось постоять так ещё, но оглашающий уже произнёс её имя. Она быстро отвернулась от отца и пошла вниз по ступеням, стараясь держать лицо. Этот человек был для Малии всем, в прямом смысле этого слова. Как рассказывал Тейт, её оставили под дверью его дома, даже не постучав. Он вышел на плач младенца, лежащего в грязной корзинке под не менее грязным одеяльцем. Едва увидев вышедшего на крыльцо мужчину, кареглазая пухленькая девочка тут же замолчала, уставившись на него. Тейт дал ей имя, вырастил и воспитал. Но она не могла остаться, точно так же, как и сказать ему, почему уходит. Малия остановилась перед постаментом, не испытывая мук сомнений. Свой страх она затолкала подальше в душу, оставив этот маленький комочек дрожать в углу сознания. Вперёд вышел холодный расчёт, ничего более. Ей хочется выжить, и она это сделает. Тем же принципом она руководствовалась в галлюцинации проверки на склонности. Тейт привиделся койот, о котором она знала из охотничьих сказок папы. Серая шерсть стояла дыбом, клыки были обнажены, а глаза горели неестественным голубым цветом. Было странно, но не страшно, ведь не будет же Малия бояться сна. Однако, когда зверь бросился на неё, угрожающе рыча, она вскинула нож, взятый ранее со столика. Лезвие вошло в горло, распарывая мягкую плоть. Кровь сплошным потоком пролилась сначала на кинжал, а затем и на руку Тейт. Койот задергался в конвульсиях, глаза закатились, а язык вывалился из пасти, шерсть потемнела от крови. Малии даже стало его немного жаль, но потом она снова напомнила себе, что это сон, и перестала волноваться. Она вынула нож из тела и задумчиво провела пальцем по слою ещё незасохшей теплой крови. Раздалось рычание, и Тейт увидела перед собой ещё одного койота, появившегося невесть откуда. Он выглядел ещё более устрашающе, чем первый, и девушка вновь вскинула руку с оружием, окрашенным кровью. Однако зверь завыл и пронёсся мимо неё. Малия обернулась, удивлённо наблюдая за тем, как хищник бежит к маленькой девочке, застывшей в отдалении. Спасать девчонку? Зачем спасать воображаемых детей? А это точно сон? Нет, это точно сон, это галлюцинация проверки на склонность. Мысли Тейт заметались из стороны в сторону, не в состоянии выбрать ход действий. Пока Малия размышляла, койот приближался все ближе и ближе к ребёнку. Девочка открыла рот, заходясь в немом крике ужаса, и это, по видимому, должно было сподвигнуть Тейт на благородный поступок, но та уже решила, что нет нужды спасать плод воображения. Койот прыгнул, девчонка заверещала… Малия открыла глаза, разглядывая трещинку, нарушившую идеальную побелку потолка. Проверяющий Грегори задумчиво смотрел на неё, поглаживая аккуратную бородку. — Ты ведь не знаешь, кто ты, верно? — Тейт посмотрела на него, не понимая, к чему клонит парень. — Ты дивергент, соединяешь в себе Искренность, Бесстрашие и Эрудицию. В данных будешь числиться как Искренняя, благодаря мне, между прочим. Нет желания выдавать властям такую красивую девушку. Но поосторожнее там. Грегори отвернулся, начиная печатать что-то на компьютере и всем своим видом показывая, что не желает продолжать объяснения, а Тейт сползла с кресла и вышла из кабинета. Грубо растолкав локтями столпившихся у входа альтруистов, она направилась к дому. Решение пришло тогда практически мгновенно, не давая росткам сомнений оплести разум. Малия схватила кинжал и резанула по руке, не ощущая боли. Капли упали на угли, бесстрашные зааплодировали. А Тейт ничего не чувствовала — ни радости, ни страха, ни сомнений, ни ужаса, ни предвкушения, ни горечи из-за утраты отца. Чувства отключились, они были заперты в клетке, которая не позволяла раскиснуть. Она не могла остаться. Как бы не хотелось, как бы не разрывалось сердце при мысли о разлуке с отцом, как бы не было страшно в корне менять свою жизнь — она должна, если хочет жить. Сразу же после церемонии выбора новых правдолюбов поведут в стеклянный куб, за стенами которого столпятся все из фракции, кому не лень. Новичкам вводят сыворотку правды и заставляют выдавать всех их секреты на всеобщее обозрение, заставляют оголить себя, и это хуже, чем оголиться на публику в физическом смысле. Если Тейт останется, то выдаст свой секрет, а затем встретится с властями города, и… Нет, конечно, никто не знает, что происходит с мятежными дивергентами, которыми пугают непослушных детей, но узнавать на собственной шкуре Малии не хотелось. Тейт молча досидела до конца церемонии, зарывшись пальцами в короткие волосы. Механически встала, пошла к выходу. Огляделась, замечая группку бесстрашных, куда-то весело шагающих. Краешком сознания решила, что раз она теперь лихач, то и идти ей теперь не домой. Направилась за смахивающими на сатанистов подростками, над чем-то громко смеющимися, не приближаясь слишком уж близко, дабы не вникать в разговор. Неужели теперь ей уготована жизнь на автопилоте? Малия искренне надеялась, что нет.

***

Наверное, здорово чем-то отличаться от других, быть особенным, незаменимым, знать, что таких как ты — очень и очень мало, чувствовать себя причастным к чему — то тайному и значимому. Но совсем не здорово не иметь возможности остаться рядом с родным тебе человеком, совсем не здорово потерять все, что тебе дорого и изменить свою жизнь и самого себя до неузнаваемости, чтобы выжить. Так дивергент — это все-таки дар или проклятье?