Не важно

      Виктор с раннего детства обожал истории про соулмейтов. Мама рассказывала ему их каждый вечер перед тем, как уложить спать. Маленький Витенька всегда ерзал на кровати, вылезал из-под одеяла и разглядывал свою руку, будто бы от особо пристального взгляда заветные слова на запястье могли появиться быстрее. Мама только смеялась и говорила, что всему свое время, что надпись появится тогда, когда природа посчитает нужным, что до восемнадцати лет еще далеко, что Витенька обязательно встретит свою родственную душу и будет так же счастлив, как она с его отцом.        Юный Никифоров все еще охотно в это верит, но годы идут, у большинства его сверстников появляются метки, а кожа фигуриста остается по прежнему идеально чистой.        Шестнадцатилетний Виктор убеждает себя, что нужно просто еще немного подождать, что время еще есть, что порой метки появляются за пару дней до совершеннолетия, что это нормально, что ничего не изменится, если он будет по десять раз в день смотреть на руку, что нужно просто отвлечься.        Семнадцатилетний Виктор полностью посвящает себя катанию, отгоняя мысли, что природа, возможно, сочла лёд отличной парой для него, решив, что больше ему никто не нужен.        Восемнадцатилетний Виктор отказывается верить в то, что это действительно так. Отказывается верить, что с ним так жестоко обошлись. Он ездит по всем существующим клиникам, занимающимся метками. Он ссорится с врачами, разводящими руками и спокойно говорящими ему такие ужасные вещи. «Простите, мистер Никифоров, ничего не можем поделать, такое случается, и не в наших силах что-то изменить».        Двадцатилетний Виктор отчаянно пытается сохранить веру в то, что еще не все потеряно, что он обязательно найдет свою родственную душу, но с каждым днем убеждать себя становится все сложнее.        Двадцатитрехлетний Виктор Никифоров является живой легендой в мире фигурного катания, улыбается спонсорам и фанатам, смеется и шутит на банкетах, охотно общается с другими фигуристами, откатывает безупречные программы сезон за сезоном, и упорно делает вид, что в его жизни все так же прекрасно, как в его программах.        Двадцатисемилетний Виктор окончательно теряет вдохновение вместе с последними крупицами надежды. Даже безграничному оптимизму Виктора Никифорова может прийти конец. Он просто устает. Устает надеяться, что еще можно что-то изменить. Устает и смиряется с тем, что ему просто не суждено быть счастливым.        Мир соулмейтов оказывается совсем не так прекрасен, как представлял себе маленький мальчик, слушавший рассказы матери, которой повезло гораздо больше, чем ее сыну. Всё, что остается у Виктора: лёд и верный Маккачин, всегда радостно встречающий его после тренировки или соревнований. Но даже любимый пёс не спасает от чувства одиночества и безысходности. В конце концов и ему передается настроение хозяина, и он жалобно скулит, сидя на коленях фигуриста, который и сам готов взвыть в любой момент.        Яков, наблюдающий за Никифоровым, изводящим себя едва ли ни круглосуточными тренировками в попытках вернуть вдохновение и хоть как-то отвлечься от гнетущей тоски, в один день буквально насильно выталкивает его с катка и запрещает появляться на нем ближайшие несколько недель, заявив, что мир не ограничивается одним только фигурным катанием, что можно быть счастливым и без соулмейта и что можно полюбить человека просто так, а не из-за нескольких слов, написанных на руке. Виктор на сей раз даже не возражает. Сил на это уже просто не осталось.        Свободного времени из-за отсутствия тренировок становится критически много, фигурист не знает, куда себя деть и чем заняться, поэтому в конечном итоге бесцельно блуждает по городу в компании Маккачина. Тот радостно скачет вокруг, возбужденно лая, думая, что раз хозяин стал уделять ему больше времени и больше гулять с ним, возможно, ему наконец стало лучше? Они давно не выбирались на длительные прогулки, и пудель успел по ним соскучиться. Но, поняв, что хозяин его энтузиазма не разделяет и все так же грустит по неизвестным Маккачину причинам, он начинает просто бродить рядом, грустно опустив морду.        В одну из таких прогулок Виктор пропускает момент, когда пудель убегает вперед, прыгая на какого-то паренька и начиная вылизывать ему лицо. Никифоров спешит помочь бедолаге подняться на ноги и замирает, разглядывая невероятно милого, растерянного азиата со съехавшими с носа очками.  — Прошу прощения, — говорит фигурист, выходя из оцепенения. — Кажется, вы очень понравились моему псу, — «И мне тоже» — внезапно проскальзывает в голове Виктора, и он задумывается о том, что в словах Якова может быть смысл. Но тут же отгоняет эти мысли. У парня наверняка есть соулмейт и вряд ли ему нужен такой вот неприкаянный, своим соулмейтом обделенный… — Виктор Никифоров, — Виктор протягивает пареньку руку, потому что ему все же жизненно необходимо хотя бы познакомиться. Паренек смущенно улыбается и протягивает свою в ответ, однако не говорит ни слова. Под удивленный взгляд Никифорова он вытаскивает из кармана мобильник, начинает быстро что-то печатать, после чего протягивает руку с телефоном Виктору. Перечитав несколько раз английский текст, фигурист осторожно, боясь, что ошибся, переводит взгляд на запястье парня, открытое из-за задравшегося рукава. В следующую секунду он крепко-крепко обнимает стоящего перед ним парня, едва не уронив его на землю второй раз за время их короткого знакомства.        Кацуки Юри не говорит по-русски. Кацуки Юри вообще не говорит. Кацуки Юри немой, но все это не важно. На запястье Кацуки Юри фраза, которую Виктор сказал пару минут назад. Кацуки Юри соулмейт Виктора Никифорова, который впервые за долгое время наконец улыбается абсолютно искренне. И только это имеет значение.