Бумажное письмо

Вместе с очередным пополнением прибыл и привез почту кудрявый лейтенант лет двадцати с карими глазами на пол-лица. Некоторые подозревали, что это переодетая девушка, а кое-кто высказывал эту сумасшедшую мысль вслух. Один офицер даже попробовал приставать к Целлеру и получил посылкой по голове. Обозлившись, он пообещал обо всем доложить начальству и призвал в свидетели своего приятеля, офицера чином младше, но зато дворянин. Тот пообещал, что подтвердит факт побоев, а заодно и гомосексуальных домогательств. С тех пор Целлера не то что не трогали, а даже заговорить с ним лишний раз опасались. Кесслер не был исключением. - Спасибо, - сказал он, получив бумажное письмо в старомодном конверте. - Пожалуйста, - буркнул Целлер. Кесслер уже его не слушал. Торопливо спрятав письмо во внутренний карман мундира, он пошел искать место, где можно будет прочитать его без помех и соглядатаев. Кто-то засмеялся вслед. Кесслер не обратил на это внимания. Он успел увидеть яркую марку с кляйнгельтскими цветами, и теперь его ничто не волновало. Письмо пришло… - От Фир, - одними губами прошептал Кесслер. От тоненькой девочки с русыми кудрями, которая так заразительно хохотала, когда шутя убегала от него, что он тоже начинал смеяться и у него сбивалось дыхание. Он откроет его, прочтет, и потом перечитает, и еще раз, а потом непременно сохранит. До самой встречи – и дальше тоже будет беречь. Кесслер еще не был офицером, и отдельной каюты ему пока не полагалось. Пришлось искать укромный угол на корабле, но почти все уединенные места, как водится, уже заняли: не он один получил в этот день весточку, которой ни с кем не желал делиться. Кесслер не сразу догадался, что надо пойти к тиру. Тренировки по стрельбе в это время уж точно никого не волновали. Он вошел в кабинку и, переведя дыхание, стал вскрывать письмо. Отчего-то это было очень трудно: конверт вдруг стал вертлявым, а пальцы непослушными. Когда Кесслер развернул письмо, ему сразу бросился в глаза чужой почерк без намека на детскую правильность и прописную округлость. И обращение: «Любезный господин Кесслер!» Странное начало: любезный, словно обращаются к лакею, но господин, будто признают в нем равного. «Вам пишет фрау Фир Кромберг, мать фройляйн Фир Кромберг. Я весьма признательна, что вы не забываете моей дочери и пишете ей письма, хотя со времени вашего отъезда на армейскую службу прошел уже не один год. Я, однако, не считаю целесообразным их ей передавать, но думаю, что вам следует узнать некоторые подробности жизни Фир. Вы всегда хорошо к ней относились и, несомненно, порадуетесь за девочку». Кесслер стиснул письмо в руке, так что бумага захрипела под пальцами. «Я старалась дать своей дочери воспитание, которое будет ей полезно и поможет пробить дорогу в жизни. Могу сказать, что я преуспела больше, чем могла надеяться: вот уже почти полгода Фир служит компаньонкой у самой виконтессы Кляйнгельт и пользуется ее искренней симпатией и любовью. И виконтесса, и ее супруг, относятся к моей дочери как к близкой родственнице. Кроме того, по настоянию госпожи фон Кляйнгельт, Фир ведет переписку с Карлом, их единственным сыном и наследником. Он еще очень молод, но уже неплохо продвинулся по службе, и перспективы у него самые блестящие. В скором времени супруги фон Кляйнгельт ожидают, что их сын приедет в отпуск, и, как я могу наблюдать, считают едва ли не часы, а пока коротают время за подготовкой ко дню рождения моей Фир. Виконтесса пожелала справить девятнадцатилетие компаньонки пышно и весело, впрочем, самой Фир она об этом не говорит, чтобы ее не стеснять. Возможно, Карл прибудет как раз к празднованию, и это будет очень приятный сюрприз для нас всех. Я догадываюсь, что не имею права расспрашивать, как идет ваша служба, потому что, если вы мне ответите, это будет означать нарушение присяги и разглашение государственной тайны. Однако я хотела бы знать, дослужились ли вы уже до офицерского чина или пока остаетесь рядовым, и в любом случае счастлива пожелать вам удачи, благополучия, спокойной службы и быстрого карьерного роста». Кесслер, не удержавшись, хмыкнул. Наивная дама, видимо, не понимала, что служить спокойно и быстро делать карьеру – это примерно то же, что стать чемпионом по автогонкам, не превышая скорости. Однако письмо нужно было дочитать, и Кесслер снова опустил глаза на белый лист. «Надеюсь, вы мне простите мое маленькое чудачество, что я написала вам не обычное голографическое письмо, а бумажное, которое могло показаться вам неудобным. Дело в том, что когда я пишу на бумаге, я вспоминаю молодость. Лет тридцать назад мы всегда обменивались исключительно бумажными письмами: голограммы считались уделом простолюдинов, а бумага отдавала милой стариной. К тому же при необходимости ее можно было быстро уничтожить, чтобы никого не компрометировать. Засим прощаюсь с вами и остаюсь искренне ваша фрау Фир Кромберг». Кесслер долго стоял и смотрел на лиловые струйки строк, стекавшие по листу. Они были изящными, благопристойными и совершенно понятными. Фрау Кромберг доходчиво объясняла, что у ее дочери есть виды на гораздо более лучшую партию, чем Кесслер, и потому ему лучше заблаговременно отступиться и не тревожить девушку, которую он… Любит, теперь в этом не было сомнений. И, если любит, тем более не имеет права смущать ее покой и лишать блестящего будущего. Кесслер тщательно сложил письмо, спрятал обратно в конверт и отправился в санитарный сектор. Потом он долго стоял и слушал, как утилизатор отходов с шумом перерабатывает слишком плотную бумагу. Через три года аппарат ненадолго вышел из строя: не справился с глянцевой открыткой. При ремонте нашли ее остатки и поняли, что это было приглашение на свадьбу, но кому – разобрать не удалось.