Лучше всех на свете

Он перебирал ее волосы, вдыхая такой родной аромат, целовал тоненькую, хрупкую шею, осыпал нежными прикосновениями чувствительную кожу живота. Она тихо постанывала, зажимая фаланги пальцев между припухшими губами. Его рука скользила ниже, осторожно касаясь той точки, что заставляла громкий стон сорваться с краешка ее души. И ничего ему больше не нужно было. Только ее стоны, прикосновения, поцелуи, бешеные, но до трепета нежные движения сейчас имели смысл. я тебя люблю люблю люблю люблю до безумия Ее шепот обжигал его кожу, его сердце, сводил с ума, заставлял выливать всю нежность на разгоряченное тело, которое дрожало и выгибалось под ним. И он делал это, рисовал цветы губами на ее шее, доводя до границы безумия. Водопад ласки, океан любви, бездна сумасшествия обволакивали двоих, между которыми не было ни единой преграды. Они шли, держась за руки. Шли не спеша, им некуда было спешить, но хотелось подхватить ее на руки, кружить и целовать без остановки. Но он ничего не делал, просто крепче сжимал ее руку, что было красноречивее, чем любые действия или даже слова. Она просто молчала. Молчала потому, что несколько часов назад говорила много и много больше. А может из-за того, что сейчас не нужны были слова. Им было очень хорошо и без них. Самое главное для нее было слышать его дыхания и чувствовать тепло его руки. А ему для счастья нужна была только самая маленькая часть этого большого мира, но самая большая его жизни – она. И плевать, что через несколько десятков тысяч секунд они должны будут сказать друг другу «пока», что нужно будет смотреть ей след – а вдруг обернется? Вдруг вернется назад и еще раз на прощание обнимет? Но ни единого разу она не обернулась, хоть он и знал, что она очень этого хочет, что до боли в пальцах сжимает свои маленькие кулачки в карманах зимней куртки, ибо понимает, что если обернется, то не сможет уже уйти. А уйти нужно было. Она держала в руках небольшую палочку. Улыбка сама расцветала на лице, но тело била дрожь. В сердце трепыхался страх. Убьют же родители. Ее убьют и его. Но ее же бить нельзя. Нет, нет, нет. Она сжала пальцы. Да, она будет защищать его. Он не виноват, это ее вина. Он не должен отвечать за ее ошибки. Нет, малыш, все будет хорошо. В ее глазах блестели слезы. Очень трудно было говорить сейчас правду, но отголоски счастья в ее виноватой полуулыбке говорили вместо слов. Ей хотелось кричать, что в случившемся нет его вины, что она справиться сама, что не хочет ломать ему жизнь. Но она молчала. Молчал и он, хотя давно уже понял, что она пытается ему сказать. До боли счастливая улыбка начала увядать на ее лице, молчание затянулось и стало липким. Она осознавала, что он не готов принять ее. Эта мысль была сродни ножу под ребра. Она отвернулась от него. Декабрьский снег хрустнул у нее под ногами. Ей захотелось уйти. Она не смогла бы услышать, что он не хочет ее видеть, быть с ней, что она станет обузой для него. Знала, что ему лучше будет без нее. Да, он найдет счастье и не с ней. Больно кольнуло под сердцем. Жизнь внутри нее не хотела, чтоб ей было плохо. Она огладила рукой еще даже не видный живот. Солнышко, ты еще даже ничего не чувствуешь, но уже защищаешь меня. Ей даже не хотелось дышать, она понимала, что не сможет без него, но она должна. Не ради себя, ради малыша. Было безумно больно, но она пыталась унять бешеное сердцебиение, чтоб не напугать ребенка. В голове, словно мантру, повторяла только «мне не больно, совсем не больно». Она не могла даже уйти. Просто стояла посреди улицы. Он тоже никуда не ушел, не мог поверить в то, что случилось. Они ведь были осторожны, кроме одного единого раза. Черт подери, да не может этого быть. Но она бы не стала таким шутить. Вдруг в голову ударила ужасающая мысль: «я буду отцом», а счастье всей его жизни отвернулось и собирается уйти. В этом он даже не сомневался. Но она медлила. И он понял. Понял, что она не может уйти, что ждет его действий, что ей очень страшно. Ведь остаться одной с ребенком на руках в 16 – это до безумия страшно. И ему стало стыдно. За то, что еще чуть-чуть, и он бы отступил, что растерялся, что усомнился в ней. А ей ведь намного хуже, чем ему. Но они справятся. Справятся вместе, им обязательно нужно быть рядом. Вдвоем легче, вдвоем спокойней, теплей. Они ведь любят друг друга, им нельзя разлучатся, она не переживет, он тоже, а им о ребенке думать надо. Он подошел к ней, стер тыльной стороной ладони соленые капли со щек, нежно коснулся губами маленького аккуратного носика, опустился на колени, прижался щекой к холодной куртке. Но даже сквозь толстую ткань он чувствовал тепло ее кожи. Медленно, будто боясь, что она убежит, обвил руками ее талию, прижимаясь к ее ногам и животе. Не уходи. Не лишай меня счастья видеть твой большой животик, нашего малыша. Не оставляй меня. Я обещаю быть лучшим отцом, буду делать все для тебя и ребенка, только не уходи, пожалуйста. Прохожие с недоумением косились на них. Но им было плевать. Она гладила его волосы, а он боялся сильнее прижаться к ней, хотя очень хотелось. Тепло разливалось внутри обоих, стало легче. Она была уверена, что теперь он точно ее не бросит, не оставит одну. Их сердца уже не обременял страх за их отношения. Все хорошо. Они есть друг у друга и будут всегда. - Мама, а, правда, наш папа лучше всех? - Да, солнышко, самый-самый. - Тогда почему ты его иногда ругаешь? - Потому, что безумно сильно его люблю.