«Взрослые» дети

на улице смеркается, когда чонгук выходит из дома первый раз за эти три дня, и первое, что он чувствует — тёплый ветер на своём лице. он думает, что лежать овощем все эти дни и просто тупо наблюдать за своими деградирующими родителями было не лучшей идеей, так что выбраться на волю — это то, что ему нужно сейчас. закат собирается тонкой цветной линией за высотками и режет ярко глаза. настроение связывается узлом внизу. чонгук в который раз проклинает свою жизнь. он думает, что было бы круто сходить за сигаретами, потому что своих осталось штуки три. злость на родителей всё ещё охватывает всё тело, его бьёт дрожью (от холода или ярости). провести этот вечер в обществе себя одного лучше, чем в квартире, пропахшей алкоголем, сигаретами и затхлым желанием умереть. бонд красный — в небо. он курит на старой скамейке, на которой он лет десять назад познакомился с бывшим лучшим другом (который уехал в америку), а позднее первый раз целовался с девочкой. это сложно, на самом деле, назвать поцелуем. чонгука пробирает на смех, когда он вспоминает своё детство и расцветающую юность, которую под корень обрезали родители, пьющие недели подряд и забивающие на своего ребёнка огромный такой- ветер вокруг него пахнет дымом. девочка семи лет тычет в него пальцем, а проходящие знакомые родителей укоризненно качают головами в такт качающимся на ветру веткам. он прожигает юность в сигаретах, но именно в этом находит — спасение? до магазина минуты три ходьбы. он покупает бургер, шоколадку и энергетик, ужинает на лавочке. желание пойти к хёну жжётся приятным теплом в животе, но эта идея не кажется ему отличной. он закончил этот год на отлично и заработал повышенную стипендию к концу первого курса, но его некому погладить по голове и сказать, что он хорошо справился. он не говорит о друзьях, которые в любую минуту готовы поддержать и потрепать по голове, он говорит о нужной поддержке родителей, у которой истёк срок годности. лето тянет отчаянием и опустошённостью, но у него есть ещё месяц, чтобы понять и исправить. ## он уходит из дома со слезами на глазах, с незавязанными кроссовками и незастёгнутым рюкзаком. отец вслед кричит, что он еблан вонючий, и чонгуку больно до сжатых кулаков. он уже не в первый раз убегает из дома, пока отец орёт, что он неблагодарный паршивец (в этот раз чонгук просто выкинул весь их алкоголь, стараясь убраться в доме). снова ㅡ к хёну. ему стыдно звонить второй раз в месяц и проситься ㅡ так жалко, если честно. но деваться некуда, потому что ещё день в этом дурдоме? простите, извините, идите нахер. ночь бьёт ветром по лицу, он вытирает слёзы и отправляет в беседу голосовые, хотя будет жалеть на утро. но сейчас слишком пусто и больно на душе, и страшно в придачу. у хёна уютно и чай горячий вместо грубых слов и слюней в лицо. он улыбается простодушно, по-своему, и юнги треплет его по голове. юнги не спрашивает, что стряслось, потому что глупо и бессмысленно, а чонгук и не хочет говорить. они укладываются к трём часам, когда весь чай выпит, а темы для разговоров ещё остались, но слишком клонит в сон и слишком закрываются глаза. уборку они оставляют на утро. чонгук ложится на пол, но ему хорошо и тепло, и плакать не хочется. ## жить в этом мире жить в этом доме жить в этой комнате (в которой душно, тесно, невозможно, и не спасают даже сигареты) чонгук отлично помнит, когда намджун в первый раз дал ему попробовать. вечер, закат, парламент (первый и любимый). он задыхался и плевался выдымленными слюнями, кривился. намджун смеялся и затягивался, будто это было самым настоящим удовольствием. а чонгук думал, что вот никогда, никогда. но вот он дымит в своей комнате, пока отец орёт на мать, бесится, кидает уйму вещей на пол (в душу чонгука). а чонгук понимает, что да, это убирать ему, это вымывать, вычищать, не до идеальности (потому что в этом бардаке хотя бы прибраться, ну чтоб глаза не слезились). и он оказывается в гнетущей темноте, за окнами ㅡ деревья и тысяча и одна причина умереть. дома ㅡ то, что подталкивает к лезвиям. (и пусть больше чимин не говорит, откуда у него эти порезы) он творит искусство на своих руках, вырезает youth, hate, beatiful, fuck до крови, до шатких нервов, до слёз и грубых шмыгов youth да катится всё лесом. ## он шутит и смеётся. и мать уже не лежит тупым овощем на полу, задыхаясь в собственной бессмысленности. и отец уже не злится на пустяки, не прячет бутылки, не задыхается от ярости на собственного сына: ㅡ ублюдок, скотина, уйди нахуй, зачем я тебя породил, это деньги, мать твою, вылил чёртовы воны, она стоит больше, чем твоя никчёмная жизнь. (вы сделали её никчёмной) но сейчас не о худшей части его жизни (а о лучшей) потому что мама наливает суп, улыбается отцу, они разговаривают о работе, с которой у них проблемы, и чонгук может вмешаться в разговор, и его не побьют за это. искусство на его предплечье под рукавом жжётся саднящим металлом. мама выбирает, какие занавески повесить в спальню. (чонгук надеется, что она успеет сделать это до того, как их квартира снова превратится в алкогольный ад) и сейчас ему действительно плевать, что через половину, через месяц это снова повторится, он улыбается, обсуждает с отцом войны и религии, как строились легенды и как разрушались замки. и ему хорошо. до тех пор- ## их компания всегда была именно тем спасением, которое было так необходимо чонгуку. они сидят во дворе, и для них нет ничего невозможного. курят, пьют и веселятся, без разницы, что полиция, родители. совершеннолетие ㅡ это то, за что чонгук готов благодарить свою жизнь, потому что без него не было бы всего этого. обнимающего чимина юнги, которые курят одну сигарету на двоих и пускают дым в лёгкие друг друга. сидящего на скамейке намджуна, размышляющего о том, как вредны сигареты организму и как полезны они душе. убивающего время танцами хосока, который в этом лучший, но его талант губят родители. пьющего с горла сокджина, потому что больно душе и тесно в груди. сумасшедшего тэхёна, который носится за ним и обнимает, и целует в щёку, и делает чуть лучше его жизнь. у тэхёна в квартире ㅡ намджун, сводный брат, отец, буянящий; у чонгука ㅡ ад в девять кругов. так что они целуются на улице, с сигаретным запахом, со вкусом вишнёвой жвачки, с ветром по волосам, с криками друзей по левую сторону. и вообще-то намджун сердится, но доверяет чонгуку, хотя ему всегда немножко хочется испортить им романтику. так что он уводит брата обратно и улыбается чонгуку. но это повторяется за гаражами. тэхён слишком нежный и слишком надоедливый, а ещё кусается и руки распускает. чонгук возвращает его руки себе на шею, облокачивается о стенку. сигарета дотлевает на земле. вообще курит тэхён от слова редко. предпочитает мятные жвачки, вишнёвые, лимонные. улыбка у него режет по запястью, до крови. улыбается он так, будто нет ничего лучше в мире, чем чонгук. чонгук прогнил этой жизнью без отрицания и надежды на спасение в свои двадцать, но тэхён говорит, что ещё рано и что он обязательно его спасёт. он придёт к нему. но он не приходит ночами, когда чонгук хватается за лезвие, кричит на родителей, убирается (сквозь слёзы). он не приходит, так что чонгук в следующий раз ему не верит, но целует до подрагивающих коленей и искусанных губ, до криков намджуна о том, что уже поздно. в следующий раз он стучится тэхёну в окно, где-то в час ночи. и когда тэхён открывает, вместе с чонгуком в комнату врывается ночной ветер. он гуляет по столу, облизывает простыни прохладой, наводит беспорядок на голове тэхёна (как чонгук в голове тэхёна). они долго молчат, смотрят друг на друга, и тэхёну, правда, хочется много чего сказать, но он только проводит взглядом по его лицу и снова улыбается. режуще, до крови на запястьях. проводит пальцами по искусству на его предплечьях, которые не скрыты длинными рукавами или пластырями. и целует. нежно и нескрыто. ловит губами полувздох и отчаяние, сваливающееся с чонгуковых губ сигаретным дымом. они занимаются полусексом на его кровати, дрожат от еле-холода (забыли закрыть окно), но делятся теплом друг друга. руки на бедрах, ноги в ногах. спутанные, еле дышащие, почти счастливые. почти до рассвета, чонгук уходит около четырёх часов, тэхён закрывает окно. ему становится чуть тепло, под одеялом, но без чонгука. тэхён очень нежный и мурчащий, обнимает поясницу ногами, стонет на ухо, так что чонгук забывает о своей квартире и о том, чем он будет заниматься на досуге (вычищать квартиру) они потные и липнут друг к другу, солнце облизывает светом макушки елей. тэхён облизывает шею чонгука, сжимает его в себе и готов умереть от щемящего в груди счастья, но за стеной отец и намджун. так что они тихие, но скрипящая кровать выдаёт их слишком явно (намджун старается сосредоточиться на игре, а не на том, что чонгук трахает за стеной его брата) они смеются тихо, обнимаются и целуются. они почти и наслаждаются друг другом. это похоже на ленивый вечер с красно-жёлтыми красками по бокам, они в автомобиле, едут неизвестно куда. пейзаж за окнами, солнце у них в очках. занимаются любовью на заднем сидении авто и дышат друг другом и этой тёплой ночью. кровать прекращает скрипеть, и отец тэхёна начинает кричать о том, что он голоден. намджун делает ему тост, потому что тэхён слишком занят тем, что приводит себя в порядок. тёплая ночь, чонгук в его постели, чипсы и компьютерные игры, и вообще тэхён проигрывает жёстко, но щемящее в груди счастье застилает ему глаза. ## бьётся в клетке ㅡ сердце. чонгуку страшно выходить из комнаты, ещё ㅡ дышать. ветер по щекам, успокаивает разжигающийся пожар на его предплечье (но не в его мыслях) он боится, что это будет продолжаться всю его никчёмную и гнилую жизнь (никуда он не денется) но тэхён успокаивает, и вечер, и друзья, и все должно быть хорошо. но вот за дверью снова ад, а он не одет и не готов. и руки всё ещё влажные после дрочки, и слёзы на глазах, и отчаяние рябит в крови. и что-то говорит что никуда он не денется. ##