Я знаю, что ты сделал:...

      Джейсон чувствует себя подростком: несмотря на то, что ему давно уже продают алкоголь — да и оружие — он вынужден прятаться за идеально ровно подстриженными кустами в задней части поместья, когда хочется курить. У Альфреда все еще тяжелая рука, и получать очередной подзатыльник за потакание своим пагубным привычкам совершенно не хочется. Он прислоняется спиной к нагретому камню, делает затяжку и выпускает дым через нос, когда слышит невнятное бормотание, доносящееся из окна второго этажа. Тодд замирает и вслушивается, пытаясь различить хотя бы голос; у него даже двигаются уши — один из цирковых фокусов, которому его обучил Дик ради развлечения. Грейсон в их семье был одним из немногих, кто делал что-то исключительно ради развлечения; странный парень.       Джейсон небрежно зажимает недокуренную сигарету в углу рта — пепел сыпется на землю — и хватается за выступ кладки на фасаде, благодаря того безумного архитектора, кто догадался не делать стены идеально ровными. Он подтягивается, а после забирается еще выше; цепляется за подоконник соседнего окна с тем, откуда доносятся звуки разговора, — говорит Дэмиан, и, кажется, по телефону, потому что ответов собеседника Тодд не слышит. Сигарета догорает, и он сплевывает бычок на землю — нужно будет потом его убрать, иначе точно не жить.       — Я знаю, что я должен делать, мама, — чуть громче обычного и с нажимом говорит Дэмиан, и Джейсон щурит глаза, отклоняя корпус вбок, чтобы быть ближе к источнику звука. Все, что связано с Талией, один большой кусок дерьма, уж он-то знает не понаслышке. И хоть эта женщина обладала впечатляющим телом и неплохо владела им в постели, Тодд бы предпочел больше с ней не пересекаться; даже по просьбе Брюса. — На самом деле, у отца не так много вариантов, кого можно назначить наследником. Я лучший кандидат. Нет, я не излишне самоуверен; это всего лишь факты, мама. Грейсон сдает позиции, как и Хелена: их обоих выгнали из города уже давно, и отец не предпринимает никаких попыток, чтобы вернуть их обратно. Сидят в Бладхейвене и следят, чтобы канал поставки оружия работал без перебоев. Не похоже на достойное занятие для наследников семейного бизнеса. Тодд больше занят тупой физической работой: убить кого-нибудь или пытать, а еще наверняка по вечерам дрочит на фотки Грейсона в душе. Жалкое зрелище, — Джейсон испытывает жгучее желание заехать пацану по роже пару раз, но держится, лишь сильнее сжимает пальцы на камне; наверняка на лице младшего Уэйна сейчас расцветает склизкая самодовольная улыбка — это слышно по тону. — Дрейк по уши в своих компьютерах, никакой угрозы. У отца буквально нет других вариантов. Да, мама, я буду внимательнее. Я знаю, что нельзя никого так просто списывать со счетов. Нет, его подстилки сейчас нет в городе. Недавно ее ранили, и она куда-то пропала из больницы — в поместье ее не перевозили. Я слышал только обрывки разговоров, но не знаю, куда она делась; речь шла про реабилитацию, но где… Что значит ты знаешь, где она и это неважно? Ты собираешься мне сообщить? Какого черта, мама, я здесь… Да, я понял. Хорошо. Нет, Сиониса так и не нашли, но сделке с ним явно пришел конец. Если они в скором времени не соберутся, Джокер имеет все шансы отхапать большой кусок территории, в лучшем случае. Нет, мама, я же говорю, что у меня все под контролем и я справлюсь сам. Я справлюсь сам, — с нажимом говорит Дэмиан, а Джейсон понимает, что ловить здесь больше нечего. Он бесшумно спрыгивает на землю и, отряхнувшись от пыли, поднимает с аккуратно подстриженного газона еще тлеющий окурок.       — Папочка будет недоволен твоим поведением, маленький ублюдок, — с довольной ухмылкой бормочет Тодд и, насвистывая, идет в сторону главного входа. Окурок выкидывает в урну из лестницы.       — Не напомните, мастер Джейсон, что мы говорили касательно курения на территории поместья? — Альфред в идеально отглаженном костюме-тройке, но без пиджака; он щурит глаза, и это единственное, что выражает его недовольство — выражение лица абсолютно непроницаемо.       — Я же не разбрасываю окурки по твоему драгоценному саду, старик, — Тодд хлопает дворецкого по плечу и бесшабашно улыбается. — И даже не тушу их об кусты. Все под контролем.       — Курение убивает, знаете ли, — он все еще не оставляет попыток избавить его от вредных привычек, и это кажется милым: сколько бы тебе ни было лет, Альфред всегда будет считать тебя неразумным ребенком, за которым требуется пристальное внимание. Даже Брюс удостаивается подобной гиперопеки, несмотря на свой возраст.       — Не быстрее, чем пуля в лоб, — пожимает плечами Джейсон и заходит в дом, поднимается на второй этаж, направляясь прямиком в кабинет Брюса. Стучится — два коротких стука; заходит только после резкого «да», приглушенного дверью.       — Ты в курсе, что твой сыночек сливает все о наших делах своей мамочке? — прямо с порога заявляется Джейсон, стоя перед рабочим столом Уэйна, который даже головы не поднимает, поглощенный финансовыми сводками компании за прошедший месяц.       — Скажи мне то, чего я не знаю, — равнодушно отвечает Брюс, выделяя вызывающую сомнения строчку.       — То есть ты знал, — делает вывод Тодд, впрочем, не чувствуя никакого удивления: привыкнуть к тому, то Брюс знает все наперед, пришлось еще в детстве, когда его ловили в городе после очередного побега из поместья — первое время жизнь в дорогом особняке тяготила того, кому приходилось драться за еду.       — Конечно, я знал, — Уэйн хмурится и, наконец, поднимает голову; смотрит с недовольством, что приходится объяснять очевидные вещи и тратить на это драгоценное время. — Как только он заявился в мой кабинет, было ясно, что Талии нужен был шпион здесь, раз уж ты не выразил такого желания несмотря на ваши только начавшиеся зарождаться отношения.       — Я всего лишь охранял ее по твоему приказу, — пожимает плечами Джейсон, — о игре в двойного агента речи не шло, — Уэйн смотрит непроницательным взглядом, ожидая дальнейших действий Тодда. «Говори, что там еще у тебя, или проваливай», расшифровывает Джейсон этот взгляд. — Ну так что будем делать с пацаном?       — Ничего, — равнодушно бросает Брюс, вновь опуская голову и погружаясь в цифры в отчетах.       — Ты же не серьезно?       — Я абсолютно серьезен, Джейсон. Пусть Талия думает, что у нее все под контролем; если мы избавимся от него, она найдет другой способ получать информацию, и не факт, что это будет выгоднее для нас. Дэмиан не самая большая наша проблема, — Уэйн хмурится; на его лбу залегает глубокая морщина. — А пока лучше загляни к Барбаре, узнай, что ей удалось собрать на Сиониса. Болтаешься без дела, — он машет рукой, явно намекая на то, что ему пора убираться. Джейсон хмыкает, но подчиняется; хотя получить приказ «придуши сукиного сына» все же хотелось на несколько порядков больше. #       Хелена отодвигает свой стул сама; Уилсон лишь ухмыляется, даже не пытаясь сыграть роль джентльмена. На нем костюм-тройка, но повязка на месте отсутствующего глаза сводит на нет все усилия выглядеть как типичный бизнесмен, коих великое множество стекается в этот ресторан во время ланча; он скорее похож на пирата, готового в любой момент взять судно на абордаж. На ней темно-фиолетовое платье-футляр, и она даже не пытается улыбаться, чтобы выглядеть приветливо; это тоже вызывает лишь усмешку.       — И что же за срочное дело привело тебя ко мне, деточка? — покровительственно спрашивает Слэйд, цедя свой эспрессо. — Неужели решилась наконец грохнуть папочку? Или любовничек слишком любвеобилен, и нужно проредить ряды конкурентов? — он хрипло смеется и бровью не ведет, замечая яростный взгляд, направленный в свою сторону. Хелена отказывается от меню и переходит сразу к сути, стоит официанту отойти.       — Я хочу знать, кто заказал мою мать. Это ведь ты ее убил, значит, знаешь имя заказчика. Ты всегда знаешь имя заказчика: иначе не работаешь. Я изучила тебя, Дефстроук, — она провела чертовски тщательное расследование, упершись в имя исполнителя, как в тупик. Больше ничего накопать не удалось. Уилсон качает головой, переходя на официальный тон.       — Мисс Уэйн, — делает он акцент на ее фамилии, — вы не похожи на идиотку, но говорите, как одна из них. Я не раскрою вам имя заказчика, потому что тогда грош мне цена, как профессионалу. Если это все, что вы хотели, то поспешу откланяться. У меня порядочно дел, кроме как разъяснять детишкам основы мироздания.       — Я заплачу, — Хелена явно не собирается сдаваться. — Столько, сколько скажешь. Я должна знать, кто заказал ее. Это моя мать.       — Каждый кому-то мать, сын или родственник, — он бескомпромиссен. — Деньги ничего не стоят, когда на кону репутация. Ничем не могу помочь.       — Тогда хоть намекни. Ты же знаете, кто это, — она вцепляется в столешницу пальцами, отчего скатерть идет волнами.       — Думаю, ответ на свой вопрос вы давно уже нашли, — когда Уилсон уходит, она в бессилии бьет кулаком по столу, чертыхаясь. #       Брюс открывает дверь в свой кабинет и на мгновение замирает: за его столом, уткнувшись в бумаги, помеченные грифом «для служебного пользования», сидит Дэмиан и делает какие-то записи в раскрытом блокноте.       — Знаешь, отец, а твой начальник отдела продаж подворовывает потихоньку, — вместе приветствия говорит парень и ждет, когда его похвалят. У Брюса нет настроения играть в эти игры, как нет звездочек или сахарных косточек для дрессировки.       — Пошел вон, — устало говорит он, и Дэмиан, хоть и не уходит из кабинета, из кресла все же встает, освобождая место отцу. Продолжает крутиться рядом назойливой мухой. Брюс смотрит на него, взглядом выражая желание остаться в одиночестве, но сын лишь продолжает что-то говорить, все больше раздуваясь от чувства собственной значимости: ему кажется, что он помогает отцу разбираться с делами. Брюс же думает, что нужно было дать приказ Джейсону поговорить с пацаном.       — Что непонятного во фразе «пошел вон», Дэмиан? — строго спрашивает Уэйн и смотрит, не моргая, на внезапно замолчавшего сына.       — Вообще-то, я помогаю тебе разбираться с делами, — почти обиженно говорит он. — И я тоже должен вникать в подробности семейного бизнеса. В конце концов, это ведь все мне однажды достанется, — он не допускает даже доли сомнения в своих словах, и Брюс с разочарованием думает, что Талия слишком хорошо промыла ему мозги.       — С чего ты решил, что я выберу наследником тебя? — он продолжает пристально смотреть на сына, ожидая, когда же спесь посыплется с него старой штукатуркой.       — Я ведь твой настоящий сын, — Дэмиан искренне удивляется, как можно игнорировать такие очевидные факты.       — Ты мой биологический сын, но не настоящий, — жестко обрубает Брюс. — Я не доверяю тебе, не доверяю твоей матери, и я даже не хотел видеть тебя в своем доме. Ты ведешь себя так, словно все тебе что-то обязаны, но весь твой гонор происходит лишь из двадцати трех хромосом, что случайным образом достались от меня. Доверие нужно заслужить, Дэмиан, а до тех пор, пока я не сочту тебя достойным членом своей семьи, убирайся из моего кабинета, и, если я еще хоть раз увижу тебя здесь, копающимся в моих бумагах, домой к матери ты отправишься почтой в разных посылках, я понятно объясняю? — Дэмиан фыркает, но все же выходит в коридор, предварительно хлопнув дверью. Брюс, зажимая переносицу пальцами, думает, что, возможно, проблем с ним будет куда больше, чем представлялось раннее. #       Джейсон целует ее глубокой ночью, грозящейся в любой момент перейти в раннее утро. У них на двоих резь в уставших от долгого сидения перед бесконечной чередой мониторов глазах, жгущий глотку привкус дорогого виски и отчаянность, накатившая ровно после того, как стрелки часов перешагнули отметку в виде цифры «три». Барбара закрывает глаза и подается вперед, когда Джейсон наклоняется так низко, как только может, вцепляясь в столешницу и подлокотник своего кресла, удерживая положение тела. Его язык то ли лениво, то ли осторожно оглаживает ее губы, а после замирает в нерешительности, будто спрашивая разрешения зайти дальше. Барбара совсем не против, она хватается за его плечи, как утопающий — за спасательный круг, и даже чуть приподнимается в коляске.       У Джейсона крепкие мускулы — не та иллюзия силы, которой с упорством маньяка добиваются бездумные качки в спортзалах — настоящие мышцы, выкованные в ежедневной борьбе за право дышать и щурить болотно-зеленые глаза, выражая язвительность. Они оба слишком пьяны и слишком сильно мечтают о нескольких мучительных мгновениях забвения, чтобы останавливаться. Он соскальзывает со стула, встает перед ней на колени, а его макушка все равно остается чуть выше ее. Его ладони опускаются на ее бедра — она это видит, не чувствует.       Его поцелуи какие-то шальные, губы все чаще мажут мимо губ, попадают по скулам, носу, касаются подбородка. Отчаяния в каждом движении становится все больше. Барбара открывает глаза, когда чувствует, как он замирает, а бицепсы наливаются свинцом под подушечками ее пальцев. Он виновато отстраняется, и на лице маска — зеркальное отражение ее собственной.       — Мы оба знаем, что нам не это нужно, Бабс, — у него хриплый, пропитанный закостенелой печалью и никотином голос; он целует ее в лоб, а после поднимается на ноги. Она улыбается ему в ответ, едва касаясь кончиками пальцев губ. Послевкусие совершенно иное, чем ей желается, и от этого обида поднимается вверх по пищеводу вместе с привкусом недавно съеденной пиццы.       — Мы должны были попытаться, разве нет? — Барбара пожимает плечами, смиряясь с произошедшим; уж чего-чего, а смирения в ней хватит на целый город — жизнь учит этому каждую гребаную минуту. — Надеюсь, что смогла помочь в ваших поисках, — она кивает в сторону кипы распечаток и работающих компьютеров.       — Ты лучшая в этом, — вместо ответа говорит Тодд, забирая бумаги по Сионису с собой. — Ложись спать, Бабс, уже поздно, — он чуть мнется на пороге, переступая с пятки на носок, но после все же уходит, мягко прикрывая за собой дверь.       Барбара допивает остатки виски из своего стакана и выключает мобильный телефон; еще не хватало отправлять пьяные голосовые сообщения — это удел Джейсона, в конце концов. #       Диана плохо помнит путь до дома: накачана обезболивающим по настоянию врачей; окружение смазывается в разноцветный ком, из которого редкими всполохами выделяются отдельные моменты. Брюс, стоящий в дверях палаты, молчаливо сражающийся со Стивом взглядами; у них привычная ничья, а у нее слишком тяжелый, неповоротливый язык, чтобы просить их остановиться. Дорога до аэропорта наполнена древесно-морским одеколоном мужа, сидящего рядом и поддерживающего за плечи; ее голова покоится на его плече, а он даже не смотрит на нее, и это ранит непривычно больно. Брюс выделяет им свой частный самолет, и ей можно лежать на диване, вытянув ноги, заботливо прикрытые пледом. Стив смотрит на нее единожды, когда трогает лоб, проверяя наличие температуры.       Она просыпается в середине полета, потому что слышит смех мужа; ей так его не хватало. В салоне приглушен свет, он сидит чуть поодаль в кресле и улыбается стюардессе, которая готова хоть сейчас утащить его в туалет или вытащить свое сердце из груди — смотря что попросит. Диана силится встать, но в голове гулко и мутно от лекарств, потому ей остается лишь наблюдать за тем, как Стив улыбается, как в уголках его глаз собираются морщинки, как он фыркает в стакан с вишневым соком, наверняка принесенным этой млеющей девчонкой.       Она слышит что-то вроде:       — Передай мое восхищение пилоту, если тебе не сложно, Трейси, хорошо? Он отлично управляется с этой махиной, — и голос его мягкий, бархатный, чуть урчащий; у Дианы от этих звуков сосет под ложечкой. Трейси — она уверена — краснеет так, что можно перепутать ее лицо с помидором.       — Вы разбираетесь в самолетах, мистер Тревор? — она чуть ли не захлебывается подобострастием.       — Летал в молодости, но не на гражданских; на истребителях, хотя здесь ответственности больше: столько жизней в руках пары человек да груды металла, — Диана улыбается, когда слышит его пренебрежительный тон. Когда-то он вытащил их из буквально горящей иранской дыры на раздолбанном грузовом самолете, а теперь говорит, что ответственность меньше, чем у пилотов, что перевозят людей по штатному расписанию. Ей думается, что это так в его стиле — преуменьшать свои заслуги, какими бы выдающимися они ни были. Ей помнится, что за стремление к своим высоко задранным идеалам она его когда-то и полюбила.       Диана просыпается уже в машине, и в голове пропадает гул и появляется ясность, кажется, лекарства постепенно выводятся из организма. Они едут по дороге, теряющейся в лесу, и она понимает: Баттл Гроув уже совсем близко — пара километров через деревья, и можно увидеть небольшое озеро, возле которого в четкой организации скопились дома, образующие небольшой городок с собственной инфраструктурой, аэропортом и стеной с единственным проездом через контрольно-пропускной пункт.       Помнится, когда Хантер рассказал им про это место, назвав его безопасным с той твердой интонацией, по которой еще в «Дельте» они понимали, что можно расслабиться, ей подумалось странным наличие повышенной охраны в месте, где в подвале каждого дома можно найти оружейным склад. Со временем она поняла: это защита не от внешнего мира, а внешнего мира. Строгие правила Баттл Гроува распространялись лишь на его обитателей; за устранение случайных свидетелей, а не местных жителей, штрафов не предусматривалось.       Стив по-прежнему на нее не смотрит, сосредоточенный на дороге; машина едет плавно — ее даже не мотает на заднем сидение, и она решается сесть. Левое подреберье моментально откликается острой болью, впрочем, быстро затихающей.       — Скоро будем дома, — он равнодушно кидается словами, едва смотрит на нее через зеркало заднего вида, и замолкает. Диана жадно пьет из специально подготовленной для нее бутылки с водой и чувствует себя не в своей тарелке. Он зол, он так чертовски зол, что пальцы выстукивают рваную барабанную дробь по рулю, и в этом есть и ее вина; и Брюса, который все же влез не в свое дело и позвонил ему, несмотря на просьбы.       — Наверное, Брюсу все же не стоило тебя беспокоить, — она облизывает губы, будто хочет удостовериться в том, что все же произнесла это вслух. Стив неожиданно мягко усмехается и поворачивается назад; он смотрит на нее, как на маленькую девочку, только что заявившую, что хочет настоящего динозавра в качестве подарка на день рождения.       — Он позвонил мне, потому что ты будешь мешаться ему в таком состоянии. Останься ты в Готэме, к тебе пришлось бы приставлять охрану, за тобой бы пришлось присматривать. Непозволительная роскошь для человека, у которого бизнес начинается разваливаться на куски, — такая осведомленность не вызывает удивления: уединение Баттл Гроува не равнозначно отстраненности от мира. — Гораздо проще перекинуть обязанность по твоей охране и реабилитации на меня. Да и сюда вряд ли кто сунется, даже если за твою голову назначат кругленькую сумму, — машина заезжает в город, петляет по маленьким улочкам, и Диана выхватывает знакомые лица через затонированное стекло.       Стив кому-то машет, приветственно бибикает и обменивается добрососедскими любезностями с людьми, по большей своей части, находящимися в международном розыске. Диана вжимается в сидение, стараясь быть незаметной; это ее муж здесь свой, не она.       Он паркуется возле их дома — появилось больше розовых кустов, и забор покрашен заново — и открывает ей дверь, помогая выйти из машины. Ее чуть тошнит от смены положения тела, и она вынуждена опираться на его руку, которую он, несмотря на свое настроение, подает с готовностью, крепко держа.       — Пойдем, нужно забрать Литу, — говорит он и ведет к соседнему — через дорогу — дому, выкрашенному в бледно-голубой, с балконом на втором этаже и раздающимся из-за забора детским смехом. У Дианы подкашиваются ноги от страха — не видела дочь несколько месяцев, и ей страшно проходить через незапертую искусно выкованную калитку, на которой изображены снежинки — наверняка во всем виновато странное чувство юмора Хантера, решившего, что это позабавит его жену.       Лита замечает отца первым, срывается с покрывала, на котором сидит рядом с темноволосой женщиной и смотрит на то, как Хантер, выглядящий чуть постаревшим после инфаркта, но все еще статным и внушительным, почти полностью седой, катает трехлетнего мальчика на своих плечах. Лита бежит сквозь двор с идеально подстриженным газоном, а после резко замирает на полпути, будто не верит своим глазам.       — Мамочка, — истошно вопит она и преодолевает оставшееся между ними расстояние с поистине спринтерской скоростью; Диана улыбается, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы, когда прижимает к себе изрядно вытянувшуюся дочь. — Ты все же привез ее, — Лита сияющими глазами смотрит на отца, который благодушно кивает, краем глаза наблюдая за тем, не нужно ли придерживать жену. — Папа обещал, что привезет тебя, и он привез, — поясняет ребенок, и Диана кивает, не пытаясь сдерживать счастливую улыбку.       — Папа всегда держит свои обещания. В этом его прелесть, — она целует ребенка в лоб, продолжая прижимать к себе. Айрис аккуратно снимает сына с плеч Хантера, который тут же прижимает к себе и Литу, и Диану.       — С возвращением, принцесса, — старый позывной срывается с его уст привычно, уютно, и она расслабляется. Так ее теперь называют только двое — жалкие остатки отряда специального назначения; Хантер успел предупредить о чистке только их двоих, и то Стив едва выкарабкался в тот день. От Соломона пахнет яблоками и сигаретным дымом; Диана знает, из-за кого, равно как и то, что он всегда носит с собой зажигалку, хоть и не курил никогда. Айрис прижимает к себе робеющего сына, впрочем, смотрящего на смутно знакомую тетю, с зашкаливающим детским любопытством. Кейтлин поблизости не видно. — А ты все так же любишь соваться под пули, я так посмотрю, — шутит Хантер, хотя смотрит внезапно серьезно. — Ты бы поосторожнее была, а. Мы с капитаном уже вряд ли сможем тебя прикрыть. Особенно я.       — Не верь ему, — громким шепотом говорит Стив, прекрасно зная, что его все слышат. — Он только строит из себя немощного старика, чтобы Кейтлин и дальше варила ему какао по утрам.       — За такой какао ты бы и сам удавился, — Соломон смеется, чуть запрокинув голову и ударив Тревора по плечу, безумно похожий на себя в молодости во время какого-нибудь увольнительного в баре. — Кофе же мне врачи запретили, — чуть грустно вздыхает он.       — Рада, что с тобой все в порядке, — говорит Айрис и мягко улыбается; она чуть располнела, но Диана все равно чувствует острую нежность по отношению к этой девушке, смотрящей на мир с непроходящей легкой тоской, прячущейся в глубине глаз цвета топленого шоколада. — Приходите к нам сегодня вечером, я сделаю ужин. Мы так давно не собирались вместе, — предлагает она.       — Для начала я бы хотела немного отдохнуть, — говорит Диана, будто извиняется; Айрис лишь отмахивается.       — Это само собой, дорогая. Приходите, как будете готовы. Но учтите, что, если придете рано, придется помогать с ужином, — шутливо угрожает Айрис. Стив мягко улыбается.       — Мы придем пораньше, чтобы помочь, — говорит он, а после, обнимая за плечи жену — на самом деле поддерживая — которая держит за руку дочь, идет к выходу. #       Дом встречает ее радушно, хоть она и не может привыкнуть к тому, что это он: вроде бы пахнет так же, та же ваза с хранящимися в ней зонтами у входа, тот же камин, видимый из-за угла, но все равно не отпускает ощущение, будто она приехала в гости и скоро настанет время уезжать.       Стив гонит Литу переодеваться: скоро начнется занятие по фехтованию, и, раз уж он успел вернуться так рано, сам ее туда отвезет. Девочка с трудом отлипает от матери, и Диана обещает еще посидеть с ней после возвращения. Лестница оказывается чуть большим испытанием, чем ожидалось, и она начинает корить себя за слабость — когда-то бы с большей легкостью смогла преодолеть это расстояние. Стив поддерживает, доводит до спальни и помогает забраться на кровать.       — Ты не останешься со мной? — капризно говорит Диана, устраиваясь среди подушек, пропахших запахом его одеколона и шампуня — смесь цитрусов, мяты и кедра, кажется. Стив мягко улыбается, будто боится обидеть, а после садится на краешек матраса, накрывая ладонью ее голень; трости из рук не выпускает.       — Я посплю в гостевой комнате, пока ты будешь здесь. Или, если не хочешь спать тут, можем отдать гостевую тебе. Как ты решишь, — у него теплая ладонь, и она накрывает ее своей рукой, пытаясь переплести пальцы с его.       — Если ты боишься задеть меня из-за ранения, то ничего страшного. Здесь места всем хватит, — начинает уговаривать его она, эгоистично желая лишь одного: прижаться к его боку, ощутить, как бьется его сердце под ее ухом; потом бы пришла Лита, забралась между ними, как в детстве, и они бы лежали так бесконечно долго; до тех пор, пока бы не исчез этот панический страх, засевший под ребрами. Он разрывает ее иллюзии так же безжалостно, как стрелял в упор в солдат противника почти два десятка лет назад.       — Я не собираюсь спать с тобой, принцесса, — он интонацией выделяет слово «спать», придавая ему всевозможные потайные значения, — только потому, что ты чувствуешь себя слабой и уязвленной. Это нечестно по отношению как ко мне, так и к тебе, не кажется?       — Стив, я… — но он смотрит на нее таким строго-разочарованным взглядом, что она давится своими оправданиями, комом встающими в глотке. Ей кажется нелепым и жалким все то, что хочется произнести, а потому она лишь сильнее сжимает пальцы на его руке, пытаясь выразить раздирающие ее эмоции через прикосновение. Стив ее понимает; как всегда.       — Я хотел отложить этот разговор хотя бы до вечера, но, вижу, лучше расставить все точки над «i» сейчас, — он обреченно вздыхает и набирает больше воздуха в грудь, готовясь к долгой и, наверняка, тяжелой речи. Она мысленно подбирается; сердце пропускает удар. — Я хочу, чтобы ты вернулась, принцесса, — она не знает, что и сказать, но он жестом просит ее молчать, пока не выскажет все, что хотел. — Не ко мне. Я давно уже потерял надежду на нас, и это нормально; главное, чтобы ты была счастлива, — Стив печально улыбается, как человек, добровольно отказавшийся от джекпота в пользу другого, более достойного, на его взгляд, претендента. — Я прошу тебя вернуться ради дочери. Ипполите нужна мать, она растет, и это ненормально, что я воспитываю ее один, будто я отец-одиночка. Ей нужна мать, и ты должна быть в ее жизни, понимаешь? Ты сбежала, едва ей исполнился год, и я понимаю, почему ты сделала это, но из-за своих страхов ты можешь потерять гораздо большее, чем собственный комфорт, принцесса. Наша дочь растет, и однажды ты поймешь, что потеряла с ней связь, которую уже не сможешь восстановить. Я не хочу такой судьбы ни для тебя, ни для нее. Я лишь прошу оставить мне право быть с ней, большего мне не нужно. Ты же вольна быть с тем, кто тебе дорог, — он встает, опираясь на трость, на которую Диана изо всех сил старается не смотреть. — Не отвечай сейчас. У тебя еще есть время. Может, узнав ее получше, ты, наконец, поймешь, как много упускаешь, — Стив нежно целует ее в лоб, и от легкого касания его губ у нее будто выбивают воздух из легких. — А пока отдыхай, принцесса.       — Постой, Стив, — он уже готов выйти из комнаты, когда она окликает его. Стив замирает и смотрит на нее в немом ожидании. — У тебя кто-то есть? — Диана кусает губу, одновременно страстно желая и страшась его ответа.       — Есть, — просто отвечает он, и его лицо светлеет; она бессильно комкает покрывало в кулаках, чувствуя, как закипает внутри ревность. Он не дает ей спросить, кто это; отвечает сам. — И сейчас я должен отвезти ее на занятие по фехтованию, иначе тренер сделает из меня шашлык, — Стив усмехается в бороду и закрывает за собой дверь.       Диана откидывается на подушки и закрывает глаза рукой; пожалуй, ей все же лучше перебраться в гостевую комнату — в их спальне слишком много ее мужа и, в то же время, слишком мало. #       Вечером Хантер и Стив разбираются с грилем, потому что «готовить мясо на огне — мужское дело», и Айрис улыбается с поистине материнской нежностью, когда наблюдает за тем, как ловко они разделывают мясо на стейки. Дети вьются возле мужчин, поминутно предлагая помощь и грозя опрокинуть гриль. Диана послушно сидит за столом, чтобы меньше напрягаться, и готовит салат. Кейтлин нет; как ей сказали, потому что дела вынудили ее уехать; не то чтобы этот факт ее печалил.       Айрис ловко формирует из теста основу для яблочного пирога, аккуратно укладывая ее в форму для выпечки, рассказывая о том, насколько умна Лита для своих лет. Диана горделиво улыбается, слушая истории из жизни своей дочери и ощущая все усиливающуюся печаль: чужая женщина знает о ее ребенке больше нее самой.       — Вам со Стивом очень повезло с Литой, — признается Айрис, облизывая пальцы, испачканные в липком яблочном сиропе, и Диане ничего не остается, как кивнуть; по большей части повезло лишь Стиву, она сама мало что сделала, чтобы воспитать такого замечательного маленького человечка.       — Эобард тоже замечательный мальчик, — отвечает Принс, и Уэст-Тоун отчего-то вздыхает грустно, плечи ее поникают.       — Да, он очень похож на отца, — с легким налетом печали отвечает она, но тут же улыбается, смаргивая слезы. — Хантер и Кейтлин многое сделали и для меня, и для него. Они дали моему сыну семью и безопасное место, чтобы расти.       — Не думала, что Кейтлин может о ком-то заботиться, — хмыкает Диана, ссыпая нарезанные овощи в салатницу. — Она не похожа на женщину, которая думает о ком-то, кроме себя.       — Ты просто плохо ее знаешь, — пожимает плечами Айрис, выставляя температуру духовки. — Когда я познакомилась с ней, то возненавидела, но потом, узнав ее поближе, я поняла, что она самый отзывчивый человек из тех, кого я знала, просто старательно это скрывает. У нее тяжелая судьба, а она даже не пытается ее себе облегчить. Это прискорбно.       — Видимо, думает, что заслужила это, — хмыкает Диана, за что получает осуждающий взгляд шоколадно-карих глаз.       — Все здесь делали ужасные вещи, — неожиданно твердо говорит Айрис, — весь этот город погряз в чужой крови. Но она делает все для своей семьи, чтобы удержать нас в сохранности и безопасности. Она спасла меня после смерти Эдди, она дала мне кров, она добилась моего возвращения в родной город, а потом позволила остаться в Баттл Гроуве, чтобы точно быть уверенной в условиях жизни меня и моего сына. То, что ты не можешь найти с ней общий язык, не означает, что она монстр, — Диану отчитывают, как ребенка, и она тупит взгляд, продолжая резать ингредиенты. Айрис смягчается быстро; ей будто даже неловко за свою резкость. — В любом случае, я думаю, вы однажды поладите с ней. У вас куда больше общего, чем тебе кажется, — Диана предпочитает игнорировать это высказывание: замороженная, постоянно курящая и язвительная Кейтлин, явно наслаждающая тем, как Хантер скачет вокруг нее преданной собачонкой, раздражает необъяснимо сильно.       — Скоро все будет готово, — Соломон заглядывает в кухню через окно, привнося с собой аппетитный запах жареного мяса. За его спиной раздается плач Эобарда — упал, пока они с Литой играли в догонялки. — Это кто там рыдает? — с притворным удивлением вопрошает Хантер, удаляясь успокаивать ребенка; впрочем, Лита отлично справляется и без него. Айрис и Диана умиленно наблюдают за тем, как девочка вытирает слезы маленьком мальчику и смешит его, чтобы он позабыл о своей разодранной коленке.       Спустя полчаса они сидят за столом прямо на улице; Лита прижимается к матери и кормит ее с ложечки, потому что «папа сказал, что ты болеешь и за тобой нужно ухаживать». Айрис обнимает заснувшего на ее коленях сына и с улыбкой слушает рассказы Стива и Хантера о своем бравом военном прошлом; Диана не поправляет их, зная, что они приукрашивают рассказы во избежание чересчур жестоких — или секретных — подробностей.       Она тянется за солью, когда чувствует, как по животу стекает что-то влажное; не прекращая улыбаться и не подавая вида касается кожи под темной майкой. Кровь мажет пальцы. Не желая никого тревожит, Диана встает, качает головой на обеспокоенный взгляд мужа — его помощь ей не нужна, и идет в дом, надеясь, что в ванной точно должна быть аптечка.       Она сталкивается с Кейтлин в коридоре, когда та несет бутылку с вином, видимо, собираясь подняться к себе в комнату. В уголке губ у нее зажата сигарета, из-за чего у Дианы начинает свербеть в носу от химически-приторного запаха яблок.       — Хантер сказал, что ты уехала, — удивленно говорит Принс, прижимая ладонь к ране сильнее.       — Не хотела портить вам семейный ужин, — равнодушно отвечает Сноу, цепко выхватывая взглядом позу и положение рук Дианы. — Как и ты, я полагаю, — хмыкает она, ставя бутылку на ближайшую тумбу с цветами. — Пошли, — она кивает и идет в сторону ванной; ничего не остается, кроме как следовать за ней.       Кейтлин закрывает дверь ванной и достает аптечку по оказанию первой помощи из шкафа, которой бы позавидовала самая продвинутая клиника: таким набором инструментов и медикаментов можно провести удаление аппендикса в полевых условиях; Сноу достает антисептик, анестетик и шовный набор. После жестком приказывает снять майку. Принс почему-то подчиняется; все дело в репутации Фрост, думается ей. Кейтлин тушит окурок в раковине и неожиданно аккуратно отлепляет марлевую повязку от раны.       — Шов немного кровит. Все не так страшно, как я думала, — констатирует она, поливая воспаленное место антисептиком; кожу ощутимо жжет. Накладывает противоспалительную мазь и новую марлевую повязку; кровавые разводы на животе стирает смоченным водой ватным диском. — Обратись в больницу; у нас здесь неплохие врачи.       — Никогда бы не подумала, что ты у нас врач, — язвительно комментирует четкие движения профессионала Диана, на что Кейтлин лишь едва заметно ведет бровью. Ее лицо — бракованная посмертная маска с трещиной-шрамом на скуле.       — Чтобы вырезать человеческие сердца, нужно знать, где конкретно они находятся, — будто объясняя нечто само собой разумеющееся отвечает Сноу, выбрасывая мусор в ведро. Она замирает статуей напротив Дианы, ожидая, пока та оденется. — А тебе стоит быть осторожнее. Отчаянность граничит с безрассудством, знаешь ли.       — И кому как не тебе об этом говорить, — парирует она, все еще стремясь задеть ледяную королеву побольнее, но натыкается лишь на ироничные ухмылки или попросту на непробиваемое равнодушие. Это их игра с самого начала знакомства, и Сноу все еще ведет со счетом "бесконечность : ноль".       — Я не была отчаянной; самоуверенной — да, — Кейтлин говорит так, будто ничего из того, что она говорит, больше не имеет никакого значения; кашель срывается с ее губ, и она давит приступ усилием воли, а после поднимает взгляд и смотрит на Диану так пристально, что той становится не по себе. Ее будто вскрывают с методичностью и хладнокровием, взвешивают каждый орган и тщательно записывают результаты биохимических анализов. — Но мы все равно с тобой похожи, хоть ты всеми силами не хочешь этого признавать.       — Что за чушь ты несешь, — фыркает Принс, намереваясь уйти, чтобы не выслушивать бредней этой психопатки, возомнившей себя психологом, от которой идет мороз по коже, наверное, у каждого второго в городе. — У нас нет ничего общего, Фрост, — Сноу фыркает, слыша свое старое прозвище; ее не называют так года два, с тех самых пор, как они с Хантером обосновались в этом городе.       — Ты так же бежишь от себя и своей боли, как когда-то бежала я. Пытаешься забыться в убийствах и руках другого мужчины, но это не изменит чувства вины, которое разъедает тебя изнутри, — каждое слово, произнесенное с равнодушием, граничащим с пренебрежением, прибивает гвоздями к полу, не давая пошевелиться. — Ты думаешь, что если вернешься во времена своей молодости, когда можно было опрометчиво бежать навстречу пулям, зная, что ни одна тебя не возьмет из-за патологического везения и Зума, прикрывающего спину, то ты перестанешь просыпаться по ночам от чужих криков. Нет? Не криков? Может, стука трости? — Диана вздрагивает от точности попадания, а Сноу впервые за время их разговора кривит губы в самодовольной улыбке. — Ты думаешь, что виновата в том, что случилось со Стивом, но на самом деле ты лишь эгоистично зациклена на самой себе и своих чувствах, забывая о том, что это был его выбор. Он выбрал твою защиту и поставил на кон свою собственную жизнь. Ты ничего бы не смогла с этим поделать, как и сейчас не сможешь, и как не сможешь в будущем, если он снова решит сделать нечто подобное. Тебе стоит смириться и отпустить свои сомнения, пока у тебя еще есть семья, за которую стоит бороться, — Кейтлин подходит ближе, от нее пахнет морем и вином, у нее завораживающая ореховая радужка, и она неожиданно мягко улыбается, когда кладет ледяные пальцы на плечо Дианы и заглядывает прямо в глаза. — У тебя есть дочь, Диана, и муж. Этого так много. Как же ты не понимаешь? Жизнь чертовски коротка, чтобы сражаться на чужой войне. Я поняла это слишком поздно. Ты же пока не поняла вообще, — Сноу качает головой, будто говоря «глупая, глупая девчонка», и идет к выходу. Щелкает дверной замок.       Диана нагоняет ее в коридоре, когда Кейтлин уже начинает подниматься по лестнице, вновь начиная давиться кашлем. Принс не может смириться со словами, которые выпустила на волю Фрост; они роятся в ее голове, вызывая мигрень и легкую тошноту. Она сжимает перила лестницы, наступая на первую ступеньку, и едко говорит, давая себе последний шанс на сегодня, чтобы пробиться через ледяной панцирь безразличия:       — Поэтому ты с Хантером? Потому что потеряла свой шанс жить нормальной жизнью? С Алленом, да? Я слышала про него. Он оставил тебя подыхать, а через пару лет ты пустила ему пулю в затылок. У нас нет ничего общего, Кейтлин, потому что я точно уверена, что Стив никогда не предаст меня, — Диана четко выговаривает слова; чеканит каждое и сыпет легким звоном золотых монет на паркет из дуба. Сноу разворачивается к ней лицом, и на мгновение Принс кажется, что в уголках ее губ блестит кровь, но она слишком быстро их облизывает.       — А кто сказал, что в ваших отношениях предает он? — Фрост бьет без промаха, отправляет сразу в нокаут, и Диана делает два шага назад, чувствуя себя раздавленной в ледяных руках пташкой. Кейтлин уходит наверх победительницей, пока ее соперница собирает раздробленные осколки собственных иллюзий.       В ту ночь Диане уснуть так и не удается. #       Дик возвращается домой в четыре утра, устало отклоняется от ее сонного поцелуя, практически сбрасывает с себя одежду прямо в коридоре и уходит в ванную, обещая рассказать все чуть позже. Хелена вздыхает и поднимает джинсы с пола, из кармана которых выпадает мобильный телефон. Экран загорается, высвечивая оповещение о новом голосовом сообщении. Она смотрит на запертую дверь в ванную, откуда уже начинает доноситься шум воды, после уходит в спальню и набирает номер, чтобы прослушать сообщение.       «Я говорю тебе это только потому, что я пьян, и мои стоп-краны закоротило. Я чертовски скучаю, Дик. Какого хера ты решил, что съебать от нас с этой девчонкой —отличная идея? Все разваливается на куски, малолетний выродок всюду сует свой поганый нос, Диану подстрелили, а Би замотался так, что Альфред скоро его к кровати привяжет, заставляя спать. Ты нам нужен, Дик. Ты мне нужен. Я бы не хотел подохнуть, не сказав тебе…»       Сообщение резко обрывается; Хелена щурит глаза, видя новое уведомление.       «…ты и сам знаешь, что я бы хотел сказать. Всегда знал, ублюдок. Просто возвращайся, хорошо?»       Она удаляет сообщения до того, как Дик заканчивает мыться, складывает разбросанные вещи на диван и ложится в кровать, стараясь не заснуть к его возвращению: он обещал рассказать причину своего столь долгого отсутствия.