Мой счастливый сон

— Как давно ты здесь? Его озорные глаза с любопытством осматривают меня. Я вижу его интерес к моей персоне и не знаю, что с этим делать. А ведь и правда, сколько я уже здесь? Я и не помню уже… — Давно, — слышу я свой отдалённый голос. Ветер уносит одно лишь слово, сорвавшееся с моих губ, далеко. Так далеко, куда мне уже не попасть. — А как надолго? — задаёт он новый вопрос и реальность снова «ударяет» меня по голове, давая понять, что даже мои мечты ограничены этим местом. — Очень надолго, — шепчу я и едва сдерживаю подкатившие к глазам слезы. Я не смотрю на него, но чувствую его пытливый взгляд на себе. Должно быть, он уже понял, что я не та, с кем он должен был заговаривать. Но даже так… он все ещё здесь. И одно его присутствие греет меня так, как не согрел бы ни один плед. Потому что тепло моей душе. А ведь он просто сидит рядом и задаёт обычные вопросы… — Можно я буду тебя навещать? — спрашивает он спустя долгих три минуты. Я отследила время на своих часах. Я медленно поворачиваюсь к нему, не веря, что он сейчас спросил это у меня. — Что? — Я живу тут неподалёку и мог бы тебя навещать, если тебе одиноко. Он мило улыбнулся и почесал рукой затылок, выглядя при этом, как нашкодивший котёнок. Мое сердце защемило от приятного ощущения, которым оно вдруг наполнилось. Я… никогда ещё не слышала таких приятных слов в свой адрес. — Да, — лишь смогла я произнести, прежде чем он спрыгнул с моего подоконника и, помахав мне рукой, убежал. Я смотрела ему вслед и мне казалось, что последние десять минут моей жизни были миражом. Что сейчас я проснусь и пойму, что эти золотисто-карие глаза, растрёпанные светло-каштановые волосы, красивое лицо в веснушках — просто моя выдумка. Плод моего больного воображения. И глядя на его силуэт, отдаляющийся с каждой секундой, я пыталась запомнить его образ. Потому что не хотела его забывать. Даже если он — моя фантазия. А ведь я даже его имени не спросила. Моя кровать, что всегда была для меня твёрдой и неуютной, сегодня тепло приняла меня в свои объятия и я окунулась в ее мягкость и свежесть. Сегодня я засну в очень хорошем настроении. И возможно, я увижу его во сне, смогу поговорить с ним и там. Ведь завтра я его уже наверняка не увижу. Я проснулась, откликаясь подсознательно на зов медсестры, что звала меня на завтрак. — Проснись уже! — начинала злиться медсестра, недобро оглядывая меня. Нет, она никогда не относилась ко мне плохо, но, видимо, у неё просто плохое настроение… — Да, извините, — пробормотала я, растирая глаза и оглядывая свои «покои». Те же белые стены, та же белая раковина и те же белые окна с видом на задний двор. В этом изображении не было ничего, что выбивалось из стиля обыкновенной больницы и это давило на меня тяжёлым прессом. Это и есть больница. И это — место заточения. Возможно, пожизненного… — Вставай, еда стынет, — уже не так агрессивно сказала медсестра и даже улыбнулась мне, видя, наверное, мое подавленное состояние. — Да, иду, — я трудом выдавила улыбку и из себя. Медсестра кивнула и вышла с моей палаты. — Почему ты тут одна? Я застыла, ощущая как сильно затрепетало в моей груди сердце. Это он. Он снова здесь. Я так и сидела к нему спиной, не решаясь повернуться, пока он не сел на скамейку рядом со мной. Близко. Так близко, что в моей душе все пошло рябью. Всё то, что так долго находилось в застойном состоянии. Я уже так давно не ощущала таких эмоций и чувств… Так не привычно… — Эй, — снова обращается он ко мне, помахивая своей рукой перед моим лицом, — ты меня слышишь, вообще? Я медленно повернулась к нему и взглянула прямо в его глаза, что вновь отливали золотом в свете весеннего солнца. Его широкая улыбка медленно сошла с его красивого лица. Он тоже, не мигая, смотрел в мои глаза, и вид его был таким растерянным… Ну, вот… всегда я так. Он ко мне обратился, а я даже ответить нормально не могу. Смотрю на него, будто на привидение и молчу. Может, он, и впрямь, привидение и я его выдумала? Иначе почему мне так хорошо в его присутствии? Я даже не ощущаю себя частью этой реальности рядом с ним. — Да, я тебя слышу, — наконец, смогла я выговорить, отведя взгляд и уставившись на свою тарелку с рисовой кашей. Он продолжал смотреть на меня. Я это чувствовала и хотела провалиться сквозь землю от смущения. Но с другой стороны, я была счастлива. Он ведь пришёл, как и обещал. — Все ваши завтракают в столовой, а ты здесь, — сказал он, нарушая трепетную тишину между нами. Хотя, возможно, трепетной она казалась лишь мне. — М? — спрашиваю я. Будто не поняла его вопрос. Но мне просто нужно было время, чтобы собраться. — По дороге сюда я заглянул в окно столовой и увидел, что тебя там нет, — пояснил он, а мое сердце снова пустилось в пляс. «Тебя там нет» Эта фраза, как бабочка, порхала в моей голове и заставляла кровь бежать быстрее по сосудам — так это было волнительно. Значит, он искал меня. Именно меня… — Да, я… никогда не ем с другими, — ответила я. И мой собственный голос показался мне слишком тихим. Тенью того сильного голоса, который я когда-то имела. Он ничего не ответил, отвернувшись от меня. — Хочешь? — он вдруг протянул мне несколько драже M&M’s на ладони и я недоуменно уставилась на неё. Возможно, я прожила не слишком долгую жизнь, но и за это короткое время, которое мне было отведено, я не встречала ещё никого, кто был бы со мной так любезен. — Это мне? — я подняла глаза и неверяще взглянула на него. Он, в свою очередь, удивлённо расширил свои. — Ну, да, — неловко засмеялся он, — у меня осталось чуть-чуть, — добавил он, закидывая в рот жёлтое драже. Желтый. Я поняла, почему я всю жизнь так сильно любила этот цвет. Потому что самое прекрасное в моей жизни было связанно именно с этим цветом. Моя мама любила желтый цвет, у меня было прекрасное жёлтое платье на моем первом утреннике, на день рождения папа подарил мне желтый ноутбук… Он ассоциируется у меня с жёлтым цветом. Такой же яркий и тёплый, живой и приятный… такой уютный… — Спасибо, — я дрожащей рукой приняла его подарок и так же, дрожа, поднесла одно драже ко рту. — Да не за что! — радостно отозвался он. — Если хочешь, я принесу ещё завтра. Я вздрогнула и снова удивлено посмотрела на него. — Ты придёшь завтра? Он сконфуженно улыбнулся, слегка краснея. — Только если ты хочешь. Я не люблю быть навяз… — Хочу, — перебила я его. Он не решился посмотреть на меня, но я увидела, как его губы тронула лёгкая улыбка. — Тогда я приду и завтра, — вставая, произнёс он. — Увидимся. Он помахал мне рукой и с радостной улыбкой ушёл. А я снова не спросила, как его зовут. — Почему тот парень, что был здесь утром, сюда так зачастил? Не видела его раньше… Я остановилась у двери своей палаты, возвращаясь с туалета, когда услышала разговор двух медсестёр. Я совсем не была из тех, кто любит подслушивать, но почему-то сердце подсказало мне, что разговор этих двоих именно о том, о ком мне так интересно узнать. — Так он и не появлялся здесь раньше, — недоуменно ответила другая медсестра, делая глоток чая. — Говорят, он дальний родственник заведующего. — Правда? — удивлённо спросила первая. — Такой милый мальчик. После этого они переключились на другую тему и я больше ничего не смогла узнать о нем. Зато я убедилась в том, что он — не плод моего воображения и я его не выдумала. Возвратившись в свою палату, я открыла тумбочку и достала оттуда коробку. Внутри, помимо семейной фотографии и потрёпанного дневника, лежало желтое драже от него. Я буду бережно его хранить. Это мое новое прекрасное воспоминание. — Уже проснулась? — удивилась медсестра, войдя в палату меня будить. — Да, доброе утро! — улыбнулась я ей. Она странно на меня покосилась, но ничего не сказала. С огромным волнением на сердце я шла на свою скамейку в тени плакучей ивы с тарелкой пюре в руках. Я была очень огорчена, не заметив его на месте, но успокоила себя тем, что ещё нет восьми часов утра. Он ведь всегда приходит в это время. — Ждала меня? — одновременно с этими словами я ощутила, как мои глаза прикрыли руками. — Да, ждала, — призналась я. Он сел рядом со мной и улыбнулся. — Привет! Мое сердце пропустило удар при виде его радостной улыбки и блестящих глаз. Кажется, я начинаю теряться них. Теряться в нем. Терять себя. И это лучшее, что я когда-либо ощущала за всю свою жизнь. — Это тебе, — он положил на скамью между нами новую, ещё не открытую, пачку M&M’s. — Как и обещал. Я и не думала, что он и правда принесёт их. Но была так счастлива, что он сдержал обещание. Значит, ему было важно его сдержать. Ради меня. Не успела я его поблагодарить, как он спросил: — Ты любишь пюре? — он опустил взгляд на мою тарелку. — Нет, — покачала я головой и он усмехнулся. — А я люблю, — подмигнул он мне. — Я так спешил сюда, что не успел позавтракать. Я в немом удивлении смотрела на него, не понимая, о чем он. — Не понимаешь намёков, да? — рассмеялся он. — Можно я его съем? Я не успел поесть дома. Его смущённая улыбка, его снова покрасневшие щеки — все это становится моим фетишем и я готова сходить с ума. Из-за него. — Да, конечно, — дошло до меня, наконец. Я протянула ему свою тарелку и когда он взял ее в руки, наши пальцы коснулись друг друга. По телу мгновенно пробежался электрический разряд, а по спине прошлось стало мурашек. Это так… волнительно. На несколько секунд мы оба замерли. Я ощущала жуткую неловкость, а он медленно поставил тарелку на свои колени и смотрел на неё молча. Прерывать тишину долго никто не решался. — Тебе здесь нравится? — спросил он, когда доел пюре. Он не смотрел на меня, глядя вдаль. Я тоже посмотрела туда же, надеясь увидеть то же, что и он. Но я не видела ничего, кроме дыма с выхлопной трубы промышленного завода. Возможно, все дело в том, что именно ты хочешь видеть, а не что можно увидеть. Мне это недоступно. А он смотрел так, будто видел что-то прекрасное даже в этом чёрном смоге. — Я уже привыкла, — отвечаю я на его вопрос, который он, казалось, задал вечность назад и уже наверняка не ждал ответа. — Но тебе не нравится? — настаивал он. Я же задумалась… Нравится ли мне здесь? Не думаю… Но я просто не знаю другой жизни. Сколько я помню себя сознательной, так столько я здесь и нахожусь. — Раньше не нравилось, — мой голос слегка дрожит, но звучит, на удивление, увереннее, чем обычно. — А сейчас? Он поворачивается ко мне, отрываясь от созерцания дали, и я, будто загипнотизированная, тоже перевожу взгляд на него. — А сейчас у меня появился повод полюбить это место. Даже если сама я не понимаю намёки, я надеюсь, что он понял мой намёк на то, что именно он стал этим самым поводом. Он слегка улыбнулся и эта улыбка дала мне понять, что да, он меня понял. И снова мое сердце трепещет. Ведь сейчас я сделала первый шаг ему навстречу. Один из шагов, которые я ещё ни разу не делала. — Мне пора, — неожиданно говорит он и я вскакиваю со скамьи вместе с ним. — Уже? Он опечалено улыбается, но кивает. — Да, но я ведь приду завтра. — Обещаешь? Я не знаю, что заставило меня это спросить, но я ощутила острую потребность быть уверенной в том, что увижу его завтра. — Обещаю, — прозвучало тихое в ответ, и лишь тогда я смогла с улыбкой проводить его. — Я буду ждать. — Ты сдружилась с тем парнем? — спросила медсестра, как только я вошла в свою палату и легла на кровать. — Я бы не сказала, что… — Знаешь, лучше не сближаться с людьми в твоём положении, — перебила она меня и вышла с палаты, закрыв за собой дверь. В моей душе в миг стало пасмурно. За дни, проведённые с ним, я уже и забыла о «своём положении» и эти дни стали лучшими в моей жизни. Но мне, и правда, нельзя забывать, почему я здесь и какая у меня судьба. Оставшийся день я провела наедине со своей депрессией, не выйдя даже ни на обед, ни на ужин. И даже мысль о том, что я увижу его завтра, не внушила мне никакой радости. Эта мысль, напротив, делала мне больно… Ведь я так жду его, становясь больной им. — Почему ты приходишь ко мне? — спрашиваю я на следующее утро. Я долго наблюдала за тем, как он ест мой суп, а сама в это время ела клубничный рулет, который он мне принёс. Ведь в больнице только полезная пища, и он это знает. — Я? — удивлённо спрашивает он, проглотив еду. — Да, тут ведь больше никого нет, — серьёзно отвечаю я. Я не хочу быть такой, но я не могу также беззаботно улыбаться ему, как и раньше, ведь медсестра права. Я не должна слишком привязываться к нему. — Я… — растерялся он, — приношу тебе вкусняшки! Он очень старался быть беззаботным, но я видела, что он волнуется. — Ладно, — киваю я, а он подозрительно смотрит на меня, но продолжает есть. Нет. Я не смогу. Не смогу его сказать, чтобы он не приходил ко мне. Я же просто не перенесу снова одиночества. Я не хочу быть больше одна. Я не хочу терять его. — Почему ты здесь, вообще? — спрашивает он у меня на следующее утро, когда пришёл ко мне с книжкой о приключениях Гекльберри Финна. — Потому же, почему и все, — отвечаю я упавшим голосом. Это явно не та тема, на которую я бы хотела говорить. — Болезнь, — произносит он. И это слово с его уст звучит так зловеще. Именно для меня. Я уже давно смирилась с тем, что больна. Что мне не прожить долгую и счастливую жизнь. Что мне отведено так мало времени. Что мой дом — это хоспис для смертельно больных. Но именно рядом с ним я понимаю, что судьба ко мне слишком несправедлива. Я научилась не винить никого в том, что мне уготован такой злой рок, но сейчас мне слишком жаль себя. Жаль, что все так жестоко. Что мне не быть счастливой рядом с ним. — Да, болезнь, — соглашаюсь я, смотря на обложку книги, где Гек улыбается мне счастливой улыбкой. Почему он принёс именно эту книгу? Возможно, потому, что в ней описывается жизнь бездомного и ничего мальчика, который все равно умудрился быть счастливым, найдя себе друзей в лице раба Джима и весёлого Тома? Потому что этот мальчик стал сильным несмотря ни на что? Он пытался меня подбодрить так? У него не вышло. Меня уже ничего не подбодрит… — Болезнь — это так плохо, да? — он повернулся ко мне, с любопытством глядя на меня. Зачем он продолжает этот разговор? Ведь мне так больно. — Да. Но больно не из-за самой болезни, а из-за того, что из этого не выбраться, не выкарабкаться, и из-за того, что нет выхода. Ты как будто в лабиринте. Знаешь цель, но нет пути к ее достижению. Вот, что такое смертельная болезнь. Каждое слово даётся мне с трудом. Я стараюсь быть сильной, но слезы, стекая по моим щекам, дают мне понять, что я уже устала быть сильной. Я слишком долго скрывалась от реальности, а она пыталась меня догнать, «наступая на пятки». И вот она меня настигла. Настигла через этого милого паренька, что приходит ко мне каждый день и делает мою жизнь по всем параметрам невыносимой. Рядом с ним я невыносимо счастлива. И рядом с ним же мне невыносимо больно. Война этих чувств борется во мне всякий раз в его присутствии и сила моего духа слабеет. — Зато ты ценишь каждый свой день, — лучезарно улыбается он. — Ты можешь проснуться и быть счастливой от того, что у тебя есть ещё одно утро. Что ты видишь ещё солнце. Что ты можешь поздороваться с окружающими… Слезы снова мутной пеленой покрыли мои глаза. Он говорит это так искренне, так радостно… Мне становится стыдно. Мне не должно быть больно рядом с ним. Я должна радоваться, что могу его видеть каждый день. Он прав. Я просто должна радоваться… Шли дни. Я каждое утро мчалась на нашу с ним скамейку и была счастлива видеть его. Мы говорили обо всем на свете. О мелочах, которые волновали лишь нас. О том, почему без пыльцы на крыльях бабочка не может летать, о том, существуют ли инопланетяне, о том, как поступить в зомби-апокалипсис… С ним я познавала новое, неведомое мне доселе, то, о чем я раньше и не думала. Но теперь это все казалось мне таким обыденным и родным, что я уже не мыслила жизни без всего этого. — Почему ты не говоришь мне своё имя и не спрашиваешь моё? — спросила я в один из наших дней — так мы назвали дни, проведённые друг с другом. Он посмотрел на меня недоуменно. Отвечать он не спешил, а я не хотела его торопить. — Я бы не хотел, чтобы между нами было что-то такое личностное, — отвечает, наконец, он. Я честно говорю ему, что не понимаю, что это значит. — Имя — всего лишь аморфное и ничего не значащее слово. Оно не выражает ни моей, ни твоей сути. Ты ведь знаешь меня и без моего имени. Я все ещё не понимала, почему для него это имеет такое значение, но решила, что это его дело. Своё имя я ему тоже так и не сказала. — Как понять, что ты привязался к человеку? Он честно задумался над моим вопросом, подняв голову к небу, где кружила небольшая стайка голубей. — Наверное, когда мысленно к нему прикован? — неуверенно ответил он. — Да, наверное, — кивнула я, улыбаясь. — Что? — рассмеялся он. — Чего ты так странно улыбаешься? — Ничего… — уклончиво ответила я, прикрывая лицо руками и продолжая улыбаться. — Эй! Я хочу знать и тоже улыбаться! Так нечестно! — возмутился он, надувшись в обиде. — Это пустяк, не обращай внимание, — отмахнулась я. Он нахохлился и не разговаривал со мной целых две минуты. — Ладно-ладно, — сдалась я, тяжело выдохнув, глядя на его обиженный вид. — Просто… Он с интересом взглянул на меня, ожидая ответа. Для него это легко. А для меня это новый шаг ему навстречу. Признать… — Просто, кажется, я привязалась к тебе. Кровь мигом отхлынула от лица и снова в ушах раздался шум грохочущего в неистовом биении сердца. — И это ты называешь пустяком? — спросил он и в то же мгновение встал со скамейки и подошёл ко мне сзади. Он обнял меня со спины и крепко сжал в своих объятиях, вызывая во мне бурю восторга, счастья и блаженства. — Я тоже, — шепчет он мне в ухо, — тоже привязался к тебе. Не знаю, сколько мы так простояли, но он неожиданно отстранился и ушёл. На следующий день он не пришёл. Это конкретно подорвало мое состояние. Ведь мне было очень больно, когда я пришла к скамейке, а он — нет. В голове крутились разные мысли, и я не знала, что и думать. Целый день я не находила себе покоя от волнения и страха. Но он пришёл на следующее утро. — С тобой же все в порядке? — набросилась я на него, как только он пришёл. — Все хорошо? Почему ты не пришёл вчера? Он удивился, когда я обняла его и сильно прижалась к нему, но неуверенно обнял меня в ответ, прижимая меня к себе за талию. — Просто небольшие неполадки в семье, — ответил он мне в волосы, кладя голову мне на плечо. — Я скучал… Я и не заметила, как от волнения стала плакать, как сердце сжалось от боли… Но все это неважно, если с ним все в порядке. Я готова вытерпеть и не такое, пока он рядом. Он прервал объятия и за плечи отстранил меня от себя. Он долго смотрел мне прямо в глаза, но затем неожиданно притянул меня к себе и в следующий миг я почувствовала, как его губы накрыли мои в поцелуе. От неожиданности я растерялась и приоткрыла рот, позволив ему углубить поцелуй и мои ощущения от всего того, что сейчас происходит. Сердце тут же упало куда-то в пятки, будто перестав биться; в голове не было ни одной мысли, кроме фейерверка из различных эмоций; волосы стали дыбом и мурашки побежали по коже. И снова боль пронзила сердце от переизбытка эмоций, но я изо всех сил старалась продлить этот момент счастья для меня. Было так приятно… его губы были такими мягкими и тёплыми, что я не стала медлить и ответила на поцелуй. И неважно, что он был для меня первым в моей жизни. Важно, что я подарила свой первый поцелуй именно ему. Я рада пережить подобное впервые с ним. Поцелуй из нежного с каждой секундой становился более чувственным и страстным, даря мне совершенно новые ощущения. Внутри меня все сжалось в тугой узел, когда его руки опустились на мою талию и вскоре стали проникать под лёгкую кофту, касаясь горячей кожи поясницы и живота. Дрожь мгновенно пробежалась по всему телу, а ноги стали ватными. Одновременно с этим боль в сердце стала уже слишком сильной, что я не смогла сдержать сдавленного стона боли, который потонул в поцелуе. И все же, будучи чутким, он тут же прервал поцелуй. — В чем дело? Тебе плохо? — обеспокоено спросил он. Я обессилено приземлилась на скамейку, хватаясь за сердце, что неистово билось в груди. — Нет, мне слишком хорошо, — с трудом улыбнувшись, ответила я. Я подняла на него взгляд. — Спасибо тебе. Спасибо за то, что делаешь меня счастливой. Он ничего не ответил, просто молча смотря на то, как я корчусь от боли и тяжело дышу. А ещё через минуту к нам подошла медсестра, чтобы оповестить меня о том, что уже время второго завтрака. Но увидев мое состояние и то, как я побледнела, она тут же позвала медбрата и они меня увели. — Обещай, что ещё придёшь, — в последние мгновения до потери сознания сказала я, глядя на него уже мутными глазами. И лишь услышав тихое «обещаю», я закрыла глаза, проваливаясь в бессознательное состояние, где нет ничего, кроме холода и тьмы. Я пролежала без сознания шесть дней. Врачи, что бегали вокруг меня, как курицы-наседки, твердили, что такого не должно было случиться, что мое состояние было стабильным… И лишь я знала, что стабильным мое состояние перестало быть тогда, когда я встретилась с ним. В первый же миг… Первым желанием по пробуждении было увидеть его. Услышать его голос и смех, посмотреть в его глаза и обнять снова крепко-крепко… — Он не приходил в эти дни, — ответила мне медсестра, когда я спросила о нем. Я не могла поверить, что он не приходил. Как он мог? Он же обещал! Я же жду его! — Я же говорила тебе, не сближаться с ним, — опечалено произнесла медсестра, продолжая протирать подоконник от пыли. И тогда я не понимала печали в ее голосе. Я ходила сама не своя все эти дни. Я ждала его, а он не появлялся. Каждая мысль о нем приносила мне боль и мне приходилось постоянно глотать таблетки. Я уже готова была и умереть, лишь бы только единожды снова увидеть его. Но с каждым днём я теряла надежду и понимала, что уже не увижу его. Каждую ночь перед сном я открывала свою заветную коробку. Желтое драже, обёртка от клубничного рулета, книга Марка Твена, милый браслетик с божьей коровкой, пара жвачек «Love is…», вырезка из газеты о том, что где-то в Европе кто-то видел летающую тарелку и ещё другие мелочи — все это он мне приносил всякий раз, когда приходил ко мне. И все это стало моим личным сокровищем. — Ей так тяжело, — услышала я отрывок разговора медсестёр перед сном. Снова разговор о нём… — я ведь предупреждала ее, чтобы она не привязывалась к нему. В моей душе что-то неприятно зашевелилось, будто предупреждая… — Ну, да, не стоило ей… — кивнула другая. — Думаешь, ей не стоит знать? — Конечно, нет! — громко шикнула ей в ответ моя медсестра. — Однажды из-за него она уже потеряла сознание на шесть дней. Если она узнает о том, что он утонул, то может вообще этого не перенести! Услышав это, я тут же ощутила, как земля уходит из-под ног, как кровь застывает в жилах, как сердце сжимается в новом приступе боли. На не слушающихся ногах, сквозь слезы с трудом различая дорогу, я возвращаюсь к себе в палату и дрожащими руками достаю из флакона таблетку, расплёскивая, пью воду из стакана на тумбочке, а потом, когда боль чуть отступает, падаю на кровать и начинаю плакать так, как не плакала за всю свою жизнь. — Это же я была смертельно больна! Это я должна была умереть! Почему ты… И новый приступ боли пронзил мое сердце, заставив скрутиться на кровати и жалобно завыть. — Господи, за что ты так со мной?! На звуки с моей палаты прибежали те самые медсестры и подняли шум. А я… я ничего не чувствую. Знаю лишь, что снова погружаюсь в холод и мрак, и надеюсь, что они меня уже не отпустят и мне не удастся вернуться в реальность, которая подарила мне прекрасный сон с ужасным концом…