Части одного сна

Февраль: -— Не вовремя уехала твоя жена, — произнес Гете. Шиллер, лежащий на больничной койке, опустил ресницы, соглашаясь. Он не мог говорить: из-за маски ИВЛ, но даже если бы ее не было, Шиллер не вымолвил бы ни слова. Гете поджимал губы и хмурился. Он старел слишком быстро: складки у краев рта, глаз, между темных аккуратных бровей проступали излишне четко в желтом свете ламп. Шиллер отвел взгляд от его лица и посмотрел на белый потолок. На потолке не было ни трещины. — Ты опять довел себя, — сказал Гете устало. Уже другим, веселым голосом продолжил: — В театре я тебя не жду. Тем более, Коцебу снова в городе. Ты сам не захочешь его встречать. Шиллер поежился, насколько хватило сил. Гете был чуток к чужому настроению, умел влиять на него; он пользовался этой способностью постоянно, бессознательно, и, сколько бы Шиллер не претерпел из-за нее сомнений и неопределенности, сколько бы не старался отторгать это воздействие, сейчас он сам тянулся ему навстречу. Чувство ширилось в его груди, странным образом соединяясь с болью в легких; и он был уязвим, он не мог говорить. Но даже если бы и мог — как бы он выразил то, что переполняло его? Гете пересел со стула на край кровати. Простыня натянулась под его весом; он привстал и поправил ее. Когда Гете сел обратно, его бедро слегка прижалось к боку Шиллера. Шиллер вспомнил: чувство случалось с ним неоднократно. Все, что было до обморока, являлось ему неохотно, все ощущения, мысли, разложенные по порядку, проанализированные, отторгнутые, пробирались в него исподтишка. Он не мог их погасить, как делал раньше. Гете был рядом, и собственная беспомощность перед этой привычной, привычно-странной близостью осознавалась Шиллером мучительно остро. Он взглянул на Гете, который, заметив направленный на него взгляд, прервался на середине рассказа и ласково улыбнулся: — Что-нибудь хочешь? «Хочу», — мог бы сказать Шиллер, — «только не знаю, чего». Гете, по-прежнему улыбаясь, вдруг потянулся рукой к его лицу. Висок на миг тронули прохладные пальцы: Гете убрал волосы, спадавшие Шиллеру на лоб. В лице Шиллера, даже полузакрытом маской, было что-то, из-за чего Гете перестал улыбаться и опустил руку. — Не думал подстричься? — спросил он деловым тоном. Шиллер не думал; он чуть пошевелил головой: «нет». И когда Гете начал отодвигаться, коснулся его запястья. Это был порыв; второй раз в своей жизни Шиллер ощущал, что болезнь изменит его, и не желал быть ведомым. Он скользнул рукой ниже и переплел их пальцы. В ответ Гете сжал их крепче; и больше не произнес ни слова. Шиллер отвернулся: Гете мог принять его взгляд за просьбу или вопрос. Уже засыпая, он чувствовал на ладони легкие касания — это Гете большим пальцем выводил на ней круги. Март: — Тебе лучше поехать загород, — сказал Гете, размешивая сахар в чае. — Куда-нибудь в горы, — задумчиво отозвался Шиллер. — Например. Гете поднял на него взгляд. К чаю он не притронулся. — Я взял отпуск, — продолжил Гете. — А у тебя он пока что бессрочный. На кухне было слышно, как в соседней комнате Шарлотта играет с детьми. Гете сидел за столом, подперев подбородок, и внимательно рассматривал магниты, вразброс налепленные на холодильник. Шиллер вспомнил его прикосновение к своей ладони; и близость этого человека, к которой не мог привыкнуть, потому что всякий раз, когда казалось, что пропасть между ними исчезла, та возникала вновь. Теперь ему явились их неподдельная общность, сомнительный принцип их равенства: в этот миг они оба не знали, чего хотели. — Я давно думал поехать куда-нибудь с тобой, — помолчав, произнес Шиллер. — Если ты не против. Апрель: Ступени, спускавшиеся по холму вниз, когда-то были выкрашены в белый; со временем краска растрескалась, облупилась, кое-где, на стыках бетонных плит проросла трава. Шиллер шел впереди, затем остановился. Гете остановился тоже, и, когда Шиллер повернулся к нему, их лица оказались почти на одной высоте. Ладонь Гете осталась лежать на перилах — Шиллер не глядя накрыл ее своей. — Спасибо, — с чувством сказал он. Он смотрел на Гете, а тот смотрел на него в ответ — молча, не двигаясь, не выражая ни желания, ни протеста. Не шелохнулась его мягкая, прохладная кисть, зажатая между рукой Шиллера и перилами. Шиллер хотел чего-то; он сам не знал, чего. Ему казалось: все очевидно. Но, как звук лопнувшей струны, звук выстрела за сценой, звук, с которым меняется все, казавшееся до того неизменным, — между ними звенела тишина. Шиллер ступил ближе, стиснул руку крепче: ему нужна была уверенность. Он ее не получал. Гете бесстрастно смотрел на него из-под тяжелых век. Но вдруг — вдруг! он сдался: его взгляд метнулся на их соединенные руки и вернулся обратно. Шиллеру было достаточно. Он наклонился еще ближе, и Гете, длинно, неровно выдохнув, раскрыл рот, давая себя целовать. Поцелуй из осторожного перерос в захватнический. Гете был тут, в его, Шиллера, власти — и, упоенный, Шиллер целовал все жестче. Иллюзия победы разрушилась: Гете повернул голову так, чтобы уйти от поцелуя. Шиллер замер, чувствуя холод подступающего вечера, попробовал поцеловать снова, но Гете, положив руку ему на шею, со смехом произнес: — Ну, постой. Стой. — Что? — растерялся Шиллер. Гете улыбнулся, погладил его по шее. Затем наклонился и поцеловал сам — медленно, глубоко. Шиллер ответил, и поцелуй, уже не агрессивный, без ведомого и ведущего, тянулся до тех пор, пока Шиллера не пробрало дрожью от ветра. — Только снова не заболей, — серьезно сказал Гете, хотя глаза его смеялись. — Ты мне еще нужнен. — Надеюсь, не только в этот раз, — в тон ему ответил Шиллер. Солнце садилось за горизонт, озаряя небо всполохами розового и золотого, давая на прощание нежное, недолговечное воспоминание о самом себе. — Пора идти. — Да. Никто не сдвинулся с места, не разорвал объятие. — Нас обдувают все ветра, — заметил Гете, когда полы его пальто с хлопком дернулись вверх, а затем метнулись в сторону. — Я уже давно вылечился, — заверил его Шиллер. — Иначе бы я... не... не рискнул бы тебя заразить. Он шмыгнул носом; Гете рассмеялся, отстранился первым и, сняв шарф, протянул его Шиллеру: — Возьми. Не хочу, чтобы наши планы на вечер разрушились. — У нас есть планы на вечер? — улыбнулся тот. Гете засунул руки в карманы, сказал: — Возможно, — и, дождавшись, когда Шиллер завяжет шарф вокруг шеи, начал спускаться вниз.