Похороны

Вопреки всему день был ярким, солнечным и светлым. Пели первые весенние птицы, и снег искрился под ласковыми, но все ещё холодными лучами мириадами звёзд. Прекрасное утро. Снег сиял. Он был настолько ярким, что заставлял плакать даже тех, у кого чувства, казалось бы, на веки погребены во льдах. И этот свет, разлитый по полям, был вовсе не тёплым, как это обычно бывает весной. Он был могучим и величественным и, казалось, проникал в людей, заглядывая в их души, и это чувство пронизывало насквозь, да так, что суеверные крестьяне падали на колени, шепча: "Смотрит на нас батюшка, верны ли сыну его проверяет". Напыщенные дворяне, а они многое повидали, старые войны, украдкой морщили носы, смотря на это непотребство. Но и им было не по себе. А снег все горел, не желая гаснуть, не смотрел на то, что погода в горах переменчивая, как ветреная девица, что с утра одного удальца приголубит, а к вечеру уже к другому ластится. Но нет, застыло время, а служитель все читает свои скорбные песни, и тишина на площади разносит их в каждый уголок, будто в ухо читает, и песня все длится и длится, будто мир прощаться не хочет, отпускать не желает душу умершего. Но изменчиво время, лихорадочно ходит, не спеша бежит. В одной стороне послышались всхлипы, то не выдержало жалостливое женское сердце. В другой стороне зашуршала одежка, тяжело стоять детям малым. Кончается песня плачевная, кончается горемычная. Вот стихают звуки последние, все сильней шумит площадь главная. Уходит душа светлая в край, где Вышние воинов встречают, подле себя сажают. Быть тебе по правую руку, душа славная. Служитель дочитывает последние слова поминальной. На небе сгущаются первые тучи. Как бы к вечеру града не было. Пришло время прощаться. И вот к последнему ложу подходит низенький и седой весь, но все ещё крепкий гном. За ним дрожащий и отчаянно сгорбившийся идёт, спотыкаясь и шаркая, мальчишка. Бледный до синевы, он знает, что должен выглядеть достойно, но кто может выглядеть достойно в 12 лет, когда сердце разорвано на части, а душа ледяным осколком колет нутро, прожигая лёгкие насквозь? - Прошу, Ваше Высочество. Пора прощаться, - говорит гном. И тогда, после этих самых слов, то что до сих пор заставляло принца держаться, с оглушительным треском, который слышит лишь сам мальчик, ломается, рушится и ледяной лавиной низвергается в пропасть. - Не хочу... Он чувствует, как его колени ударяются о жесткий ковёр, постеленный прямо на мостовую. Голова, почти ударяясь о дерево, опускается на застеленное простынями последнее ложе прямо рядом с холодной, раздувшейся, неестественно синего оттенка рукой, на которой так знакомо сверкает рубином кольцо. И мальчик рыдает, бьется в истерике, заливая горючими слезами простыни, царапает ногтями дорогое дерево, срывая ногти, оставляя кровавые пятна. - Не хочуууууу! Нет! Я не буду! Не хочу! Уууууууу! Он чувствует как его оттаскивают сильные руки, он помнит их, но все равно вырывается, выворачивая суставы, цепляясь за ложе. Но руки сильнее. Они безжалостно отрывают, а затем заключают в знакомые с детства объятья. - Лаер, - все ещё всхлипывает принц. - Я не хочу прощаться... - Знаю, Ваше Высочество, знаю. Я тоже никогда не хотел бы с ним прощаться. Такая потеря. Они ещё долго стоят так. Принц вжимается носом в сильное плечо, ведь так не видно ту непрерывную цепь, ту очередь, ту толпу, что сейчас прощается с его отцом, с самым родным человеком, которого он никогда больше не увидит, не услышит родной голос, такой добрый, хотя и очень строгий. Не увидит насмешливый взгляд черных глаз, таких же как у него самого. Первыми провожали в последний путь короля министры, те из знати, что были ближе всего, со всеми ними принц знаком с детства. Прощались они долго и веречливо. Подходили по очереди, долго раскланивались с народом и трупом, тем что уже не было его отцом. Всего лишь оболочка. Читали, будто на бумаге писанные речи о достояниях и достижениях, о походах и победах, но в этих многоумных словах не было ни капли от человека, которого они называли своим господином так долго. Оставляли дорогие подарки на ложе, золото, украшения - бесценный и настолько же бесполезный груз, и каждое кольцо, каждый драгоценный камень падал, он чувствовал это, прямо в ледяную бездну, скрепляя и усиливая разрозненные осколки боли и горечи, в сердце принца. Он все ещё не хотел верить. Затем пришла очередь воинов. Бравые вояки, опора и поддержка, надежда и помощь, они несли своему командиру засушенные цветы, запах которых тот так любил, и оружие, чтоб было чем отбиваться от врагов на пути к Вышним. Нелегок тот путь, нет, не лёгок. Следом шёл простой люд. Те уж шли сплошным потоком, чтобы только успеть к руке барской приложиться, да хлебушка в ноги положить, чтобы голод в дороге не мучал, чтобы силы на борьбу были. - Пойдёмте, Ваше Высочество. Сейчас в усыпальницу понесут уже. Все что хотелось сейчас принцу - это пойти в свои покои, забиться в самый дальний и темный угол, где в нише он так любил читать со свечкой книги как по ненавистному этикету, так и мемуары путешественников, что читал в детстве ещё его дед. Но надо идти, надо вспомнить наконец, что он наследник, и вся ответственность, что раньше лежала на его отце, теперь придавит к земле уже его плечи. Но он сможет. Не зря отец так многому учил его, хотя и столько не успел передать. Он научится. И поэтому надо расправить плечи. - Лаер, здесь где-нибудь есть вода? - Сейчас принесут уже. Вам надо привести себя в порядок, принц. Быть королём - тяжелая ноша. Но он не может подвести свой народ. Он хочет, чтобы как и при отце королевство процветало. Он справится.