Питеру 17

Питеру 17 и он хочет Йонду. Краглин понимает это раньше всех – раньше Йонду и самого Питера; честно говоря, на корабле он вообще единственный, кто это понимает. Он подмечает голодный взгляд Квилла, бесстыдно задержавшийся дольше положенного на шее, а потом на груди капитана, когда после очередного рейда тот с глубокой рваной раной на лопатке попадает на перевязку в мед-отсек. Взгляд у Питера, застывшего на пороге, нечитаемый – он боится, ему стыдно от собственных желаний, ему отвратительно и интересно одновременно, а ещё он сглатывает вязкую слюну, заставляя себя этим самым взглядом ниже не скользнуть: глаза сами прослеживают линию по синей коже до кромки штанов, а потом ресницы резко взлетают вверх, словно обескураженные своей дерзостью. Краглин как никто другой умеет сохранять каменно-бесстрастное выражение лица, и только эта способность в очередной раз помогает ему заставить губы не растянуться в понимающей усмешке. Второй, подтверждающий смелое предположение, взгляд Питера, который он видит, – тоскливый, в спину Йонду, когда тот опять собирается посетить Железный Лотос, едва только они швартуются на Контраксии. Краглин знает, что секс с механическими дамочками за измену не считается, потому что первое: это просто снятие напряжения, и второе: отношения у них максимально свободные – с Йонду по-другому никак. Но Питер этого не знает. По факту: Питер сам не знает, чего хочет – чтобы Йонду взял его с собой или не уходил вообще, а ещё он хочет этого – ради чего? Краглин знает и молчит – ему интересно, что Квилл станет делать. Квилл не делает ничерта; но его можно понять, ему всего сопливые 17. 9 из них – опустошительных, конечно (в такой среде вырастают быстро), но мальчишка – терранец, к нему многие понятия не применительны. Например вот, третий взгляд и красные пятна на щеках. Через несколько дней Йонду – в числе прочих, конечно; он не особо любит хвастать, но если команда в сборе, почему нет? – рассказывает истории о собственных подвигах в Железном Лотосе. Питер притаился в углу и недовольно разглядывает обшивку стен корабля: старательно делает вид, что ему неинтересно. Краглин спорит с самим собой на то, когда Питер не сможет больше притворяться, и ставит на конец второй минуты. Выигрывает, конечно. Потому что Питер отвлекается от своего невероятно увлекательного занятия минуты через полторы, когда капитан переходит к невероятным анатомическим подробностям. По толпе проходит гул и улюлюканье, но Квилл явно представляет вовсе не затянутые резиной и облаченные в пластик изгибы разноцветных механических тел. Тело его интересует одно. Конкретное. Синее, если быть точным. Это видно, потому что Питер вслушивается в чужие слова жадно и краснеет. Йонду не краснеет вообще – было бы смешно, Краглин не краснеет тоже – повезло с составом крови, а вот маленький терранец с кровью красной-красной не может скрыть своего смущения. Это почему-то порядком заводит. Краглин бы остановился на волшебных "трёх" из терранских сказок, но "четвёртое" поджидает его за углом. В прямом смысле и образе Питера Квилла – когда очередное дело заносит их в дремучую космическую дыру, где поблизости не то что планет нет, но даже корабли эскорт-службы не швартуются. Йонду зовёт первого помощника в свою каюту, и двух вариантов здесь быть не может. Питер уверенно выруливает из соседнего коридора, когда Краглин берётся за ручку двери – как будто знал, когда это надо сделать; он просто стоит, сунув руки в карманы и упрямо сжав губы в тонкую полоску, и старается не смотреть так зло и обиженно. У него, конечно, не получается. Питер неожиданно всё понимает – 17 приобретает неожиданный вес, а в голову Краглина неожиданно (как же!) закрадывается не менее неожиданная мысль. Краглину не изменяет его обычное спокойствие никогда, и сейчас тоже. Он чуть склоняет голову и смотрит на Питера в ответ: тот воспринимает это как скрытое противостояние, должно быть, потому что упорно не отводит взгляда. На Эклекторе и так воздух почти искрит от необходимости выжидать, чтобы снять заказ, но это – тот самый момент, когда напряжение становится физически ощутимым. - В следующий раз, - обещает Краглин. Питер – судя по загоревшимся глазам и новым вспыхнувшим на щеках пятнам – думает, что это его победа, но Краглин не проигрывает. Он просто думает наперед. (Йонду вносит в "никогда" Краглина небольшую поправку: обычное спокойствие изменяет ему именно с капитаном.) Питера легко понять; и тем сложнее становится понять Йонду. Краглин не был бы так уверен, что сам Йонду будет не против того, что он задумал, если бы не следил за этими двоими с почти болезненным любопытством. Чуть меньше двух лет прошло с тех пор, когда привычное капитанское "сопляк, сегодня твоя смена на вахте", "мелочь, тебе ещё рано" и "Квилл, терранский ты щенок, не лезь туда, убьёт" сменились странными взглядами. Раньше эти самые взгляды не блистали двусмысленностью: в них была забота, гордость и закономерный страх потерять лишённое острых зубов и боевых навыков дитя (Краглин не рискнул бы повторить это вслух, потому что был крайне здравомыслящим и не хотел бы получить лишнее отверстие в своём теле от остро наточенного наконечника яки). Теперь во взглядах сквозила открытая оценка: Йонду вряд ли был готов к тому, что детское нескладное квиллово тело буквально за год вытянется и приобретет подростковую стройность и – ну, что скрывать? – некоторое изящество. У Йонду с контролем эмоций не в пример лучше, чем у Питера, и он позволяет себе самую малость: сжать чужие плечи чуть крепче, прижаться телом к телу, отталкивая из-под перекрестного огня на очередном рейде, или взъерошить непослушные квилловы волосы, скользнув ладонью по его шее после. Питер ощутимо вздрагивает и смотрит потом с чёртовой несмелой надеждой, а Йонду сразу же отдергивает руки, и тогда Краглин замечает на его лице выражение "что я, блядь, делаю". Йонду всё видит, но он до сих пор считает Питера ребёнком. Краглин Опустошитель, а не альтруист, но задача доказать капитану, что это больше не так, ложится именно на его, первого помощника, плечи. План рождается спонтанно и кажется, что это не Краглин придумал его, а он сам решил появиться в нужный момент и в нужном месте (а, может, терранцы просто врут насчет того, что не обладают эмпатией; Краглин не удивился бы, узнав, что план придумал Питер, а ему подсунул в голову мастерски незаметно). Потому что планом это было назвать сложно. В один из гипотетически свободных вечеров на Эклекторе, пока команда бегает по кораблю, выполняя зверские массы поручений от капитана, сам Йонду наслаждается ядерной лавой у себя в каюте, с царской руки созвав на локальную пирушку приближенных: Краглин потягивает алкоголь медленно, зная, как подобное даёт в бошку, Питер по-подростковому легкомысленно пьёт залпом, лихорадочно хватает ртом воздух, когда лава обжигает глотку, но всё равно пьёт. Они обсуждают последние удачные дела, планы на вознаграждение, паршивую стряпню корабельного кока, патлы Тулка и много еще чего - обычно Йонду не позволяет ни себе, ни команде подобной траты времени, но сегодня он в благодушном настроении: им повезло с гонораром за недавний заказ. Через пару часов Йонду пьян в той нужной концентрации, когда любое незначительное слово может заставить его либо обнять мир, либо понаделать в нем кучу искусственных дырок – и не только с помощью стрелы. В интересах Краглина первое, но Питер опережает его на все сто. Он – под влиянием выпивки, наверное – начинает вдруг рассказывать про ту знаменитую ночь, которую провел на Контраксии в одиночку, и про которую до этого момента партизански молчал. Рассказ красочный, с подробностями, наполовину выдуманный, похоже – но не суть, потому что Краглина ведет с пересечения взглядов. Он видит, как внимательно следит Йонду за Питером – за его быстрым языком, точнее, что то и дело нервно проходится по нижней губе. Питер не смотрит в ответ, взгляд у него пьяный и блуждающий, а щеки покраснели, растрепанные волосы торчат во все стороны, а куртку он давно скинул за ненадобностью – и теперь на нём только тонкая белая футболка, бесстыдно обрисовывающая контуры каждой напряженной мышцы. Йонду любуется творением рук своих и бесконечных спаррингов, но снова ловит себя на этой мысли и резко отворачивается; Краглин хочет пробить себе лоб от того, какие дурные эти двое. Потому что только последний космический придурок (и его капитан) может не заметить того, что Питер всё это – куртка, волосы, щеки – делает с конкретной целью. И адресует ему. - Тааак, мелкота, - осаждает Краглин, когда Квилл пошатывается на месте (и это сидя!..) и, кажется, вполне рассматривает возможность упасть пьяным мешком на Йонду. - Кому-то надо проветриться. Питер мгновенно подбирается, как зверь перед прыжком – затуманенности в его глазах как не бывало – и готов начать шипеть, когда Краглин хватает его за шкирку и выводит в коридор. Йонду тяжело молчит на протяжении всего действия. - Я!.. Да я уже!.. Почти! - выстреливает словами Питер, когда они с Краглином оказываются за дверью каюты, и тычет пальцем ему в грудь. - Ты бы сам свалил куда-нибудь лучше. Я уломаю его. Сегодня. Краглин кривит губы: - Пройдись до своей каюты, малой. Ты пьян, а он не готов к тому, что хочет тебя. - Я сам могу!.. - начинает Питер запальчиво, но Краглин разворачивает его за плечи и подталкивает в сторону коридора. Едва не вздыхает тяжко – так по-детски это звучит. Питер шатается и там: хватается за металлические стены и застывает. Краглин бросает ему в спину: - Я тебя позову, - и возвращается в каюту к Йонду. - Зачем его выгнал? - спрашивает капитан медленно. Всё еще не знает – разъяриться на первого помощника, что тот шпыняет его Квилла, или пока не стоит. - А ты хочешь, чтобы он тебе всю каюту заблевал? - рассудительно предлагает Краглин. - Могу позвать назад, если что. Весы падают на сторону "пока не стоит", и Йонду смотрит на Краглина иначе. До него, наконец, доходит, что они теперь одни. Еще по два высоких стакана ядерной лавы, одно недвусмысленное движение и пара секунд – Йонду притягивает Краглина к себе за шею и ухмыляется с полным осознанием своих прав – уверен, что Краглин знает, как истолковать подобный взгляд (и он, конечно, знает). Только вот знает он и то, что сегодня всё должно произойти совсем по-другому. - Ты точно меня хочешь? - спрашивает ксандарианец бесконечно мягко, отстраняя его от себя, и капитан только смотрит на него непонимающе. Краглин смотрит в ответ. В любой другой момент Йонду всё-таки взъярился бы: что ты, мол, хлопаешь на меня ресницами как девчонка, говори, в чем дело; но сегодня планеты сложились, наверное, в особом порядке, потому что он понимает, что именно не было сказано. И теперь его ярость по-настоящему не знает границ. - Ты вообще соображаешь, о чем говоришь?! - кричит Йонду, встряхивая Краглина за плечо. Самое смешное, что движение это неуверенное: Йонду легко списать это на алкоголь, но всем присутствующим ясно, что на самом деле эта самая невысказанная мысль давно и крепко сидит у него в голове. - Посмотри правде в глаза, кэп, - парирует Краглин бесстрастно. Молчаливая битва взглядов после – как невидимое противостояние, и Йонду, не проигравший ни одного боя ни на Арене Хала в плену у Крии, ни на необъятных космических просторах, наконец, сдаётся. Поднимает руки и принимает поражение со вздохом: - Иди в жопу, Крэгс. В переводе на нормальный язык это значило бы "Чёрт тебя дери, ты прав", но Краглин не рвётся переводить. Он только пожимает плечами: - Ты хотя бы в курсе, что твой малец пускает на тебя слюни последние несколько месяцев? Йонду от души смеётся в голос: - Ты ебанулся в край!.. - но потом, наткнувшись на серьёзный взгляд помощника, недоверчиво переспрашивает, - это Квилл-то? На меня? Краглин молчит, а имя Питера чертовски обвиняюще висит в воздухе. Йонду залпом выпивает последний бокал ядерной лавы. На несколько бесконечно долгих мгновений повисает молчание, тягостное только для одного, Краглин берет передышку перед новым раундом, а Йонду просто всё ещё под впечатлением от снизошедшего к нему откровения. - Так я иду за ним? - Краглин начинает с глубокого вдоха, чтобы успеть сказать хотя бы эти несколько слов перед тем, как грянет буря. Буря трёхэтажно матерится и заканчивает опус фальшивым "нет". - Трусишь, кэп? Йонду мгновенно теряет в напускном спокойствии и щурится опасно: - На тот свет захотел? - спрашивает он, проведя пальцем по наконечнику яки. Краглин встаёт со своего места и немного чувствует себя манипулятором: Йонду легко взять на слабо, особенно если дело не касается безопасности команды или корабля, и обычная капитанская рассудительность отключается, уступая место лихорадочному желанию доказать, что он лучше, сильнее, храбрее, чем кажется. Детские комплексы, наверное. ...Питер, низко опустив голову, ковыряет носком ботинка металлический пол корабля в соседнем коридоре, со скучающим видом погрузившись в звучащую в наушниках музыку. Похоже на полный игнор окружающего мира, Краглин уже хочет из вредности пройти мимо, когда Квилл вскидывает голову резко и сдергивает наушники. Если бы Краглин взялся раскладывать на составляющие его взгляд, то вычленил бы ожидание, страх, злость, ту же проклятую надежду и тёмное-тёмное желание где-то на самом дне глаз. Хорошо, что он не берётся, верно?.. - Пойдём, - зовёт он и отворачивается, собираясь возвращаться. И спиной чувствует улыбочку Питера на тысячу вольт. Улыбка эта, правда, гаснет за первым поворотом. Питер останавливается, тянет Краглина за рукав и спрашивает, заглянув в глаза проникновенно: - Ты тоже пойдешь?.. - Я тоже пойду, - эхом повторяет тот, даже не удостоив его взглядом. - Д... Н... - Питер не может выговорить до конца даже простенькое "да, но...", и непонятно, чего в его голосе больше – возмущения или удивления. - Ну я же не могу пропустить такое зрелище, - коварно подначивает Краглин, специально, а не потому что чувствует потребность подгадить Питеру настрой. На Питера, кстати, подначки действуют не хуже (яблочко от яблоньки) и совершенно парадоксально: он гордо вздёргивает нос и храбрится: - Только без рук. - Ничего не обещаю, - поддевает Краглин снова. ...Краглин не сказал бы, что ждал чего-то подобного всю жизнь: не-не, это покоилось в списке месте этак на +4573839927061... но, окей, кажется, всё-таки ждал. Когда Питер заходит, а Йонду смотрит на него угрюмо из-под нахмуренных бровей, воздух почти начинает трещать, потому что – из него можно слепить ощутимое "яхочутебя", зеркально отраженное на дне красных глаз и светлых – тоже. Краглин по-змеиному проскальзывает на своё место и неслышно садится. Питер подходит ближе, поступь у него нетвердая, но уверенная, и – интересно as hell, что он будет делать теперь. Квилл не разочаровывает. За два шага от Йонду он плавно опускается на колени и садится между его разведённых ног – молчит, улыбается, как будто не сам участвует в творящемся безумии, а наблюдает со стороны (Краглин в неуёмном восторге от своей роли). Йонду щурится, не двигаясь: не мешая и не направляя, молчит, словно даже одно сказанное слово может с треском разрушить шаткое равновесие. Его секундный взгляд на Краглина последний назвал бы почти умоляющим, если бы не знал Йонду. Но никакой проблемы нет: Питер с готовностью приветствует собственную грязную прихоть, и капитану не стоит ждать молчаливого разрешения, давно уже принятого всеми, кроме него. Квилл звучно сглатывает, когда расправляется с застёжками капитанского облачения, и Краглин не удерживает смешка. Что, парень, ты не был к такому готов? Он ждёт, что Питер включит заднюю, но тот не перестаёт удивлять: - На Центавре все такие? - спрашивает он и ухмыляется абсолютно бесстыдно, беззастенчиво трогает и смотрит на Йонду снизу вверх. Тяжёлая атмосфера идёт неровными трещинами, и капитан с облегчением ухмыляется в ответ: - Побольше, чем на Терре. Трое – они понимают друг друга, даже когда молчат, когда не смотрят в глаза: Краглин оглаживает готовым-к-удовлетворению взглядом соединившиеся воедино силуэты, Йонду мажет тем же взглядом и жадными пальцами по вихрастой макушке Питера, Питер смежает веки, приступая к долгожданному занятию. Он начинает несмело, медленно, пробуя и проверяя собственные и чужие границы (собственные сметает буквально через пару минут, а Йонду держится пока, даже опьяненный алкоголем и удовольствием помнит, кто именно стоит перед ним на коленях). Когда Квилл шумно вдыхает через нос, стараясь контролировать ритм, Краглин криво понимающе усмехается: ну да, ему ли не знать. Это потрясающе для него едва ли не сильнее, чем для Йонду, хотя только Йонду чувствует сейчас, как покорно тёплые мягкие губы растягиваются вокруг его члена и как влажно скользит по плоти бескостный квиллов язык, которому нашлось, наконец, более полезное применение, чем его обычное умение уболтать живого, мертвого и склисса из 4-го сектора, расположенного к разговорам меньше, чем сам Питер – к благоразумию. То самое благоразумие, однако, берётся из ближайшей чёрной дыры и пулей ввинчивается в голову Квилла совсем не вовремя, останавливая его порывистые движения, невидимой рукой оттаскивая за шкирку от капитанского паха. Питер дышит тяжело и жадно, заменяя поверхностными ласками насилие над своей глоткой. Ну нет, так точно не пойдёт. Краглин порывисто встаёт и подходит ближе, проводит ладонью по квилловским растрепанным волосам (тот вздрагивает, но не отстраняется; Йонду клеится опасным взглядом к лицу Краглина, но тоже остаётся недвижимым) и давит несильно на его затылок, заставляя на несколько долгих мгновений взять глубже. Питер покоряется и не пытается отдалиться –ооо, он способный мальчик, он быстро учится, Краглин целый миг пытается убедить себя, что не завидует Йонду и его звёздному ценному приобретению. Через несколько секунд мышцы шеи под пальцами Краглина напрягаются, и он отпускает: скользит по скуле Питера после и гладит его по щеке. Пит поднимает на него поплывший взгляд. Там снова слишком много всего: удивление, ответная нежность, благодарность, одновременно ревность и нежелание делиться своим. Он возвращается к прерванному занятию с утроенным рвением – маленький хищник почуял соперника (но Краглин не собирается мешать или отбирать – он просто показал, как надо). Звенящий механический сигнал неласково лижет шершавым языком алеющие щёки Питера: на корабле что-то случилось – наверное – и капитану надо идти к команде, а не продолжать заниматься тем, чем он занимается; Квилл вздрагивает, но не прекращает, как будто голодал несколько месяцев, а член Йонду – единственное, что утолит этот голод. Йонду едва успевает дёрнуться в сторону сигнала с первой палубы, но после показательного выступления Питера может только вернуться в исходную точку. Машет рукой легкомысленно, растекается, как плавящееся желе, кладёт ладонь на кудрявую макушку и прикрывает глаза, забывая, наконец, что минет ему делает приёмыш Питер Квилл, сынок планетарного масштаба, а не девочки с Аметиста. Йонду стонет низко и хрипло – Краглин давно не слышал подобного: капитан привык к механическим прорезиненным робошлюхам, податливым, ни в чем не отказывающим, запрограммированным делать свою работу идеально. Но Питер жадный, своевольный, горячий, неумелый, он мотает головой недовольно, заставляя убрать направляющую руку, он царапает зубами, он едва не давится – и от всего этого сносит башню (не только у Йонду, кстати, – Краглин тоже ловит себя на том, что засмотрелся). - Мелкий, - зовёт Йонду – кто бы мог подумать! – срывающимся голосом. - Пити. Это напрочь выбивает почву из-под ног и воздух из лёгких. Когда Питер отстраняется и смотрит вопросительно, часто выдыхает и проходится языком по влажным губам, даже Йонду не может удержаться от крохотного кусочка ласки: он скользит рукой по затылку Питера, ерошит его волосы и смотрит так, как никогда и ни на кого (уж Краглин-то знает). Питер улыбается – безосновательная уверенность в своём превосходстве; Краглин знает, что Йонду ведёт не с божественной техники, а с самого факта, но Квилл – снова – не знает. И, наверное, это к лучшему. Кончая, Йонду выдыхает хрипло – ещё одного стона от него не дождешься – а Питер цепляется пальцами за его бёдра, как будто корабль трясёт на тысячном гипер-прыжке. Взгляд у Квилла затуманенный (возбуждением, собственной смелостью, удовлетворением достигнутой долгожданной цели), он с трудом поднимается на ноги, трёт колени и сжимает потом собственный напряжённый член сквозь жёсткую ткань брюк – словно не знает, что делать с возбуждением, что делать теперь вообще. Но Квилл не был бы Квиллом, если бы. - Понравилось, кэп? - выдыхает он нарочито по-блядски, склонившись к лицу Йонду. Мелкота, с непонятной, иррациональной нежностью думает Краглин, своенравная неумелая мелкота, тебе еще столькому учиться. Он выходит из каюты в тот момент, когда Йонду собственническим грубым жестом притягивает покорно-непокорного Питера к себе за талию. ...Питер потом спросит его, почему Краглин отступил, неужели так легко было делиться Йонду, отдавать его? Краглин посмеётся: это глупые устаревшие понятия терранцев - моногамия. На месте Йонду он сам отошёл бы на шаг, шуганувшись напора в стиле "ты только мой", но Йонду это доставляет - он чокнутый, и на его месте не Краглин. И это хорошо.