Пулитцеровская премия

— Это случилось, еще когда модели айфона не были двузначными, а «Инстаграма» не существовало вовсе... — Обожаю папины вступления, — немедленно прокомментировала Харпер, привлекая внимание отца и старшего брата. — Они звучат почти также кошмарно, как страшные истории во время кемпинга. — Хей, вообще-то я обладатель Пулитцеровской премии, — возмутился Эзра, с едва заметной усмешкой смотря на своего главного критика-десятилетку. Харпер не досталось писательского таланта, несмотря на очевидные способности обоих родителей, зато она обожала критиковать их истории. Иногда Эзра и Ария не без удивления принимали замечания дочери, детский взгляд которой порой помогал расплести накрученные взрослыми сюжетные нити. — Да, но в твой год были отстойные номинанты, — хихикнула Харпер. Два темных хвостика на ее голове задорно подпрыгнули, и девочка лукаво подмигнула папе. Эзра не смог сдержать улыбку, хотя Харпер иногда (возможно сама того не желая) пересекала черту. У них в семье как-то само собой завязалось общение с детьми на равных, и они всегда считались с мнением младших членов семьи, независимо от того, был ли это выбор летнего отдыха или что-нибудь посерьезней. — Притворюсь, что не слышал этого, маленькая разбойница, — усмехнулся Эзра, про себя подумав, что другие номинанты в его год и правда оставляли желать лучшего. Это был тот еще год. Тогда они с Арией получили долгожданный ответ от агенства по усыновлению, и в их доме появился трехлетний Оливер. Сейчас, в свои четырнадцать, Оливер искренне удивлялся, когда родители рассказывали ему о том, как сильно он поначалу отторгал их. Далекие, не самые приятные, воспоминания стерлись, и Оливер с любовью оберегал счастливые моменты из детства, навсегда застывшие у него где-то между разумом и сердцем. Постепенно он привыкал к новой семье и даже подружился с Грейс и Лили, которые тогда тоже справили свое трехлетие. Сейчас они с близняшками учились вместе, а их мама Элисон вела у них литературу и, несмотря на отличные взаимоотношения вне школы, Оливеру частенько доставалось на ее уроках (они с Харпер, к сожалению своих родителей, оба не фанатели от литературы). В тот же год, но месяцами позже — когда Оливер уже официально стал Фитцем и трогательно называл Арию «мамочка» — Эзру номинировали на Пулитцера. Он мог бы быть самым счастливым человеком на свете, если бы Ария не заболела. Она не могла нормально есть, нормально спать, нормально существовать уже неделю. Когда Эзра неосторожно предложил наведаться к врачу, в ответ он получил огромное количество слез и испуганное «а что будет с Оливером, если...». Предложение она так и не закончила, потому что ее затошнило снова. На следующий день Эзра отвез Оливера к Элле и Байрону, которые придумали культурно-развлекательную программу для внука на год вперед (ладно, Байрон просто хотел смотреть с мальчишкой бейсбол, но Элла была решительно против), и уговорил Арию зайти к врачу, потому что лучше ей, очевидно, не становилось. Когда врач, получив результаты анализов, радостно поздравил их с грядущим пополнением, Ария неловко улыбнулась и вежливо пробормотала: «вероятно, вы ошиблись». Потому что неутешительный диагноз, поставленный два с половиной года назад, оставил в душе тот еще рубец, и ей было больно каждый раз, когда эта тема всплывала в разговорах с подругами или в интервью с журналистами. Но Ария только улыбалась также неловко, как тогда в кабинете врача, и также вежливо сворачивала с темы, которая выбивала из нее воздух до сих пор. Но никакой ошибки не было. Их заранее предупреждали о возможных осложнениях и еще о куче всего, но тогда Ария и Эзра почти не слышали слова врача, им только хотелось поскорее выбраться из этого кабинета и остаться наедине со своим счастьем. Начитавшись ужасающих статей в гугле, Эзра поначалу просто хотел запереть Арию дома на ближайшие девять месяцев, но вовремя вспомнил, что ее уже однажды запирали, и восторга от этого она явно не испытывала. Так, у них появилась малышка Харпер. Эзра предложил это имя почти сразу же, как только узнал, что у них будет дочка. Он объяснил свой выбор так: «когда она спросит, почему ее так назвали, мы расскажем красивую историю о том, как книга Харпер Ли стала нашей первой «общей» книгой». Арии показалось это довольно трогательным, хотя сначала она пыталась отстоять имя Дейзи, но потом поняла, что Дейзи Фитц — это слишком тяжелый литературный акцент. Когда Харпер подросла, она не оценила историю происхождения своего имени и сказала, что лучше бы они назвали ее в честь Диснеевской Принцессы. Когда Ария полюбопытствовала, какое же имя хотела получить дочь, та мгновенно ответила: Моана. В тот момент Ария уже знала, что у ее внуков будут те еще имена. — Не обращай на нее внимания, пап, — растрепав младшей сестренке прическу, засмеялся Оливер. — Просто сегодня в школе... — Заткнись, ты даже не учишься со мной, — простонала Харпер, с силой наступая братцу на ногу. Оливер не был идеальным ребенком, но неожиданно превратился в очень чуткого и внимательного подростка. Прекрасно зная историю любви своих родителей, он невольно больше чем нужно опекал Харпер, опасаясь, как бы она не повторила мамин путь. (Конечно, их родители были исключением, но будем честными, такие истории очень редко заканчивались столь прекрасным образом). К его счастью, пока Харпер было десять, ее явно интересовали совсем другие вещи. К его несчастью, такими вещами были разного рода хулиганства, половину которых Оливер мужественно покрывал. — Так что там в школе? — напрягся Эзра. — Всякая ерунда, папочка, директор даже не просил передавать вам с мамой, чтобы вы заглянули к нему, — скороговоркой доложила о собственных достижениях Харпер и перебралась на диван к папе. — Ты начал рассказывать какую-то историю, — напомнила она, заискивающе заглядывая ему в глаза. Эзра усмехнулся, прижимая к себе дочку, и напомнил тоже: — Которую ты раскритиковала уже после первого предложения. — Виновна, — засмеялась Харпер, морща нос. В такие моменты она была ужасно похожа на свою маму. Их беседу прервал ключ, заворочавшийся в замке входной двери. Та распахнулась, впуская в дом Арию, у которой в руках были пакеты с китайской едой на вынос. По пятницам в их доме действовали простейшие правила: не готовить и не мыть посуду. Иногда эти правила также распространялись на те дни, когда ни Ария ни Эзра не успевали заниматься домашними делами. — Привет, любовь моя, — ставя бумажные пакеты на журнальный столик, Ария поцеловала сына в лоб, — привет, малыш, — обнимая дочку, улыбнулась она. — А когда-то оба этих прозвища принадлежали мне, — сообщил обделенный вниманием жены Эзра, поднимаясь на ноги и забирая пакеты. Ария приблизилась к нему, пока дети отвлеклись (или делали вид, что отвлеклись), и тут же была заключена в объятия. — Хотите поговорить о своих прозвищах, мистер Фитц? — прошептала Ария, потянувшись за поцелуем. — Господи, между ними же наша еда, — ужаснулась Харпер, заметив, что папа так и не убрал пакеты на кухню. — Смирись, это все равно бесполезно, — посоветовал Оливер, — мамы не было дома час, но они будут вести себя так, как будто год не виделись. Харпер хихикнула и кивнула в сторону кухни: — Пойдем, замутим пока чай? Может, они придут на запах пирога. — Конечно, придут, — не сомневался Оливер. — Папа говорит, пирог — это часть их истории. — Они такие сентиментальные, — закатила глаза Харпер. Но внутри все эти мелочи сильно трогали ее. Она искренне считала, что папе не нужна была Пулитцеровская премия по литературе — он, конечно, был неплохим писателем, но несомненно лучше он был в любви к ним и к их маме. Жаль, Пулитцеровскую премию не давали за любовь, тогда их родители точно стали бы почетными лауреатами.