Что-то

Денису кажется, что с момента завершения последнего раунда Хайда до завершения баттла в целом проходит невыносимо много времени. Толпа кричит, он не вслушивается, и все сливается в неразборчивый, непрекращающийся гул. Денис с прожигающей насквозь ненавистью смотрит в глаза напротив и уж точно не собирается отводить взгляд первым. Карие глаза не выражают ровным счетом ничего — Хайду на него действительно похуй, он только сказал то, что должен был. Когда Антон протягивает руку, Ден словно наконец приходит в себя, будто до этого находился под гипнозом, а теперь, вот — долгожданный щелчок. Он даже, кажется, вдыхает первый раз за это время. В голове на мгновение мелькает мысль переступить через гордость и протянуть свою в ответ, но гордости тут вперемешку с чувством собственной правоты целая гора, так что сделать этого не вышло бы, даже если бы он хотел. Денис не хочет. Денис хочет послать его на хуй и уйти, не оборачиваясь. Поэтому вместе с мыслью переступить через гордость он подавляет еще и это желание, и говорит то, что считает сказать правильным: — Мы не замяли. Есть проблемы и их нужно решать, а не жать руки. Говорить тяжело — в грудной клетке клокочет ненависть, которую никак не выходит загнать поглубже. С этого момента Антон больше не смотрит на Дениса, а Денис все еще не может отвести взгляд от него: все та же гордость шепчет, что это будет поражением в бою, который и существует-то, похоже, только в его голове. Денис не может сдержать презрительную ухмылку уже в который раз. Зачем Трущев спрашивает у толпы, кто победил, если здесь, в Краснодаре, все и так очевидно? Он невольно чувствует себя изгоем и спиной ощущает, что горстка своих ребят испытывает то же. Ден понимает, что за этот час, за этот день, да и вообще за последнее время до жути устал, только когда падает в крепкие дружеские объятия Берсерка. Черт возьми, и это только начало! Он краем глаза все же наблюдает за соперником. Антон пожимает руку PLC, ИВу, еще нескольким парням, а потом с нежностью обнимает Хасана и — Денис не видит, но Денис уверен — улыбается, будто и не было только что напряженного баттла. Он чувствует в этот момент, как под толстым жестким слоем ненависти надрывно и приглушенно кричит что-то более сильное, что-то, что никак не должно прорваться наружу. И он глушит это в себе, глушит, один за другим вливая в себя несколько стаканов пива, но все еще продолжает наблюдать за Антоном. Рядом говорит что-то Берсерк, правда, Чейни слов не разбирает совсем, пытается различить другой разговор, происходящий в нескольких метрах от него. Расстояние не так критично, но в баре много людей и расслышать хоть что-то почти невозможно. С Димой Антон сейчас разве что за руки не держится; стоят близко-близко и, хоть Белогай и говорит сейчас с Трущевым, то и дело бросают друг на друга взгляды. По обрывкам фраз Ден не может понять, о чем речь, и уже в который раз пытается отвлечься на разговор с другом, когда невзначай сказанные чуть громче слова острым лезвием ударяют в грудь. Тяжелый вдох, воздух неприятно царапает горло — просто в баре накурено. — Мы домой. — Кто «мы» понятно сразу: Антон мягко кладет ладонь Диме на талию и мимолетно целует в висок. Дима светится счастьем, или просто улыбка у него сама по себе такая, и прижимается еще ближе. От своих им скрывать нечего, а до чужих дела нет. Когда дверь бара за ними закрывается, болезненный крик «чего-то» все же прорывает слой ненависти и с головой захлестывает Дена.