Ни любви, ни тоски, ни жалости

— Мегатрон, мы можем все остановить: остановить эту вражду между нами, между Автоботами и Десептиконами, — ровным и холодным тоном произнес Прайм, глядя в злые окуляры извечного визави.  — Нет, Прайм, мы не можем! Вернее не так. Пока мы оба живы — не можем. Лишь когда один падет, второй приведет кибертронцев к миру… К миру в своем понимании, — оскалился Десолидер, прищурив оптику.  — Одумайся. Мы уже уничтожили наш дом из-за этой войны, — лидер Автоботов печально отвел фокус линз в сторону, но не более, чем на пару мгновений. — И мы потеряли нечто большее, чем Кибертрон, Мегз… Красно-синий, сам не зная, почему, нежно хранил в своей памяти все те астроциклы, что они провели вместе тогда, до войны… Вероятно, Прайм надеялся на то, что все еще можно вернуть, но…  — Слишком поздно, Прайм! — прорычал серебристый гладиатор, перейдя на тихий полурык: — Я помню — ни любви, ни тоски, ни жалости.  — Все кончено! — воскликнул Пакс, отшатнувшись от Мегатронуса… Вернее, Мегатрона — так его теперь зовут. Искра сжалась от боли, что почти физически ощущалась во всем корпусе, особенно отдаваясь в процессоре. Алая, даже скорее багровая оптика смотрела ровно на него, Ориона Пакса. Как бы мех не хотел отвернуться от столь любимых прежде линз — он не мог. Никогда не мог отвернуться от этого тяжелого и испепеляющего взгляда. Никто не выдерживает, а арихивист не только выдерживает, но и нагло смотрит в пылающие окуляры когда, по-хорошему бы, этого не стоило делать… Но вся смелость красно-синего в том, что ему превосходно известно — бывший гладиатор никогда не поднимет на него манипулятор. Никогда. Весь мир серебристого механоида рассыпался очень и очень быстро. Он любит этого голубоглазого недоумка, какого шлака Пакс творит?! Почему он так поступает?!  — Орион… — Мегатрон делает шаг к уже почти бывшему партнеру, осторожно коснувшись когтями его запястья, но бот отдернул руку, ударяя серебристый манипулятор внешней стороной своей ладони. — Почему?  — Катись к шаркам! — будущий избранник Матрицы Лидерства отталкивает от себя того, за кого любой житель Кибертрона готов перегрызть основную топливную магистраль любому; того, кого он так долго любил… К квинтам! Этот самовлюбленный оплавок лгал ему все эти астроциклы! Изменял со всем, что движется, двигая то, что не движется и изменяя уже и с этим! Он никогда не отвечал взаимностью на его чувства! Лишь лгал…  — Орион, постой, прошу тебя! — Мегатрон с силой сжимает пойманный манипулятор, останавливая архивариуса. Внутри все трещит и скрипит, свидетельствуя о наступлении развала Искры на части. — Хотя бы скажи, — голос не выдает эмоций, слишком тяжело и больно для этого, — почему?.. Пакс останавливается, зло глядя в оптику без двух дней лидера Десептиконов.  — В твоей оптике нет ничего: ни любви, ни тоски, ни жалости. Как и в твоей Искре, Мегатрон. Орион замахнулся свободным манипулятором, смачно ударив любовника по щеке. Он знал, что Мегатрон ничего ему не сделает… старый Мегатрон ничего не сделает. Разбитую в дребезги Искру не починить, не успокоить. Она ответит на оскорбление и унижение. Лучший гладиатор Каона — да чего там — Кибертрона! — перехватил вторую руку Ориона, выворачивая в локтевом шарнире. Будущий Прайм сдавленно застонал, болезненно скорчив фейсплейт. Серебристого это не остановило. Локтем он ударил любовника в подбородок, оттолкнул от себя, разворачивая лицом к стене и впечатывая в нее фейсом, держа за затылок и заламывая манипуляторы. Пакс попытался что-то сказать, но более опытный и сильный мех лишь сильнее сдавил манипуляторы. Красно-синий слышал надрывную, яростную вентиляцию обычно сдержанного товарища… И тут до архивиста дошло, что он зря так поступил с гладиатором. Кажется, этот Старскрим обманул его, Ориона, оболгав Мегатрона… Ведь, если он настолько вышел из себя, то и вправду любил, а слова архивиста очень, очень и очень сильно его ранили… Иначе бы этот сдержанный и суровый мех, что был так мягок лишь с ним, не вышел бы из себя!  — Мегз… — Для слов было крайне поздно. Известный Паксу и всей планете Мегатрон ушел навсегда…  — Ни любви, ни тоски, ни жалости. Я запомнил, — голос этого красивого и мощного меха резко стал ниже, он перестал калибровать вокобулятор, и хрипота была особенно ощутима. Серебристое колено ударило Пакса в спину. Послышался странный скрежет. Но Мегатрона это ни сколько не остановило. Резко разворачивая Ориона спиной к стене и вжимая в нее, гладиатор несколько раз сильно ударил любовника немного ниже стекол на груди. Пакс предпринял очередную попытку высвободиться или блокировать хотя бы один удар. Тщетно. Потуги красно-синего лишь больше разозлили экс-гладиатора. Серебристый мех разбил декоративные стекла, сминая броню под ними. Кулак с когтистыми пальцами резко ударил в подбородок бота. Энергон закапал из разбитой губы на грудь Пакса и кулак сломленного Десептикона… Будущий Прайм не успевал вскрикивать от боли, как и не успевал понять, от какой боли кричал — от боли в Искре или в корпусе… Мегатрон бил его так, как будто бы у него не было никаких чувств к Паксу, кроме ненависти. В скором времени, архивист в этом убедится… Убедится в том, что по собственной глупости получил такого сильного и жестокого врага… Убедится, что сам создал самого ужасного тирана за всю историю Трансформеров… Оптимус стоял, глядя туда, куда пару кликов назад упал дезактивированный корпус его врага. В процессоре крутилось воспоминание момента, когда он сам сломал Мегатрона. Сломал своими словами. Своим недоверием. Своим неверием в искренность его чувств… А ведь гладиатор любил его, любил всей Искрой (как теперь он его ненавидел), что не выдержала такого от любимого, разбившись, как бы пафосно и избито не звучало, в дребезги… Пакс сломал Мегатрона, а Прайм платил за его ошибки уже другому Мегатрону, в чьей Искре не осталось ничего… Ни любви, ни тоски, ни жалости…