Бездорожье

Я прошла таможню. Снова меж двух любимых, Посреди Европы… Сердце рвалось назад. И скамейки в рифму мне выгибали спину, Отражался в кофе тёмный прощальный взгляд. Заглянула в бар. Не пить — успокоить нервы. Объявляли рейсы. Только никак не мой. Мне хотелось к детям. И оставаться верной. Мне хотелось просто очень хотеть домой. А Париж с Некёр (*) и Глебом — такой тарантул… Впрочем нет, тарантул сеть не плетет для мух… А вот Лобов-младший взял и связал канатом… Я уже скучала. В горле комок набух. Вспоминала день. Не лекции-семинары, А его смущённый голос: не ожидал, Что примчусь, что встану с ним у стола на пару… А потом очнулась: надо вернуться в зал… Самолёт взлетел… не слышала, не хотела… Набрала, дрожа, знакомую строчку букв… — «Глеб… я опоздала… Глеб… помоги… что делать?» — «Я сейчас приеду. Лер, я тебя найду». И с пробитой визой, миграционной картой, И с держурством Саши — нянькой для двух детей, И с моим билетом с греческой пересадкой Разбирался Лобов… С минимумом потерь. Я в него вцепилась… как я в него вцепилась! Просто в шею вжала мокрый преступный нос. Он, должно быть понял — сердце так часто билось, И дрожал кадык под сетью моих волос… Он повел зачем-то в храм. Как тогда, в июне… Мы застали службу, исповедь… Дежавю. Он пошел, я нет. Я знала, я буду лгуньей. Я шептала только: «Боже, его люблю». Без «прости», без «дай», без даже какой-то цели. Распускалась свечкой, сея горячий воск… А потом был ужин, номер на две постели… Он не дал мне снова ринуться под откос. Утром снова церковь. Я не хотела, правда, А его там знали… дали смешной наряд. Он читал чего-то нужное по обряду И не видел мой преступно-влюблённый взгляд. Он вручил мне свечку, мол, за Петра и Павла. Я, вдруг вспомнив Фролло(**), мюзикл «Нотр дам», Осознала чётко: как же я низко пала... И ещё — зачем мы с Глебом пришли сюда…