Он ненавидит себя.
В его комнате почти ничего нет. Четвертый этаж психбольницы, на окнах решетки, нет никаких острых предметов. На прикроватной тумбочке лишь книга в мягком переплете, одноразовый стакан с водой, потому что врачи знают, что Пак долго отходит от успокоительного, особенно от дозы, которую ему вкалывают. У него нет тяжелых предметов, нет таблеток. В его комнате практически пусто. На руках у Чимина множество шрамов, заживают недавние. У него отбирают острые предметы, но он умудряется находить лезвия, и каждый раз на его руках расцветают новые кровавые цветы. Чимин действительно любит цветы. Он сравнивает себя с увядающей розой, которая хочет уже умереть, засохнуть, но которую постоянно поливают, стремясь вернуть к жизни. Только вот зачем?***
Намджун нежно гладит руки младшего, вытирает с них кровь и говорит что-то успокаивающее. Улыбается по-доброму, светло так, с ямочками. Пак не понимает, почему этот парень пытается все время его остановить, помочь, почему остается с ним до сих пор. Только вот в его глазах нет осуждения, нет той жесткости, он не заставляет, как врачи. Не принуждает. – ЧимЧим, зачем ты так? Эти шрамы только портят твою нежную кожу, – Ким улыбается легко и перематывает бинтом руки младшего. Пак молчит, смотрит в пол и сдерживает слёзы. Он не жалеет, нет, но рядом с таким светлым и добрым человеком не хочет оставаться. Он не хочет его затянуть в свое дно, не хочет, чтобы Намджун ввязывался во все это. Он ведь лишь запятнает себя. Кому нужна увядшая роза? Намджун и не ждет ответа. Лишь улыбается, прижимает к себе крепко младшего, гладит его по спутанным волосам. Это уже третий срыв за неделю. Ким прикрывает глаза и чувствует желание защищать мальчишку. Хочет вытащить из всего этого болота, доказать, что Пак Чимин очень красивый, милый и обаятельный. Он хочет, чтобы Пак жил, а не умирал.***
Намджун бьет подушку, бросает её в стену, а потом выдыхает и кричит. Кричит долго, стену бьёт кулаками до тех пор, пока на костяшках не появится кровь. Он избивает какого-то мальчишку в коридоре до тех пор, пока его не оттаскивают врачи. Намджун знает, что сейчас его запихнут в изолированную комнату, знает, что напичкают таблетками, знает, что будут разговаривать. Этот сценарий уже давно пройден. Его не выпустят несколько дней, и единственное, что волнует Кима — Чимин, который может в любой момент сорваться. Намджун усмехается на словах «ненормальный» и «он же монстр». Ему плевать. Они все тут сломанные, находятся на самом дне. Все они со своими демонами, монстрами, у всех свои проблемы и все думают только о себе.Но без друг друга они бы не выжили.
И так же бы не заметили, если бы кто-то исчез.
Намджун эгоистичен, но только рядом с Чимином он чувствует себя живым. Он пользуется им, чтобы ему самому стало легче. Намджуну жизненно необходимо заботится об этом маленьком мальчишке, который любит оставлять на своем теле кровавые шрамы. Врачи связывают его и оставляют одного в темной комнате. Намджун смеется и повторяет судорожно «монстр».***
Чимин пробует спрыгнуть с четырехэтажного здания, но его в очередной раз спасают и оттаскивают с крыши. Пак курит на небольшом балконе, усмехается и оставляет ожоги от сигареты на своем животе. Кусает до крови губы, чтобы не закричать, чувствует слезы на щеках и смеется. Видит, как на коже остаются ожоги, смотрит на свои перевязанные руки и снова закуривает. Он мечтает задохнуться здесь. Пак встает с пола, закрывает окна и дверь, а после поджигает еще одну сигарету. Он хочет, чтобы всё пространство было заполнено дымом, хочет устроить маленький пожар. Случайно. Чимин ведь ничтожество и никто не будет по нему даже скучать. У него множество недостатков. Детское лицо, маленький рост, множество шрамов. Он некрасивый, уродливый, ни на что не годный. Проще ему просто сдохнуть, никто не будет даже страдать из-за него. Пак смеется безумно, уже даже не курит. Бросает сигарету на пол и просто ждет, когда все пространство заполнится никотином. А затем смотрит на зажигалку, которую ему дал какой-то парень, думает, что проще было бы поджечь себя. Но Чимин хочет умереть эстетично. А поджог — неинтересно. Пак проводит пальцами по огню, снова кусает губы и зубы сжимает, чтобы не закричать от того, насколько больно и горячо. Он завороженно смотрит на пламя и даже хочет стать пеплом. Красиво ведь. Пак вспоминает Намджуна и прижимает к себе колени. Это из-за него он постоянно пропадает, в последнее время всё чаще и чаще. Он не знает диагноза старшего, но уверен, что Ким просто не хочет связываться с ним. С таким ничтожеством, не хочет пачкать себя.Только Намджун постоянно возвращается.
Чимин вырывает на голове волосы и оставляет новые ожоги, чтобы не думать. Лучше бы ему просто дали сдохнуть.***
– Где он? – Намджун рычит, прижимает Тэхена к стене, а тот весь сжимается и сразу же выдает виноватое: – Он снова пытался, пока тебя не было. Сначала с крыши чуть не прыгнул, потом хотел задохнуться. Оставлял ожоги себе. Я… прости, хён, – Тэхен чуть не плачет, и Намджун пытается вернуть себе самообладание. Неудивительно. Он так и думал, что Чимин снова сорвется, поэтому, отпустив младшего, идет сразу в палату. Знает, что там сейчас Пак. Чимин лежит и смотрит в потолок безэмоциональным взглядом. Он бледный, похудел еще больше, а Намджуну просто было больно смотреть на этого милого парня. На то, как он губит себя. Ложится рядом, прижимает к себе младшего и шепчет, что вернулся. Пак словно просыпается, смотрит на Джуна и тут же весь содрогается. Плачет надрывно, цепляется маленькими пальчиками за его футболку и прижимается ближе, как маленький котенок, ищущий защиту. Старший прижимает его к себе, шепчет, что всё теперь будет хорошо, что он рядом. Извиняется. И чувствует себя виноватым за всё вот это. – Это ведь из-за меня ты уходишь, я знаю, хён. Прости меня. Я так сдохнуть хочу, ненавижу себя. Почему мне просто не дают умереть, – у Чимина истерика, Намджун просто слушает его и гладит осторожно по спине. А затем приподнимает лицо младшего, улыбается так же светло, показывая ямочки, целует мягко в губы и шепчет.– Ты мне нужен.
Пак всхлипывает и отвечает, слишком отчаянно сжимая чужую футболку.***
Намджун рисует какие-то смешные иллюстрации на листах, Чимин рядом дополняет каракули и улыбается легко. Так по-детски наивно, он рисует тучи и грозу, и Намджун как-то сразу понимает, что ему нужно быть рядом. Даже если самому сейчас нужно побыть одному. Чимин в одно мгновение перестает рисовать, а затем улыбается натянуто и обнимает старшего, которого затрясло. Ким выдыхает и пытается успокоиться, цепляется за младшего и не может остановить навалившуюся депрессию и истерику. – Я ведь монстр, – говорит. – Я не могу даже тебя спасти. – Я устал. – Хочу ударить кого-нибудь. Чимин слушает бессвязный бред, но именно эти фразы запомнились и въелись в сознание. Он сжимает в своих объятиях старшего, а после берёт его руку, сжимает кулак и легко проводит им по своему лицу. И улыбается так легко, как никогда раньше. – Ударь меня, хён. Я хочу, чтобы тебе было легче. Намджун смотрит на младшего и сдерживается, чтобы не последовать совету. Потому что он не может. Не хочет причинять вред. Только не ему. Но Чимин улыбается и снова подносит к своему животу кулак, прямо к тому месту, где остались ожоги. У Чимина руки перемотаны, губы все искусаны и весь он в ранах и шрамах. Пак хочет быть хоть кому-то полезным. Пусть даже таким способом. И Ким не сдерживается. Бьёт в живот, по лицу, специально надавливает туда, где еще не зажившие шрамы. Он видит перед собой только какую-то красную пелену, чувствует отчаяние и избивает. Чимин хрипит, но улыбается и старается не издавать ни звука, хотя бьют по шрамам и ожогам. Больно. Невыносимо больно. Пак всхлипывает и терпит. Потому что Намджун с ним возится, возвращается. Пытается вытянуть из болота. Он тоже должен сделать что-то для него. Они все здесь сломанные и завядшие цветы. Ничего страшного в том, что один избивает другого. Это нормально. Это ведь их темное болото. Намджун приходит в себя, слышит в голове «монстр» и ненавидит себя. Прижимает к себе Чимина, шепчет судорожное «прости», а последний смеется и обнимает слабо. Говорит, что всё нормально, а потом целует в щеку смазано. Чувствует слёзы на щеках и шепчет надломленное.– Ты мне тоже нужен.