Черти водятся

Перемены. Кевин сам иногда замечал, как его взгляд невольно останавливался то на руках, то на ногах, а то и на спине старшего брата. Он стал обращать внимание на то, как тот собирает волосы в хвост с утра, на то, как жмурится от слепящего солнца, как опускает ресницы когда о чем-то думает, и как иногда теребит цепочку висящего на шее волчьего клыка. Все те мелочи, которым он раньше не уделял должного, резко стали такими значимыми. И сейчас он буквально уставился на Тайлера, вглядываясь в каждую, даже самую незначительную деталь: На его раскрасневшееся от долгого бега лицо, на то, как он упёрся пальцами в колени аж до побеления костяшек, на его слегка растрепанные волосы; даже на тонкую прядь, выбившуюся из неизменной причёски. Тайлер тяжело, отчасти надрывно дышал, то и дело прикладывая пальцы к пульсу на шее. Как он раньше этого не замечал? Старший ведь всегда так делал… Перемены. Те, которые лишили его нормально сна. Каждый вечер он прислушивался к скрипевшей над ним кровати, когда брат ворочался; а затем, уставившись в стенку, думал. Мысли то текли вяло, как кисель или наоборот: мельтешили в голове, подобно мотылькам, пляшущим возле заветного света уличного фонаря. Вот бы ему тоже выйти на этот свет… Погруженный в свои мысли, юноша сам не замечал, как засыпал. Тайлер тоже не был слеп: Старший замечал, как Кевин то и дело отводил взгляд в сторону и, вместо обычной колкости, молчал. Сложности перехода? Он не мог не смотреть на брата без замираниям, когда-то был рядом он чувствовал что-то на подобие асфиксиям желание прикоснуться, но без возможности дотронуться. Прильнуть к губам, запустить руки в светлые волосы, прижаться всем телом.

Своего рода безумие? Бешенство? Или просто тупая щемящая боль под рёбрами? Та боль, которая скручивает тебя всё время, и та, о которой ты на вряд ли сможешь нормально выговорится. А уж избавиться от неё — тем более. Тайлер сам улучал момент. Где-нибудь в подъезде, или в тёмном переулке. Не важно. Главное — чтобы никого не было рядом. И порой становилось легче. Правда легче. А совесть все так же тупо скребла коготками где-то под рёбрами. И кого же слушать во всей этой какофонии: разум или сердце? Иногда, волнение само накатывало липкой волной, просачивалось в лёгкие, отчего становилось практически невозможно дышать. Но твёрдая рука на плече всегда приводила в чувства. А следующее после аккуратное прикосновение к уголку рта, успокаивало. Как бальзам на душу. И Кевин таял. Особенно когда старший накрывал его обветренные губы своими. И особенно когда он придерживал капитана за шею. В такие моменты его тело прошибал тремор. Всё внутри трепетало, словно пламя только что зажегшейся свечки. А накрывали с головой. Слишком горячо, слишком чувственно, слишком остро, слишком неправильно? « Шторм бушует, кидает лодочку из стороны в сторону. Стоит ли ей бороться дальше? Или лучше сразу кануть в объятия морской пучины? „