***
Он не заметил, как потерял сознание. Хотя предполагал, что должен был. Себастьян и малыш Сиэль сидели возле его постели, безумно о чем-то перешептываясь; увидев, что он зашевелился, малыш Сиэль прочистил горло. Однако Сома не слушал его. Он не знал даже, был ли в состоянии слушать. В ушах стоял непрекращающийся гул, перекрывающий все остальные звуки. Подняв руку, он коснулся уха и понял – хотя не имел в этом деле ни малейшего опыта – что на нем была засохшая кровь. Ах, что же, он потерял маленький кусочек уха, в то время как Агни потерял свою жизнь. «Что бы сказал Агни?» «Пожалуйста, не плачьте, мой принц, само солнце не сравнится с Вашим сиянием, когда Вы улыбаетесь» Он плакал. Долго и навзрыд. Мерзкие рыдания разбивали грудную клетку и разрывали в клочья горло; он не думал, что еще способен кричать после всего того, что делал в той комнате для своего кхансама, чтобы заставить его открыть. Проклятую. Дверь. Но, как выяснилось, едва прозвучало имя самого дорогого его сердцу человека, его тело оказалось способным на это и даже больше. И он продолжал рыдать по своему верному слуге, своему приближенному, своему другу. Потому что те узы, которые их связывали, нельзя заменить ничем, ни в одной из последующих жизней. Он продолжал плакать под слегка виноватым взглядом малыша Сиэля и почти обеспокоенным на лице Себастьяна.***
«Что бы сказал Агни?» Эти слова в какой-то степени уже стали мантрой. Каждый раз, когда Сома ощущал невероятное желание завершить то, что начали преступники в поместье, он напоминал себе о безмятежном выражении лица Агни, пока тот умирал. Он каждый раз срывался на беспорядочные рыдания, когда ответ ударом поражал его разум, каждый раз тем самым голосом, которого он жаждал настолько, что почти мог слышать. «Поднимите голову, и все наладится, мой принц, мы просто должны терпеливо подождать, пока утихнет буря. Пожалуйста, улыбнитесь, и Ваше тепло разгонит все тучи»***
Вновь Сома проснулся от ощущения, что его сердце остановилось. Прерывисто дыша, он пытался взять себя в руки; одежда прилипала к его покрытому ледяным потом, уже слегка истощенному от переживаний телу. Он не знал, который сейчас час, но определенно слишком поздний, чтобы называться «ночью», и слишком ранний для «утра». Он спрятал лицо в ладонях, пытаясь собрать с силами свое дрожащее тело, пытаясь забыть ужасные картины, рисующие ему Агни, беспомощно лежащего на полу с шестью ножами в спине. Какое-то время назад кхансама Сиэля попытался объяснить ему ситуацию: оказалось, что кто-то, кто выглядел и вел себя как малыш Сиэль, притворился им… И все же это ничего не решило. Маленький… граф? – можно ли теперь так его называть? – попытался его успокоить, и Сома видел отчаяние и боль на его лице, каждый раз упорно отказываясь от помощи. Он хотел просто свернуться клубочком в углу и выплакать всю свою жизнь. Один. Потому что именно так он и чувствовал себя с момента смерти Агни. Одиноким, не знающим никого, с кем можно поговорить. Неужели они не могут просто позволить ему умереть? «Что бы сказал Агни?» Это была пытка – повторять себе эту фразу ежедневно, потому что спустя лишь пару секунд после того, как разум выдаст ее, он тут же выдавал и ответ. Всегда мягкий и ласковый, подобно бризу, и такой до боли реальный; но он знал, что, подняв взгляд, снова окажется в полном одиночестве. Только на сей раз этого не произошло. Зеленые глаза Сомы расширились от шока, ведь появившаяся возле окна тень, окутанная серебристыми лучами лунного света, могла принадлежать только Агни. К горлу подступил ком, а глаза вновь обожгли слезы. Конечно, этого не может быть, верно? Да, ведь силуэт был так неподвижен, а он сам полностью охвачен скорбью: это, должно быть, галлюцинации. Но даже если так, вопреки рассудку он двинулся навстречу фигуре, давясь рыданиями, что норовили вырваться из его горла, испустив лишь слабый, болезненный стон: «Агни». Фигура, при ближайшем рассмотрении, оказалась не просто тенью. Он увидел его темную кожу, его белые волосы; он был одет в тот же самый шервани, в котором умер, но его лицо не выражало никаких эмоций. Его глаза были спокойны, но все же в них было что-то мрачное… – Агни? – слегка неуверенно спросил Сома; коснувшись мягкой, нежной кожи на лице своего кхансама, он почувствовал охватившее его облегчение. Принц коротко рассмеялся: он был так счастлив, что он здесь, рядом. Он снова видел его, и теперь в жизни вновь появился свет. – Сома. Юный принц задохнулся. Ни разу он не слышал, чтобы Агни столь фамильярно с ним говорил: он так привык к обращению «Мой принц» или «Принц Сома», что слышать одно лишь свое имя из его уст ощущалось таким неправильным. Он отпрянул на пару сантиметров, на его лице отразилось смятение. Он снова хватанул ртом воздух, почувствовав сильную руку, сжимающую его горло. В его глазах – боль. Предательство. Чувства Агни отражались на его лице: его хмурый вид заставлял почувствовать тот гнев, что поселился в его сердце. – Ты жалкий, испорченный мальчишка, и никогда не станешь чем-то большим, – хватка, сжимающая горло принца, усилилась. – Я отдал свою жизнь за спасение твоей, а ты тратишь ее подобным образом?***
Сома вновь подскочил на постели. Запутавшись в простынях и чувствуя, что сердце колотится, словно у птички колибри. Он глотнул воздуха, так отчаянно сейчас в нем нуждаясь, и все еще чувствовал, как рука Агни душит его. Он быстро огляделся по сторонам, боясь того, с чем мог столкнуться. К счастью, на этот раз в комнате не оказалось преследовавшего его призрака. Будучи уверенным в том, что ему необходимо немного свежего воздуха, он завернулся в какой-то халат и решил обследовать поместье. Полы тихонько скрипели, а картины на стенах выглядели еще более жуткими, чем при дневном свете, но ради разнообразия и это было неплохо. Несмотря на множество историй о призраках (и само название имения: Фантомхайв), Сома не чувствовал страха во время прогулки, потому что знал: каким-то образом Агни все еще защищает его. Он взглянул в сторону камина, находившегося в паре футов от него, и уставился на фотографию Агни, которую держал на нем в качестве части траурного ритуала. Он твердил малышу Сиэлю и его кхансама, что траур будет бесконечным, ведь люди, которых оплакивают, остаются в доме до окончания траура. Поэтому Себастьян и Сиэль приходили почти каждый день и, кроме того, приносили с собой еду. Затем его взгляд проследовал влево и остановился на фарфоровом сосуде. Сюда они поместили его прах. Чтобы сберечь его от очередных потоков слез, они выполнили его желание, проведя всю процедуру очищения тела и кремации. Сома пообещал себе, что отвезет его прах к реке Ганг, когда вернется обратно в Индию, и развеет его со всей аккуратностью, которую он только заслуживает. К этому времени Агни, конечно же, уже достиг мокши* благодаря всем своим благим поступкам и доброте своего сердца; даже несмотря на то, что он сам, вероятно, мыслил себя своего рода злым чудовищем. Юный принц слегка улыбнулся. Потянувшись за ароматической палочкой, он зажег ее и поместил рядом с изображением Агни. Затем прочел пару молитв о его душе и вернулся в свои покои, теперь в состоянии уснуть. Я очень польщен тем, что Вы сочли меня достойным траурной церемонии.***
Сома стоял на берегу реки Ганг, крепко прижимая к себе фарфоровый сосуд, в котором хранилось то, что осталось от его лучшего друга. Ярко светило солнце, и все, чего он желал – не побояться, не отказаться от задуманного. Но принц знал, что если так случится, разочарованный взгляд Агни будет преследовать его во снах и упрекать в том, что он цепляется за него, не проживая должным образом свою юность. Сома присел в ожидании чего-то, растягивая время до того момента, когда он должен будет сказать «прощай». Возможно, разговор вслух мог помочь. – Здравствуй, Агни, – мягко и боязливо начал он. – Надеюсь, пребывая в мокше, ты все еще слышишь меня; если же нет, то, по крайней мере, это принесет мне немного спокойствия, – он вздрогнул и продолжил свой монолог. – Мне будет очень не хватать тебя, ты был для меня больше, чем кхансама, и просто… – течение реки было таким тихим и размеренным; это успокаивало его и сберегало от очередного нервного срыва. Или сама атмосфера Индии приносила ему умиротворение. – Помнишь, как ты однажды читал для меня английские сказки? Ту, в которой рассказывается о статуе принца и маленькой птичке? – он подождал пару секунд, словно дожидаясь ответа. – Так вот, я – принц, а ты – маленькая птичка. – Все это долгое время, по мере своего взросления, я думал, что был безмерно счастлив, а все творившееся вокруг меня – чудесно. Теперь же, когда у меня забрали самое дорогое, и мне пришлось увидеть мир таким, каков он есть, я и не предполагал, сколько всего плохого случается с людьми. – Ты – маленькая птичка, потому что ты остался на моей стороне лишь по причине того, что я попросил тебя об этом, и жаловался лишь тогда, когда мои желания создавали для меня опасность; я благодарен тебе за это… А потом ты умер на моей стороне, всегда пытаясь показать свою преданность и крайне серьезно понимая свою роль. Лучше бы ты этого не делал, – он взглянул ввысь, видя перед собою лишь солнце, бога Агни, сияющего в полную силу, словно был абсолютно счастлив. Юный принц не мог не улыбнуться. – Как забавно: ты всегда говорил, что я – бог, а ведь имя, которое я дал тебе – это тоже имя божества. Он слегка покачнулся, ни капли не переживая о том, что его одежда сомнется, или промокнет, или запачкается. Встревоженно вздохнув, он поднялся на ноги. – Прости, что прерываю разговор, но я должен сделать это, чтобы выполнить данное тебе обещание, – и без дальнейшего промедления он приблизился к реке и открыл сосуд, развеивая содержимое и пытаясь не предаваться эмоциям, глядя, как останки Агни изящно плывут по течению, словно тихая колыбельная, напеваемая ветром. «Что бы сказал Агни?» «Я думаю, это не имеет особого значения, не так ли?» Потому что глубоко в душе Сома знал, что вне зависимости от вопроса, и каким бы глупым ни было пожелание, ответ всегда будет один. «Jo Ajna»