Ворожба

Иногда Ренард сдавался — крутил в руках потрёпанную шляпу Адалинды и разглядывал задвинутый на дальнюю полку котелок, осторожно вдыхая терпкий запах трав и зелий. Иногда Ренард закрывал глаза, и мог представить, что он человек, а не выродок королевской семьи или колдун. Сначала это было просто — Ренард играл в хорошего капитана, пил дорогой виски по вечерам, разглядывая мерцающие огни Портленда через панорамное окно или копался в телефоне, лениво пролистывая новости или проверяя фейсбук. Иногда были хорошие вечера, когда можно было прикрыть глаза, растянуться на диване с ноутбуком и представить, что в зеркале не отразится искаженная зубастая морда. Поначалу таких вечеров было много — Ренард заполнял отчеты, проверял ленту на фейсбуке и методично жевал картошку из соседней забегаловки. А потом появился Ник. Все не покатилось по наклонной в тот момент, когда Ник впервые приволок в допросную рычащее от злости и ужаса существо, но уже ощутимо качнулось над краем пропасти: Ник перестал пахнуть Ником. На нем ещё оставался запах его духов, черничных бейглов из булочной напротив участка, мягкий собственнический запах Джульетт, пороха и оружейной смазки, но человеческий пряный привкус из мешанины запахов, всегда окружавших Ника, исчез, забивая Ренарду ноздри несмывающеющейся кровью, чужим животным ужасом и чем-то холодным, мятным и невычленяемым. Иногда Ник пах свежим гелем для душа, иногда на нем мешался тёплый вкусный запах Джульетт и ее духов, иногда от него разило бензином или старыми книгами, но что-то холодное, вязкое и мутное теперь преследовало его всегда, какой бы запах не ложился поверх, словно сама суть Ника изменилась в одночасье. Хотя так, в сущности, и было. В пропасть все, чем дорожил Ренард — зыбкой иллюзией нормальности, заключавшейся в неплохом вечернем виски, копошении в отчётах и собственному неискаженному лицу в зеркале — покатилось тогда, когда он вручил Нику украденный у него же ключ. От Ника несло яростью, колючим холодом и жаждой крови, и когда Ренард вернул Нику ключ, он прекрасно знал, что ничего уже не будет так, как прежде: Ник начал пробираться в участок украдкой, нервно дёргаться, когда Ренард уточнял ход дела, и всегда исчезать из участка раньше Ренарда. Ник прятал взгляд, словно боялся поднять голову и столкнуться со схлынувшим Ренардом, словно какая-то константа в лице проверенного годами капитана исчезла из его жизни. Это не сказывалось на раскрываемости: закрытые дела Беркхарта покоились на столе Ренарда все увеличивающейся стопкой, ожидая его подписи. Но это ощутимо коробило: для Ника Ренард сделал многое. И чертовски, чертовски разочаровал семью, поэтому едкий запах недоверия и нервозности Беркхарта бил куда-то поддых. Хотелось взять его за грудки и встряхнуть, схлынуть и заставить смотреть в глаза. Потому что Ренард, черт подери, был на его гребаной стороне. Все поменялось внезапно, когда впервые Ник сам зашёл к нему в кабинет: Ренард услышал глухой нервный вдох, словно Ник решался на прыжок в ледяную воду, когда тот наконец постучал, и с тех пор Ник обосновался в его кабинете. Вертел в руках сувенирные безделушки, рассказывая о взбесившемся шустролапе, вертелся на кресле, пытаясь в красках расписать новое увиденное существо, постукивал пальцами по капитанскому столу или притаскивал кофе, взбешённо рыча при упоминании Адалинды. Так или иначе, Ник делал все, чтобы Ренард не мог вымыть его запах из своего кабинета никакой уборкой: запах Гримма раздражал рецепторы, заставляя волоски на загривке вставать дыбом, а его собственное лицо идти волнами, обнажая зияющий провал глазницы и торчащие сквозь щеку зубы. И теперь Ник делал совершенно все, чтобы процарапаться через ренардову стену самоконтроля: — Ворожба, — глухо пробормотал он, восторженно блеснув глазами. Синими, успокоил себя Ренард. Пока что синими, значит Ренард ещё не схлынул и не зарычал в наглую гриммскую морду, хотя и чертовски хотелось. — Это сложный раздел магии, — наконец пояснил он, взяв себя в руки. Иногда Ник вёл себя хуже непоседливого любопытного щенка, суя нос в котелки с зельями и нефигурально засовывая руку львиногриву в пасть. Если бы у Ника не было Розали и Монро (и самого Ренарда, как бы это не было нескромно) его бы давно разорвали на части в ближайшей же подворотне. Сейчас Ник без оружия лез к ведьме, прося погадать. У него ведь должен быть хоть какой-то инстинкт самосохранения, разве нет? Мать Ренарда, будучи приличной ведьмой, уже давно бы отправила Гримма на ближайшее кладбище. — Я не прошу предугадывать жизнь моих потомков до третьего колена, — Ник снова смешливо блеснул глазами, придвигаясь к Ренарду непозволительно близко. Иногда Ренард терял контроль, как например тогда, когда швырнул через стол свинорыла, упорно молчащего о местонахождении похищенного Монро, и схлынул, на долю секунды являя Нику зияющую прорехами морду. Ник не выказал отвращения — не скривился, как делал это при виде схлынувшей Адалинды, не отшатнулся, как сделал это, когда впервые увидел лицо самого Ренарда и не спрятал взгляд: восхищенно распахнул глаза и одобрительно дернул уголками губ. Ренард раздраженно зашипел, рукой отталкивая Ника и вынуждая отодвинутся. Ник распахнул глаза — синие, все еще синие, Ренард все ещё держит себя в руках — на мгновение скользнув кончиком языка по нижней губе. Ренард вдохнул через нос. — Я не предсказываю будущее, — наконец пояснил он, когда Ник отодвинулся и перестал бить по обонянию (по крайней мере так сильно) своим паскудным гриммским запахом, — предсказания — это сложный комплекс знаний. — Повторил он, пытаясь втолковать этот несложный факт Нику в голову. — Крайне неточный, к слову. И я никогда не стремился совершенствоваться в этой области. Ник упрямо поджал губы: — Мне не нужен точный прогноз, — настойчиво проговорил он, снова придвигаясь ближе: в ноздри ударил привычный привкус черничных бейглов, пороха и прохлады. Ренард сдержался, чтобы не принюхиваться совсем откровенно, и сдался. — Я могу предугадать ход дня. Общий настрой грядущих двадцати четырёх часов. Будет все плохо или наоборот. Не больше. Ник с энтузиазмом кивнул, придвигаясь ближе. — Достань тысячелистник, — Ренард сдался, махнув рукой в сторону одной, — болиголов и спички. Колба на верхней полке, игла слева от колбы. Ник метнулся к шкафчику с энергичностью молодого щенка, которому пообещали кость, и выгреб все необходимое за долю секунды. Ренард со вздохом высыпал в колбу пару щепоток трав, и потянул на себя руку Ника: — Капни кровью и сходи налей воды в стакан. Ник с сомнением покосился на колбу, памятуя на то, что с его кровью можно натворить немало паскудства, но Ренард лениво зашептал начало заклинания, заставляя травы свернуться в плотный ковёр, и Ник сдался, щедро проткнув палец. Ренард дёрнул уголками губ, не отвлекаясь от методичного едва слышного шёпота над колбой, и Ник послушно притащил стакан воды. Ренард легко капнул воды в колбу, зажигая спичку и бросая ее внутрь; травы вспыхнули, словно там не было воды, и огонь на мгновение взметнулся наверх, жадно облизывая стенки колбы, оставив после себя только капли воды на стекле. Ренард дёрнул уголками губ: — Вас ждёт хороший день, детектив. Ник наклонил голову, разглядывая Ренарда, и улыбнулся. Неожиданно тепло, на взгляд самого Ренарда. — У меня давно не было хороших дней, — со вздохом пробормотал Ник. Ренард позволил себе на секунду прикрыть глаза: Ник расслабленно откинулся на спинку дивана, не обрывая улыбки. Тепло накатывало тяжёлыми волнами, нежно накрывая с головой. Вообще-то, Ренард действительно не мог припомнить хорошего дня Ника. По крайней мере, с тех пор, как Ник узнал, что он Гримм — раньше Ник мог приходить в участок, смешливо щурясь, не отрываясь от разговора с Джульетт, запрокидывать голову, покачиваясь на стуле и смеясь над шуткой Хэнка или фыркать над замечаниями Ву. С момента смерти тёти Мари Ник только продолжал мрачнеть с каждым днем, и Ренард не мог застать его с хоть каким-то намёком на улыбку. Не вымученную, по крайней мере. Хорошие дни Ренарда и вовсе можно было пересчитать по пальцам одной руки так, что ещё пара пальцев осталась бы. Ник поёрзал на диване, отнимая у Ренарда колбу, которую тот сжал, и отодвинул ее подальше. — Тетя Мари была хорошим Гриммом, — вдруг пробормотал Ник, — что значило, что она, наверное, была дерьмовым человеком. Бесчеловечным, как минимум. Не знаю. Ко мне она была добра, так что не мне ее судить, — Ник устало потёр переносицу, силясь поймать ускользающую мысль, — но она всегда говорила, что чем-то хорошим нужно делиться с другими. Он наклонил голову, разглядывая Ренарда, и снова судорожно вдохнул, будто на что-то решаясь: аккуратно устроил ладони чуть ниже линии челюсти Ренарда и подался вперёд, чуть сталкиваясь с ним носами, формально, ничего не предпринимая, но делая ясный намёк: — Могу я? — Ник легко огладил его щеку большим пальцем, и Ренард на мгновение втянул носом воздух, чувствуя, как перемешивается их дыхание. Он иногда представлял, как это могло быть: у него не было чётко оформленных желаний вроде расхристанного Ника в своей постели или своих ладоней под его чуть примятой рубашкой, но неясные мысли, полные «а если бы», иногда проскальзывали, настойчивой мухой жужжа в черепной коробке. Он никогда не имел чётко оформленных желаний, но в паскудненьких «а если бы» он прижимал Ника к стене в полицейском участке, в доме Ника и Джульетт, в своей квартире или к грязным кирпичам фасада какого-то потрёпанного временем здания, прикусывая никову нижнюю губу. В паскудненьких «а если бы» Ник кусался, жадно путался в пуговицах его рубашки и прерывисто дышал, не разрывая поцелуя — они сталкивались языками, кусались и рычали, забывая о сумасшедшем городе и куче дел, терпеливо дожидающихся, пока их раскроют. В настоящем Ник дёрнул уголками губ, терпеливо дожидаясь ответа. — Черт, — сказал Ренард. Ник понятливо моргнул, убирая руки, когда Ренард впился в них своими, — да, да. Да. Я имел в виду «черт, да». — Оу. Ник снова дёрнул уголками губ, тепло щурясь: Ренард давно не видел его таким. На лице Беркхарта раскалённым клеймом осталась печать загнанной усталости, а улыбчивые морщинки в уголках его глаз грозились остаться только призраками. Ник потянулся вперёд одновременно с Ренардом, и Ренард устроил ладонь на его шее, решительно притягивая к себе, чтобы наконец поцеловать, столкнувшись с чужим влажным ртом. У Ренарда не было никаких чётко оформившихся фантазий, но губы Ника были ровно такими же, как Ренард и (не) представлял себе: сухие, горячие, с кровящей ранкой в уголке, которую так и хотелось сцеловать, зализать языком, стирая начавшую растекаться кровь. — Что мы делаем? — наконец счёл нужным уточнить Ренард, все ещё удерживая ладонь на шее Ника, когда тот придавил его к дивану своим немалым весом, устраиваясь между раздвинутых бёдер и не отрываясь от его губ. Ник рассеянно поцеловал его в последний раз, наконец отстраняясь, но не решаясь прекратить лениво перебирать чужие встрёпанные пряди. — Делюсь хорошим днём, капитан, — бодро отрапортовал Ник, щурясь и наклоняясь вперёд, чтобы провести кончиком носа по начинающей отрастать щетине. — Оу, — сказал Ренард. В целом, больше он ничего и не мог сказать, — в таком случае продолжайте, детектив. Что ж. Ренард мог к такому привыкнуть. И даже сказать спасибо простенькому заклинанию, большей частью подсмотренному в интернете.