Разве это плохо?

Белое-белое пространство. заШунина открыл глаза, и белый порезал, словно ножом. Он осмотрелся. Это место не нравилось ему, оно пугало. Он не знал, чего ждать от белого пространства. - заШунина, - прозвучал такой до боли знакомый голос. Яха-куи вскочил и заозирался по сторонам. Белые стены были безмолвны. - заШунина, - обладатель голоса будто улыбался, а потом Яха-куи ощутил прикосновение к плечу. Он резко развернулся и увидел знакомое лицо. - Шиндо, - выдохнул он, улыбаясь, а слезы потекли по его щекам. Белые стены больше не давили, а сам Шиндо стоял перед ним и улыбался в ответ. - Шиндо... - еще раз выдохнул заШунина и обнял мужчину, крепко прижимая к себе. На спине не было дыры, вниз не текла кровь, Шиндо был... - Как? - не понял Яха-куи. Коджиро еще раз улыбнулся, а потом махнул рукой. Белые стены вмиг стали роскошным цветочным полем, которое заШунина раньше мог видеть только в книгах. - Это другой мир. Не анизотропный. Не вселенная. Это загробный мир. Сюда попадают все умершие на Земле. Яха-куи слушал голос Шиндо и плакал у него на плече. Было больно, ужасно больно. Перед смертью он так и не смог коснуться бездыханного тела. - Твоя дочь... не думал, что ты сделаешь это с ней. заШунина явно был обижен. На душе скреблись кошки. - Скажи, что ты был удивлен, - Шиндо отнял заплаканное лицо Яха-куи от своего плеча и вытер с него слезы. - Ты уже совсем похож на человека, заШунина. Яха-куи не ответил. Он отвел взгляд и коснулся рук Коджиро, обнимающих его. - Разве это плохо? - спросил беловолосый. - Думаю, совсем нет, - сказал Шиндо тепло. Яха-куи засмеялся и опустился на траву. - Так вот они какие, цветы, - выдохнул он, перебирая свешивающиеся под своей тяжестью ромашки. Шиндо опустился рядом. Они посидели молча, пока заШунина вдруг не подал голос. - Твоя закладка... она сожгла ее. Я ее потерял. Коджиро рассмеялся. - Здесь я могу сделать тебе еще. Столько, сколько захочешь. - Жаль, что здесь нет книг, - усмехнулся Яха-куи. - Я могу рассказать тебе все, что знаю сам. заШунина улыбнулся и кивнул. Ветер дул и развевал волосы обоих, на душе было спокойно.