Выдохни меня, убей мою страсть, Я буду писать всем ветрам назло. Тебе травиться никотином моим, Тебе кашлять моими смолами. Уходи, забирай этот едкий дым, И закрывай окно, а то холодно.
***
Леви выдыхает едкий дым, просматривая ленту в Инстаграме. Профиль Микасы забит донельзя совместными фотографиями с Эреном или Армином, иногда пестрит и по уши влюбленный в нее Жан, так отчаянно обнимающий брюнетку за талию. Ривай сжимает телефон в руке, стискивая зубы. Знает ведь, что весь этот спектакль на публику специально для него, позлить хочет, грязное отродье. Парень снова затягивается, как-то слишком заворожено, почти по-сумасшедши, смотря на выпущенный дым, что в медленном элегантном танце с воздухом заволакивает комнату, унося вместе с собой весь стресс и негодование, словно отчищая разум от ненужных, лишних мыслей. Леви только это и нужно после их разрыва отношений. Хотя, если и быть честным с самим собой, он с самого начала не рассчитывал на что-то серьезное. Думал, поиграется и бросит. Какой идиот... Влюбился, как мальчишка, а совсем недавно Джульетта собрала вещи и покинула несчастного Ромео. Руки бы поотрывать этому Шекспиру, переписавшему историю, но нет. Как пояснила Микаса в своей чертовой СМС-ке в 11 вечера: «Мы слишком разные, прости». Сказала девушка с одинаковой фамилией. Ривай бы даже рассмеялся от всей абсурдности этой ситуации, если бы не вся та поебенческая грусть, откуда не возьмись накатившая после чёртовых четырех слов. Его бросила девушка. После всех временных пассий и прозрачных отношений, порвал со всем не он, а девчонка, что постоянно пыталась скрыть эмоции, стать, мать вашу, сильнее. Поэтому и легла к нему в постель. Умно, Микаса. Но все же, идя наперекор сюжету, Аккерман снова набирает ее номер, долго, чертовски долго вслушиваясь в длинные гудки. И, когда положенное время ожидания ответа почти истекает, вызываемый абонент берёт трубку. Сначала они оба молчали. Это стало чем-то вроде традиции, звонить и помалкивать, слушая тишину, но зная, что на той стороне кто-то есть. Кто-то, с кем молчание приходится в радость. Кто-то, кого ты действительно любишь или, по крайней мере, делаешь вид. И Леви молчал. Затаив дыхание слушал её вкрадчивые вздохи и улыбался: грустно, измученно. Самому не понятно, как этой девчонке удалось так глубоко засесть в сердце, которого по сценарию даже быть не должно. К черту сценарий. — Половина четвертого. Её голос всё такой же холодный, но немного сонный, что смягчает речь. Ночь делает людьми настоящими. Ночью Леви улыбается, Микаса не замерзает в своей собственной ледяной оболочке. — Здравствуй, - произносится как-то хрипло, устало, то ли от выкуренных сигарет, то ли от всё той же тоски. Микаса снова молчит, не приветствует в ответ. Она тоже невольно вслушивается в его слабое дыхание, словно вместо этого звучит какая-то чертовски важная речь, которая должна поспособствовать чему-то действительно важному. Видимо, правда привычка, по-другому и не объяснишь. — Микаса. Девушка хмурит брови, садясь на край кровати. Он с самого первого дня их знакомства звал её по имени, мог обозвать отродьем или ещё чем-то, но каждый раз, когда у измученной бесконечными тренировками девчонки не оставалось сил, её имя, звучавшее из его уст, служило маяком в бездне всего этого дерьма и проблем. Микаса всегда выполняла физические нагрузки, пытаясь зацикливаться на поставленной цели, а не на сводном братце. И Леви знал это. Всегда знал, что в их отношениях любит только он, а для Аккерман является лишь заменой эмоционально несдержанному мальчишке. Это раздражало, приводило в ярость, но каждый грёбаный раз Ривай закрывал на всё это глаза. Именно поэтому позволил ей уйти. Сам виноват. — Открой окно. Девушка удивлённо смотрит на экран телефона, после снова прислоняя его к уху. — Зачем? Леви снова улыбается, менее измученно, более свободно. — Посмотри со мной на рассвет. Микаса хочет бросить трубку и снова лечь спать. Одной одиноко. В квартире пустота. Нет ни единой фотографии в дурацкой рамке, ни единого намека на нормального человека. Все идеально лежит на своих местах, как он любит, вещей немного, Микаса не собирается надолго тут оставаться. Эрен планирует переехать, а значит, и она тоже. Но, тем не менее, девушка встаёт с кровати и медленно тащится в гостиную, - там вид лучше - подходя к окну, открывает его, садясь на подоконник. Пурпурные облака начинают уступать место светло-оранжевым отблескам восходящего солнца, постепенно исчезая от их света и растворяясь, словно тени в пасмурный день. Леви знает, что она смотрит. В разных уголках города и вид разный, но что-то всё равно объединяет. Возможно, красные нити судьбы, о которых так часто твердит Армин, точно не знаю, пусть останется без ответа. — Красиво, - заключает мужчина, затягиваясь в последний раз то ли сигаретой, то ли Микасой. — Одиноко, - почти шепчет она, проводясь пальцем по запотевшему стеклу. Сама не замечает, как отчетливо и старательно выводит простое сердечко, после осознания чего быстро, почти небрежно, рисует ломаную линию по середине. Разбитое? Глупо. Ладонью стирает получившееся, ядовито хмыкая. Да, в итоге у нее только и получилось, что разбитое сердце. И не только своё. — Мне тоже. Микаса рвано вздыхает, надеясь, что не услышал. А он лишь прикрывает глаза. Паршиво как-то. Совсем не хочется её отпускать, но как раньше уже не будет. Точной причины ссоры явно никто из них уже не помнит, но все вытекающие последствия не могут просто исчезнуть, раствориться, как и эти пурпурные облака. Микаса бросает трубку первой, ничего не говоря напоследок. Леви от этого даже легче становится, хотя осадок депрессии не собирается его покидать. Дальше будет лучше, шрамы затянутся, ведь так люди обычно говорят? Что ж, пришло время проверить. Возможно, это даже к лучшему будет, если Леви не узнает о стекающих с глаз Микасы слезах, падающих на потухший экран телефона, ведь так будет гораздо проще. Только ему, почему-то. У второго участника этого мнимого сражения после и вовсе начнется истерика, а ещё тот этап, когда после разрыва отношений начинаешь перечитывать переписки и просматривать все совместные фото вновь. Их не так уж и много, Леви не любит фотографироваться, но на каждой его по-детски влюбленный взгляд, от которого сердце сжимается. И Микасе больно от всего этого. Они держали сердца друг друга в своих руках, поочередно сжимая и разжимая, делая всё больнее и больнее, в конце концов, превратив их в уродливый пепел, что вот-вот развеется по ветру в ранний час, на рассвете.***
Выдыхай скорей мою душу наружу, ей тесно, В твоих легких так мало места. Но если честно, во всем виноват я сам.