Седошка Вороной

      – Здесь все должно быть чистым! – растопырив пальчики с острыми алыми ноготками, Леонидия Петровна указала на длинный стол в обеденном зале. – Боже упаси, хоть крошка… Вы должны следить, чтобы прислуга вовремя все убирала. Я совершенно не придирчива, все понимаю, но… Альфред? А-альфред, вы меня слышите?       “Засмотрелся на маму”, – понял Егор, разглядывая нового кандидата в управляющие.       Вон, с каким чувством смотрит на мамино платье… точнее не совсем на платье. А прямиком в вырез на груди. Егор прищурился. Обычник, а туда же! Явно повыше управляющего метит.       Вот! На этом человечишке и можно опробовать вычитанное длинноносое заклинание. А что? Так хотя бы реально своим носом, куда хочет, дотянется. Правда визгу будет! Не от мамы, конечно. А от человечишки. Они почему-то выросших носов, хвостов и других конечностей очень пугаются.       Егор пригладил светлые вихры и стукнул в приоткрытую дверь. Леонидия Петровна развернулась. Длинное струящееся платье колыхнулось вокруг ног, обрисовав на мгновение изящные лодыжки. Любит мама наряжаться – каждый день что-то новое! Старое выкидывает или раздает, чего Егор совсем не понимает. Вот он ни за что не отдал бы любимую стального цвета рубашку.       – Егорушка, – радостно воскликнула мама и воздела руки к потолку. – Ты уже вернулся?       – Да, мам. Я к себе.       Егор, прищурившись, поглядел на костлявого мужчину с острым подбородком, который, казалось, вообще никого, кроме мамы, не замечал. Так хвост или длинный нос? Копыта, рога, свиное рыло… хм-м… Если этого Альфреда возьмут управляющим, то светит ему… все! Егор все перепробует. Мало ли. Друзья в чате могли и приврать, что заклинание классное, а на деле один пшик.       Волшебная палочка у него давно есть. На нелегалке купил, пользованную. Чтобы всегда быть во всеоружии – вдруг какая сволочь, как тогда с отцом… Ну и что, что магия вне школы запрещена. Своих людей в Министерстве много – прикроют. И обычникам, если что, память подчистят.       Потом он, конечно же, у Демки Светлоярского новую палочку выберет. Потому что без своей, совершенно новенькой, никак. Пользованной Егор до сих пор брезговал.       – К себе? – переспросила мама, и Егор поморщился от визгливого тона, на который она перешла. – Что… даже кушать не буде-ешь?       – Ну, мам, ну хватит! Мы с друзьями в городе поели.       – Ну хорошо, Егорушка, – Леонидия Петровна тяжко вздохнула, словно пыталась вызвать в сыне чувство вины. – Захочешь есть, спускайся. Сегодня твоя любимая курочка в виноградном соусе. Ах, еще есть картошечка с помидорчиками…       Егор снова поморщился. Уже не от тона, а от обилия «пушистостей». Кажется, что уши скоро слипнутся – никакой магией не отдерешь.       – И… – мама как-то съежилась, когда начала говорить, – … ты…ну получил? Это… получил?       Егор мотнул головой. Врать нехорошо, но пусть мама поживет спокойно еще несколько дней. Неизбежного не избежать. Он все равно поедет в Колдовстворец. И письмо он получил, в рюкзаке лежит – спину прожигает. Чем позднее мама узнает, тем лучше. И для него тоже. Меньше истерик придется выслушивать.       – Не получил, – еще раз соврал Егор и, развернувшись, пошел к себе.       Леонидия Петровна печально смотрела вслед сыну. Отвлек ее кашель позади, потому вскоре она снова оглашала список требований своему новому управляющему.       Яркий солнечный свет заливал внутренний двор, даже гравийные дорожки сверкали кристально-белым. Выйдя из-под тени колоннад, Егор прищурился и приложил руку ко лбу козырьком. Неподалеку слышались знакомые голоса, и он пытался разглядеть силуэты бабушки и младшего брата. После полумрака дома сделать это было особенно сложно.       Оказалось, Левка бегает вокруг фонтана по зеленой травке и размахивает руками. Младший брат сжимал корявую метлу местного производства, в хвосте которой над собранными в пук ветками торчали отполированные деревяшки разной длины. По деревяшкам вилась в разные стороны вязь заклинаний на старорусском.       Егор с трудом воспринимал ее значение. Если одно слово разбирал и понимал, то с добавлением второго смысл ускользал. Да и с такой быстротой беганья Левки… Егор скривился, будто кислое съел. Все это оправдания. До понимания еще очень далеко, как бы он ни старался.       Левка пытался залезть на метлу. По-видимому, попытки длились давно, так как его футболка в области ворота, и на спине, и на груди, промокла от пота, а светло-русые вихры как антенны стояли во все стороны. Метла взбрыкивала. В какой-то момент Егору показалось, что брат улетит в фонтан, обнимется со статуей, и та обольет бедную непокорную головушку струей воды из кувшина.       Но Егор не останавливал Левку. Преодоление препятствий, даже таких странных, вроде метлы, полезно. Пусть учится. Егор вчитывался – тоже учился! – в одну наиболее заметную вязь, когда брат вскинул ногу и попытался в очередной раз оседлать метлу. Сел только наполовину. Пролетел какое-то расстояние, задевая и сбивая цветочные бутоны на клумбе, и, не удержав равновесия, кубарем вылетел под ближайший куст.       – Бе-е-естолочь, – гнусненько загоготала метла, наворачивая новые быстрые круги, – бе-е-естолочь…       Егор завис, осознавая, что вычитываемая интересная вязь отвечала за словарный запас. То есть буквально дала возможность метле выражаться. И Егор сильно сомневался, что в этом ее запасе есть много культурных выражений. Стало даже боязно – что еще там накрутили русские умельцы. Вон как нестандартно метла себя ведет. Это вам не иностранные мастера, у которых все просто и логично.       Нет, у русских тоже по-своему логично… Именно, что по-своему. Но так даже интереснее. Егор прищурился.       Левка тем временем бочком выполз из-под кустов. Заметил Егора и с широченной улыбкой, адресованной старшему брату, поднялся. Растопырил пальцы в знаке победы, а потом быстрым движением цапанул радостно гогочущую метлу, которая делала уже круг пятый, и наконец-то взобрался. На этот раз удачно. Поэтому, пролетая мимо брата, завопил:       – Смотри, как могу! На болтушке!       С этими словами, не одолев и полукруга, он опять влетел в кусты – в мамин любимый и культивируемый жасмин. Метла с придушенным хихиканьем и песенкой “Не догонишь, колдунишка, подтяни сперва штанишки” вырвалась наверх, взорвав в воздухе целый дождь белых лепестков.       Метла пролетела над головой Егора, осыпав и его листьями вперемешку с цветами. И тут же застряла в вытянутой морщинистой руке с узловатыми белыми пальцами. Это оказалась бабушка Татьяна Ивановна, только теперь Егор ее заметил. Невысокая фигурка притаилась в тени огромного гибискуса и на первый взгляд терялась в своем спортивном костюме цвета хаки.       Бабушка Татьяна улыбалась, словно не произошло ничего сверхординарного.       – Бабуль, а если мама увидит? – все-таки спросил Егор.       И словно в ответ по внутреннему дворику разнесся голос Леонидии Петровны:       – А теперь я покажу вам свой жасмин, А-альфред! За ним надо ухаживать круглый год. Это наш зимний сад. Мой жасмин цветет там круглый год! Это мои любимые цветы. Поэтому боже упаси вас, Альфред…       Когда и Егор, и Левка уже разбегались в разные стороны, раздалось мамино громкое “А-ах” и бабушкино “А цветочки можно в чай заварить”. Кто-то захихикал. Егор так и не понял, то ли это припрятанная метла-болтушка смеется, то ли бабушка.       Через полтора часа Татьяна Ивановна появилась на пороге комнаты. С ее приходом запахло чем-то ароматным. Егор увидел чашку чая в бабушкиных руках       – С жасмином? – спросил, улыбаясь.       – С жасмином, с жасмином, родной, – ответила бабушка и, пройдя вглубь комнаты, поставила перед Егором чай.       От чашки шел небольшой пар. И несколько белых лепестков плавали на золотисто-коричневой поверхности.       – Сильно мама ругалась?       – Разбила три тарелки. Четвертую я спасла. И хрустальный сервиз тоже спасла. Час ругалась, потом я заварила чаю. Она его пила и плакала.       – Плакала? – Егор чуть привстал.       Татьяна Петровна ухватила его за руку и заставила сесть обратно. И сама присела рядышком на другой стул.       – Не мельтеши, не мельтеши. Плакала, а макияж-то не поплыл. Так что ты это… лучше посиди тут, чаю вон попей, – в бабушкиных светлых глазах сверкали смешинки. – Ну как? Письмо?       – Пришло.       – Матери-то сказал?       – Нет. Она меня не отпустит, ты же знаешь.       Татьяна Ивановна вздохнула.       – Да знаю, чего уж, – махнула она рукой. – Ей что втемяшится в голову, в том и уверена. Вон до сих пор думает, что отца-то колдуны подорвали, а не конкуренты по бизнесу.       – Без колдунской помощи не обошлось, – поджав губы, процедил Егор. – И я докопаюсь, кто…       Татьяна Ивановна хотела что-то сказать, но не решилась. На какое-то время воцарилось тяжелое молчание.       – Я… голубя с согласием отправил. Маму уже перед фактом поставлю.       – А может, скажешь? Ну, поплачет снова. Хрустальный этот сервиз добьет.       – Позже, ба. Поможешь ее потом успокоить?       – Заварю чаю с жасмином. Много его еще осталось, – рассмеялась Татьяна Ивановна. – Да ты пей чаек-то. Пей.       Когда бабушка ушла, Егор достал из рюкзака свиток, повертел в руках, свернул и убрал в секретер на ключ. Необходимые вещи он давно закупил – не сомневался, что поступит. Старшекурсники из чата помогли со списком. Осталось только за новой палочкой сходить в Китеже. Так что можно было вести себя как обычно, чтобы мама лишний раз не напрягалась и не спрашивала:       – Получил? Уже получил? Получишь, покажи!       Увидела бы она письмо, точно бы зубами разодрала. Без всякой театральности.       Егор, подпирая щеку рукой, наблюдал за плавающими в чае лепестками. Интересно, их помыли после грязного двора? Хотя нет, двор как раз чистый – его каждый день садовник моет. И дворник. А вот метла грязная. Неприбранная.       Егор взял в руки чашку и глотнул чаю. Он уже представлял, как будет учить эту грязную метлу. Завтра. Чтобы слушалась. Он усмехнулся. Надолго запомнит. Раз Левке нравится дурацкая болтушка, то надо ее дисциплинировать перед отъездом.       А за окном шелестела листвой липа, и золотые пылинки плыли на свету распахнутого настежь окна. Ждать осталось совсем недолго – скоро Китеж-град!