Единственный страх Нушрока

Главнейший министр Нушрок не боялся ничего на всём белом свете и повелел бы сбросить с вершины Башни смерти любого, кто заподозрит его в трусости. Он не опасался яда, поскольку всегда носил с собой жабий камень. Искушённый в придворных интригах, он не страшился соперников, чьи ходы умел просчитывать наперёд. Без доли боязни скакал верхом по крутым горным тропам. Не придавал значения проклятиям, извергаемым обречёнными за минуту до падения с Башни. Он не дрогнул бы перед огнём, не отступил перед бурным потоком, не убоялся стального жала клинка. Он молча, стиснув зубы, терпел физическую боль. На бесконечных войнах, которое вело Королевство в дни его юности, Нушрок не раз оказывался на волосок от смерти и на теле его остались шрамы, напоминающие о старых ранах. Война закалила его, сделала выносливым, приучила относиться к жизни — собственной и чужой — без излишнего трепета. И всё-таки одного, только одного остерегался Нушрок: быть отвергнутым собственной дочерью, единственным человеком, перед которым он робел. Поначалу министр видел в Анидаг обузу: девчонка и девчонка, нос пуговкой, капризничает, пищит. Что с неё взять? Деньги на ветер, вырастет, захочет замуж, а ты голову ломай, выбирая достойного жениха. Ни тебе оплота, ни поддержки. Нушрок, когда закончился траур, мог бы снова жениться, благо недостатка в желающих составить ему партию не наблюдалось, но предпочёл остаться одиночкой. Привести в дом одну из этих пустоголовых кукол, которая, чего доброго, родит очередную дочь? Хватит ему и одного голосящего младенца. В одну реку дважды не войдёшь — рассудил Нушрок. Если уж возникнет потребность в женской ласке, так девиц, считающих обязательное хранение целомудрия вчерашним днём, на его век хватит. С сыном он бы ещё возился, а девчачьи игрушки вызывали у него раздражение. Министр с чистой совестью предоставил нянькам и кормилице заботу о малышке, полностью отдавшись придворной карьере. Дочь он не видел иногда целыми неделями, совершенно не страдая от того, что не заметил, как и когда Анидаг из неуклюжей малютки превратилась в угловатую девчонку-подростка, напоминающую нераскрывшийся бутон розы. Ей миновало тринадцать лет. Тогда-то, совершенно неожиданно для себя, Нушрок изменил отношение к дочери. В тот день, вернее, ночь, он вернулся в замок далеко за полночь, нос к носу столкнувшись с Анидаг в парадном зале. — Почему вы до сих пор не спите, дочь моя? — равнодушно спросил он. — Куда смотрит ваша бонна? — Потому, что не видела другого способа встретиться с вами, отец, ибо вы вечно где-то пропадаете, — ответила она. — Где-то! — хмыкнул министр. — Вам прекрасно известно, что я занят важнейшими государственными делами. — Надеюсь, сейчас дела не помешают вам уделить внимание моей просьбе? — Она не может подождать до завтра? — начал сердиться Нушрок. — Никак не может, — настаивала дочь. — Завтра вы опять исчезнете, и я снова неделю вас не увижу. — Хорошо, — сдался министр. — Чего же вы хотите? — Научите меня ездить верхом! — выдала Анидаг. — Что?! — опешил Нушрок. Он ожидал просьбы вроде «Дорогой отец, я хочу видеться с вами почаще!», или жалобы на кого-то из слуг, или выпрашивания очередного наряда, но никак не интереса к совершенно не женскому развлечению. Нушрок впервые внимательно взглянул на дочь и поразился светящейся в её взгляде непреклонной воле. — Надо же, девчонка унаследовала нушроковский характер и, по всей видимости, не глупа, — удивлённо подумал он, а вслух сказал. — Так и быть, маленькая лиса, завтра я сам преподам вам первый урок. Но если верховая езда вам быстро прискучит, то пеняйте на себя! — О, благодарю вас, отец! — личико девочки засияло как начищенный пятак. — И не волнуйтесь, я вас не разочарую! В порыве чувств Анидаг бросилась к нему на шею и, неловко ткнувшись, поцеловала в щёку. Министр остолбенел от этого прикосновения, не зная, как себя повести — никто ещё не позволял себе подобной вольности по отношению к нему. Дочь, не заметив его смущения, пожелала доброй ночи и удалилась в свою комнату. Анидаг действительно не прискучила верховая езда. Как раз наоборот, дела быстро пошли на лад, она уверенно держалась в седле и скоро смогла составить компанию отцу в конных прогулках. Помимо любви к лошадям у них обнаружились и другие точки соприкосновения. Нушрок ощутил, что проводить время с дочерью действительно интересно, пожалуй, не менее увлекательно, чем с сыном. Анидаг всё схватывала на лету, интересовалась его делами. Он, подумав поначалу, дескать, ничего не поймёт и отстанет, с удивлением увидел, что она действительно вникает в то, о чём он ей рассказывает. Нушрок, переменившись к дочери, так и не решился узнать, не злится ли она на него за прежнее пренебрежение. Он старался загладить свою вину и проводить с Анидаг как можно больше времени, разбирать её девичьи дела, тем более, что это доставляло ему удовольствие. — Она вырастет красавицей, — подумал однажды Нушрок, смерив мужским взглядом вытянувшуюся фигурку дочери. Он не ошибся. К восемнадцати годам Анидаг окончательно развилась в обворожительную красавицу, не знавшую отбоя от кавалеров, когда он вывозил её на королевские балы. Увидев, как дочь любезничает с молодым офицером, Нушрок неожиданно для себя заревновал. Он резким тоном велел дочери собираться домой и всю дорогу до замка хмурился, не проронив ни слова, сам толком не понимая, что его беспокоит. А, сообразив, похолодел. Министр осознал, что его чувства к Анидаг весьма далеки от отцовских. Они походили на любовь, но только не родительскую, а любовь, которую мужчина питает к женщине. Нушрок имел мало опыта в подобных делах, но всё же понял: это именно оно. Так неистово мужское сердце бьётся лишь в присутствии любимой женщины, так в волнении вскипает кровь, стоит ей заговорить с ним. Он всё чаще стал искать повод увидеть Анидаг, старался словно бы ненароком прикоснуться к ней, млел от звука её серебристого голоса, замирал в восхищении, созерцая её красоту. Покончив с обязанностями, он летел в замок, как на крыльях. Нушрок старался вести себя осторожно, чтобы дочь не заметила его состояния, которого и сам поначалу стыдился. Ведь сколько язвительной желчи в приватных беседах с Абажем вылил он на королевскую династию, практикующую родственные браки! А вот теперь сам угодил в ту же ловушку. Любовь и в целом была для него вещью противоестественной, а уж любовь к собственной дочери — подавно. Нушрок считал её неправильной, унизительной, безнравственной, но изжить не мог. Это было сильнее его. Он смирился. Раз уж так вышло — успокаивал себя Нушрок — придётся принять всё как должное. Анидаг его творение, он сам вылепил околдовавший его образ, сам взрастил такой, какой хотел видеть. Она одна из всех женщин понимает его, знает к нему подход. Значит, он попросту не мог её не полюбить. Слишком долго прожил он холостяком. Чему же удивляться, если страстные видения преследуют его ночами? В какой-то момент Нушроку недостаточно оказалось одних взглядов, разговоров и случайных прикосновений. Тогда-то и появился страх, первый в его жизни страх: если он, не в силах более скрываться, признается ей — что сделает она? Наверняка в ужасе отшатнётся, справедливо назовёт грязным развратником. Боясь навсегда потерять её, Нушрок сдерживался. Между тем он был не первым, кто очутился в подобной ситуации. История знала примеры, начиная с древних мифов и кончая королевской родословной, когда родственники, не в пример ему, не испытывали смущения, пренебрегая кровными узами. Иногда ему казалось, будто он нечаянно выдал себя и Анидаг давно обо всём известно. Её взгляды, адресованные ему, сделались многозначительными, словно она ждала от него чего-то, она усмехалась, когда он дотрагивался до неё или гладил по волосам, но не отстранялась. Нушрок, готовый увидеть намёки в чём угодно, склонен был воспринимать такое поведение в качестве руководства к дальнейшим действиям. Возможно, он так-таки и не перешёл бы запретную черту, не вмешайся непредвиденный случай. Нушрок и Анидаг, гуляя в окрестностях замка, остановились над обрывом. Внизу бесновалась стремительная река, окружённая скалами, грохот воды глушил голоса. Анидаг, глянув вниз, испуганно побледнела. Нушрок тут же схватил её за плечи, уводя подальше от пропасти, прижал к груди и, не совладав с собой, поцеловал в губы. Поняв, что натворил, он замер от ужаса: вот сейчас-то она, брезгливо скривившись, ударит его, столкнёт со скалы и будет совершенно права! Но девушка не вырвалась, не ударила, даже, казалось, не слишком удивилась. Губы её приоткрылись, однако рёв потока унёс слова. Министр разжал объятия. Анидаг пошла по тропинке к замку, Нушрок, как зачарованный, последовал за ней. Несколько дней он старательно делал вид, будто ничего особенного не случилось, затем происшествие вроде бы забылось. Во всяком случае, девушка не напоминала о нём. А у Нушрока появился новый повод для беспокойства: он заметил, что дочь слишком уж часто беседует с Абажем, да и Наиглавнейший министр зачастил к ним в замок. Отказать от дома названному другу и по совместительству соратнику Нушрок не мог, но старался по возможности не оставлять Анидаг наедине с Абажем, перестал брать дочь с собой, нанося ответные визиты, и запретил Анидаг навещать поместье Абажей в его отсутствие. Подобные меры вызвали у девушки справедливое негодование. — С какой стати я не могу поехать с вами к Абажу? — возмутилась она, когда Нушрок в очередной раз велел ей оставаться дома. — Прежде вы ничего мне не запрещали, а ныне хотите, чтобы я сидела в четырёх стенах?! — Мне не нравится, что вы якшаетесь с этим надутым прохвостом! — отрезал Нушрок. — У нас с ним свои дела, в которые вам незачем совать нос. Слово за слово, отец и дочь рассорились не на шутку. Размолвка тяготила Нушрока, но он никак не мог сделать шаг к примирению. Он не предполагал ни того, что Анидаг первой пойдёт на мировую, ни того, что последовало за этим. Приближался девятнадцатый день рождения Анидаг. Они по-прежнему не общались. Нушрок, сидя вечером перед камином, задумчиво смотрел в огонь, не решаясь заговорить с дочерью. Девушка, устроившись в кресле, листала модный журнал. — Отец, — позвала она вдруг, — как вы находите фасон этого платья? Нушрок встал за спинкой кресла и склонился, чтобы рассмотреть страницу. Но видел он только соблазнительное алебастрово-белое плечо и открытую шею с завитками волос на затылке. Как в тумане он протянул руку, погладил это плечо одними пальцами, осторожно двинулся выше и остановился. Сердце бешено колотилось, кровь стучала в висках. Анидаг обернулась, посмотрела на него снизу вверх и с усмешкой произнесла: — Смелее… отец! Поначалу Нушрок боялся того, что они делают. Потом само собой разумеющейся стала темнота спальни, её тело, извивающееся в его объятиях, наслаждение пополам с болью. Стало плевать на слуг, которые могли обо всём узнать. Он доверял Анидаг безоговорочно и полностью, полагая, что и она разделяет его страсть, что отводит взгляд от стыда, а не скрывая неприязнь, что боль, которую она ему причиняет, говорит лишь о пылкости её натуры. Ему очень хотелось в это верить. Анидаг ни в коей мере не походила на Нибур. Та, едва доходило до супружеского долга, испуганно сжималась, никак не отзываясь на его ласки, поэтому у Нушрока всякий раз возникало ощущение, будто он берёт её силой. Анидаг отвечала ему, доводя до умопомрачения. Но слов нежности он от неё не дождался. — Любите ли вы меня? — спросил он как-то раз. — Разумеется, как и полагается порядочной дочери любить отца, — пожала плечами Анидаг и глумливо улыбнулась, — если теперь можно так вас называть. * * * — Ваш отец поделился со мной важнейшей государственной тайной! — подмигнул Абаж, потирая ладони. — Любопытно. И какой же? — превратилась во внимание Анидаг. — Его Величество Йагупоп 77й — круглый дурак, — хихикнул министр. — Тоже мне секрет! — обиженно надулась Анидаг, не скрывая разочарования. — Он известен даже младенцу. Я полагала, у вас имеется веский повод навестить меня, и что же я слышу? — О, не сердитесь, прелестная Анидаг, — заюлил Абаж. — У меня действительно важная новость! — он перешёл на шёпот. — Настало время заменить короля. — Кем? — Новым королём. Или… королевой. — Я согласна, — ни секунды не колеблясь, воскликнула дочь Нушрока, став в этот миг чрезвычайно похожей на отца. — Стало быть, наше соглашение по-прежнему в силе? — Абсолютно верно, министр Абаж. — Но вам прекрасно известно, кто ещё стоит между вами и троном, — продолжал интриган. — Ваш отец спит и видит, как бы примерить корону. — Что же вы предлагаете? Абаж с деланным недоумением развёл руками. — Просто теряюсь в догадках, дорогая Анидаг. Самым лучшим способом устранения я вижу яд, но вы же прекрасно знаете, как ваш отец опасается отравлений. Жабий камень, будь он проклят! — Ничего, из моих рук он примет даже кубок с ядом, — ухмыльнулась Анидаг. — Ведь отец мне доверяет. Доверяет…