Нельзя разлюбить ту, которую никогда не любил

Ночь опустилась на город как всегда незаметно. Впрочем, даже если бы кому-нибудь взбрело в голову (что маловероятно) подать сигнал, то идущий по узким и петляющим улочкам человек все равно не обратил бы внимания. Время. Время было последним, что его заботило, хотя именно его он и хотел повернуть вспять. В одной из подворотен, сквозь которые пролегал его путь, затесался кабачок. В нем обычно царило веселье и бурлила жизнь, а название отражало основной контингент посетителей. Однако мужчина не стал заходить в "Веселый комедиант" - там наверняка шли поминки Роры. Может его бы там и приняли, ведь никто не знал, что это он виновен в ее смерти, но сам Ренфорд этого бы не вытерпел. Ренфорд хотел напиться. Собственно говоря, он и так был пьян, когда и где успел, он уже не помнил. Ноги сами привели его в место, где мужчина впервые ее увидел, где она, будучи в своей стихии, пленила его своей красотой и игрой. В место, в котором по его вине она больше никогда не появится, никого больше не пленит и не взбудоражит. Никогда больше не сыграет.… Никогда и ничего. Грустные мысли ледяной болью отдавались в сердце. -Ее больше нет, - из груди мужчины вырвался тяжёлый вздох, - мне здесь не место. Но, противореча самому себе, ночной посетитель остался в здании и с тоской, камнем осевшей в душе, впитывал атмосферу этого места. Театр был закрыт, никого из труппы не было, ведь это они оккупировали Веселый комедиант. Была ли дверь незапертой или он ее открыл - уже неважно. Ноги несли его дальше, мимо анфилад, прямо к сцене. Молодой человек некоторое время стоял в полной тишине и темноте пустого зала Золотого Шара, погруженный в безрадостные мысли, пока затуманенный вином мозг не подал сигнал, что тьма не полная. Из-за кулис пробивался слабый свет, а тишину нарушал неясный шум, следовательно, он был вовсе не один, как думал первоначально. Это открытие вернуло его из мира дум в реальность. Ренфорд слился с тенями, по-прежнему царящими в театре, и осторожно ступая по сухим деревянным доскам не слишком чистого пола, стал пробираться к источнику света. Он не боялся, он мог за себя постоять, но зачем заранее выдавать свое присутствие, если его не заметили. Он был незваным гостем, а прятанье в тенях от пока неизвестного порождало интерес, оживло и обостряло инстинкты. Мысль о том, что это может быть призрак девушки, чья жизнь так трагично оборвалась, причем не без его помощи, Лайам прогнал прочь. Обогнув сцену, Лайам обнаружил за ней узкий коридорчик, которого не было видно из зала. Коридор шел с небольшим уклоном, а конец был наиболее освещен. Поняв, что там просто поворот и понадеявшись, что навстречу никто не идет и о его присутствии по-прежнему не известно, Ренфорд пошел вдоль обвешанных разнообразными афишами стен. Свет становился все ярче. Дойдя до поворота, Лайам задался вопросом надо ли ему вообще это и незамедлительно решил, что да, надо. За поворотом его никто не поджидал, там был все тот же коридор, но в него с обеих сторон выходили двери примерочных. Одна из дверей была приоткрыта, и именно из нее лился свет и раздавались неясные шорохи. На двери висела изящная полумаска с пушистыми перьями по бокам. Света было недостаточно, чтобы определить их цвет, но Ренфорд знал, что перья были лазурно-голубыми. Он уже видел эту маску, маску Роры. Значит это ее примерочная. К охотничьему азарту, овладевшему мужчиной, прибавились недавние опасения касательно призрака усопшей. Но он опять прогнал их прочь и решительно, но вместе с тем все еще осторожно подошел к двери. Но стоило ему заглянуть внутрь, как холодные мурашки прошлись по спине, окончательно отрезвляя - в каморке сидела Рора. Ренфорд был уверен, что у него волосы дыбом встали, мозг начал лихорадочно работать, подмечая все детали. Нет, это не был ее призрак - призраки не отбрасывают теней. В тесной комнатушке, служившей актрисе примерочной, повсюду были развешаны сценические платья, украшения. Маленькое трюмо из красного дерева заставлено баночками с кремами и духами, а перед ним на резном стуле сидит девушка. Свет от одинокой свечи освещает ее фигуру и именно это делает ее пугающей. Блондинка со сложно забранными вверх волосами, заколотыми дорогими заколками, спина ссутулена и содрогается от тихих всхлипов, но даже в таком виде ясно, что осанка у нее ровная и гордая. А платье, именно это платье было на том выступлении, когда он впервые увидел Рору. Девушка сидела спиной к Лайму, и он не мог разглядеть в отражении зеркала ее лица, скрытого в узких ладонях. “Рора. Неужели это и вправду Рора? Но она же мертва, в этом нет сомнений, ведь правда? Не может быть на свете столь одинаковых людей… Или может? Ее брат!“ Словно в подтверждение нахлынувшему озарению сидящая в гримерке фигура убрала руки от лица и Ренфорд увидел, что это был действительно Лонс, брат Роры, одетый в ее платье, с красиво забранными волосами, накрашенными губами и подведенными глазами…, которые с испугом смотрели на него. Лайам впал в ступор и не заметил тот миг, когда Лонс его обнаружил. Актер, не разворачиваясь, молча смотрел на незваного гостя в зеркале. “Что ты здесь делаешь? Глупый вопрос, особенно если тебя спросят о том же”. Ренфорду стоило уйти, но он не хотел, чтобы это выглядело как побег и усугубило неловкость. Вздохнув он зашел внутрь, прикрыв за собой дверь, и облокотился об нее. Лонс следил за ним из под опущенных ресниц никак не реагируя, но Лайам уже успел увидеть тревогу в глазах парня. В тесной комнатушке царила тишина, нарушаемая лишь рваным дыханием актера. -Ты очень на нее похож, - голос Ренфорда прозвучал слишком громко, и Лонс слегка вздрогнул, его губы изогнулись в горькой усмешке. -Зачем ты остался? - Лонс говорил тихо, но мужчина его услышал. “И вправду зачем?” Мужчины невзлюбили друг друга с первого взгляда. Но сейчас Ренфорд не чувствовал той неприязни к высокомерному и надменному блондину, что неизменно возникала при их встречах. Не чувствовал неприязни к мужчине, одетому в платье своей умершей сестры, с которой Лайам когда-то провел бурную ночь. -А почему не интересно? -Как будто ты знаешь,- усмехнулся актер. Ренфорд в ответ лишь пожал плечами: Зачем тоже не знаю, если честно. Вновь воцарилась тишина, но неловкости почему-то не было, хотя обоим было непривычно не ругаться. Лонсу надоело ждать, так и не поступившей в свой адрес шпильки по поводу его поведения, и он спросил: - А ты разве не спросишь, ну, что это всё значит? - Лонс слегка смутился, увидев себя в зеркале в платье на фоне слишком спокойного для такой ситуации мужчины. Ренфорд оттолкнулся от двери и через пару шагов уже стоял позади блондина. -Каждый тоскует и переживает горе по-своему, - тихо произнес ученый, неосознанно убирая выскользнувший из прически актера локон за ухо, - мне очень жаль, что ее не стало. -Правда? - Лонс горько усмехнулся, - пожалуй ты единственный, кому жаль ее как человека, а не как звезду театра. Ну, кроме меня. А все остальные, - он тяжко вздохнул, восстанавливая дыхание, - труппа… “наши друзья и семья” они и не знали, какая она на самом деле. Конечно они знали, что скрывается за красивой внешностью, но не стали копать глубже. Они воспринимали ее лишь как актрису, которая прославит их театр. Они лишь хотели примазаться к ее славе и заработать больше денег. Плечи парня затряслись от ярости, Лайам не ожидал такой бури чувств от надменного и холодного актера, но что он знал о нем? Носить маски за вместо настоящего лица - вот его профессия. Ему нечего было сказать в утешение, и он просто положил руки на плечи Лонса. На некоторое время воцарилась печальная тишина, лишь пламя тихонько потрескивало, задавая ритм пляшущим на стенах теням. -Ты ведь был с ней, - даже не вопрос, а утверждение слетело с тонких губ актера. Ренфорд кивнул, вопрос его не слишком удивил. -Расскажи мне, каково это, какой она была? - актер жадно впился взглядом в отражение Лайама. Эта просьба его удивила, что не укрылось от внимательно наблюдавшего за ним парня. Лонс презрительно хмыкнул, маскируя боль: -А как ты думаешь, на ком она тренировала все эти приемы соблазнения и покорения мужских сердец? Представляешь, как тяжело мне было из раза в раз перестраивать, ломать самого себя. Конечно, сначала я воспринимал ее причуды не более как шутку. Но Рора умеет… умела быть убедительной. И вот, когда я отказался от себя и готов был преступить запретную грань, она отвернулась от меня и все свое очарование направляла на других. На кого угодно, всегда, но на меня - никогда. -Ты должен быть ей за это благодарен, - Лайам задумчиво качнул головой, не решаясь смотреть в глаза собеседника. - В смысле, что она не утянула тебя еще дальше. Иначе ты бы навсегда остался под властью этой связи. Понимаешь? Лонс выглядел удивленным, сжатые в кулаки руки от раскрытия мучавшей его все это время тяжести расслабились. Он никак не ожидал такого поведения. Презрение, отвращение, ярость - да, но никак не задумчивое осмысление ситуации и тем более попытки помочь. За свою жизнь ученому много где пришлось побывать. В некоторых местах он бы, конечно, предпочел не бывать вовсе. Но полученные знания и опыт позволяли ему по иному, чем жителям Саузварка и прилегающим к нему окрестностям, смотреть на мир. В своих странствиях ему встречались куда более шокирующие и вызывающее истинное недоумение поступки людей. Люди могли поступать откровенно отвратительно. Гипотетическая связь между кровниками не вызывала и толики испытанных в процессе путешествий чувств. Только грусть. Он не мог ни винить, ни упрекать актера, он сам помнил, какой была Рора, и прекрасно представлял, какой она могла быть, если бы захотела. Ну, а о мертвых плохого не говорят. Как ни странно, он не испытывал и той гадливости, когда поневоле увидел грязное белье четы Некверов, скорее что-то на стыке благодарности и гордости, что ему доверили что-то сокровенное, посвятили в тайну. Хотя он осознавал, что Лонс просто выплеснул на него наболевшее, чтобы спровоцировать привычную перепалку. “Не вышло”, - мысленно усмехнулся Ренфорд. Лайам развернулся к трюмо спиной, чтобы смотреть в лицо актеру, а не в его отражение. Он присел на свободное от баночек место, но все равно разница в росте была. Хотя казалось, актеру вовсе не доставляло ни малейшего дискомфорта, что над ним нависают и возвышаются. -Выпить есть? Актер дернул плечом, задумался о чем-то, а затем вытащил из ящика трюмо пыльную бутыль и два вполне чистых стакана. Лонс даже не пытался вынуть энфирную пробку (материал куда дешевле и прочнее, чем стекло, но используется так же для закупоривания высокоградусных алкогольных напитков) тонкими пальцами, на которых не без удивления Лайам заметил женский маникюр, а совсем не аристократично вынул ее ровными белыми зубами. Налил в стаканы по полоске в палец высотой и убрал обратно, предварительно плотно закупорив. Актер выпил быстро , и не глядя на ученого, без тоста. Такие поминки. “Каждый горюет по-своему”, - вспомнил свои же слова Ренфорд и взял стакан в руки. О том, что в стакане коньяк ученый догадался, но к тому, что это будет Золотистый рассвет , оказался не готов. Морально. Золотистый рассвет являлся одним из наилучших коньяков на многих побережьях. Он стоил очень, очень дорого и, как правило, продавался в сосудах, снабженных магией иллюзии. Мужчина приподнял стакан на уровень глаз так, чтобы стакан оказался между ним и светом от свечи. В скудном освещении обычно карамельная жидкость выглядела как темный янтарь, но эту чистоту ни с чем не спутаешь. А вкус и даже едва уловимый аромат тем более. Ренфорд благоговейно поднес стакан к губам. Ему пару раз доводилось пить этот божественный напиток. Теплая золотистая жидкость мягко обволакивала гортань, слегка обжигая язык, а вслед за ней по всему телу распространялось живительное тепло, под мягким пледом которого все напряжение и усталость, накопленные за недели заботы освобождали от своего веса. И на утро, сколько бы ты ни выпил (хотя больше стакана никто не выпивал, слишком хороший напиток) голова всегда будет трезвой, а тело отдохнувшим и полным сил. Даже закоренелому пессимисту жизнь покажется прекрасной. От того и название. Ученый прикрыл глаза и позволил наслаждению захватить себя - неизвестно, когда ещё выпадет шанс отведать Золотистый рассвет. Тесная каморка, где его ничто не беспокоит, весь мир как будто за бортом. Только он, хотя нет, есть еще кто-то, кто разделяет его печаль. Но этот кто-то не мешает. Отрезанные скорбью от остального мира, они вдвоем и есть мир. Вновь начавшийся дождь гулко стучит по крыше и убаюкивает расслабленное сознание. Легкость в теле дает ощущение парения, только какое-то давление у ног мешает взлететь. Ренфорд медленно открыл глаза, фокусируя взгляд, и натолкнулся на лихорадочный блеск в глазах актера. Тот по-прежнему сидел на стуле, но теперь корпусом был повернут к ученому и руками опирался на ноги Лайама. -Я ведь серьезно, расскажи. Я смогу стать ею. Ты ведь хочешь вновь оказаться с ней, - Лонс жарко шептал пристально смотря на Ренфорда. -Нет, - ответ ученого заставил актера отшатнуться как от пощечины. -Я не хочу больше быть с ней. Я это решил еще до того, как она погибла, - Лайам аккуратно коснулся подбородка парня, заставляя вновь смотреть на себя, - ты не Рора и не должен быть ею. Хотеть быть ею. Да, ты у меня вызывал неприязнь, но ты чище. Ты лучше. И я могу быть с тобою, - Лайам не стал убирать ладонь от лица актера. Его слова сначала удивили его самого, но прислушавшись к себе, он понял, что так и есть. Губы Лонса изогнулись в гримасе боли и иронии: -Со мною? Только то, что я жалок, не дает повода давать мне подначки. -Подначки? - взгляд Ренфорда потемнел, - это ты хотел меня использовать. И что тебя оскорбляет? Неужели быть с тем, кто на твоем месте представляет совсем другого человека для тебя унизительнее, чем быть с тем, кто хочет быть именно с тобой? Они стояли один напротив другого, напряженные, их глаза гневно сверкали. Казалось, стоило искре пролететь и начнется ссора, полетят оскорбления и нападки и они разругаются в пух и прах. Но ни с одних уст оскорбление так и не слетело. Напряжение между мужчинами переродилось в притяжение подобно разным полюсам магнита. Губы натолкнулись на губы и языки тут же начали свой воинственный танец за первенство. Слегка солоноватый от слез вкус перемешался со вкусом коньяка. Чужие руки заскользили по телу, стягивая такую неуместную сейчас тунику. Скинуть платье с актера оказалось секундным делом - всего-то потянуть застежку сзади и пышные юбки тихо шурша, оседают на пол под весом обшитого жемчугом лифа. Ренфорд много где странствовал и много с чем сталкивался, его не удивляла мысль о близости двух мужчин. Однако сам он был только с женщинами. Но вид миловидного блондина перед ним, его стройное тело в женском белье что-то повернули в мужчине. Лайам не мог отвести от зрелища жадного взгляда. Может Лонс и был когда-то раздражающим и высокомерным, но не сейчас. Лонс, что стоял перед ним, был притягателен своей естественностью. Ренфорд не мог не хотеть прикоснуться к нему, обнимать, целовать, быть с ним. Он хотел этого блондина, как раньше не хотел ни одну женщину. Хотел, чтобы Лонс был с ним, был только с ним. Он никогда не был с мужчиной прежде и не думал, что актеру вообще могло было быть известно о такой возможности, но он был уверен, что их ничего не остановит. Тело само разберется, как говорили старейшины многих племен, отправляя непросвещенных молодожен на их первую брачную ночь. Скудные остатки рассудка подсказали Ренфорду захватить с трюмо какой-то лосьон. А потом вновь переплетение тел, танец языков. Свет свечи, не дающий окончательно затеряться на полу скинутой одежде, остался за спиной. Скрип продавленной кровати. Запах непреходящей сырости и каких-то трав вскоре перебитый ароматом косметики. Неравномерные толчки, трение гибких тел, переплетение пальцев, рваное дыхание, жаркие стоны, скрип кровати в такт и монотонная дробь дождевых капель - все это их собственная мелодия, мелодия забвения. В темноте ночи ловить чужие губы, страстно целовать, откликаться на ласки и дарить их самому. Срывать стоны с губ любовника, отдавая всего себя и принимая равноценную плату. Потом лежать, наслаждаясь близостью другого тела и оставшегося от страсти тепла, выводить на бледной коже замысловатую вязь и медленно проваливаться в дрему. Пробуждение не было ни резким, ни затянутым. Мужчина просто вдруг осознал, что бодрствует и, вопреки ожиданиям, его голова была полна мыслей не о нем самом и прошлой ночи, а об актере, мирно спящем под боком. “Сможет ли он дальше выступать в театре без сестры? Скорей всего да, Лонс достаточно честолюбив. Увидятся ли они вновь и как поведут себя при встрече - кто знает”. Лайам не собирался спрашивать. Он сейчас уйдет, а позже Лонс проснется один и уедет из города, может даже навсегда. От этой мысли ученому вновь стало грустно. Все это время он смотрел на мирно спящего парня. Ранее высокомерное лицо выглядело уставшим и умиротворенным. “Бедный парень, - вдруг подумалось Ренфорду, - все его обманывали, начиная с сестры и заканчивая мною”. Он не собирался признаваться себе в этом, ну как он мог подумать, что Лонс не понравился ему потому, что понравился? Каламбур! Но теперь отрицать было поздно, стройный светловолосый и очень надменный актер таки отнял какую-то частичку души, взамен подарив мужчине нечто большее. Бледно-розовые лучи, восходящего солнца, пробивались сквозь небольшое окошко, примостившееся под самым потолком, и разгоняли серую мглу. Освещение было скудным, но достаточным. Ренфорд осторожно, старясь не потревожить сон недавнего партнера, вылез из кровати. Постель была узкой и до того момента, как Лайам покинул продавленное ложе, меж их телами не было пустот. Лонс недовольно заворочался, но так и не проснулся. Укрыв голое тело актера одеялом, Лайам принялся методично собирать свою одежду. На миг он подумал, что надо бы что-то оставить на память, но прогнал эту мысль прочь. Это было бы слишком пошло. Конечно, ему бы хотелось, чтобы Лонс запомнил его, но хотел ли этого сам Лонс? Ренфорд не был в этом так уверен. Внезапно его взгляд привлекла одна деталь туалета. Она не принадлежала ему, но именно она так поразила его воображение вчера ночью. Озорная улыбка сама собой растеклась по лицу мужчины, когда он смял в руке пояс для чулок. Убрав “трофей” Ренфорд оглянулся, не забыл ли он чего. "Вроде все. Хотя…" Последний раз посмотреть на него, последний раз поправить светлые пряди волос, последний раз поцеловать в плотно сомкнутые губы… Последний раз.… Вот бы и горечь от ситуации и от обстоятельств к ней приведшей была бы в последний раз! Но нет, он заберет ее с собой и она еще долгими месяцами, а может и годами, будет его преследовать. Но вопреки мыслям он чувствовал, что эта часть его жизни осталась в прошлом, а новая глава его жизни если и не началась, то на подходе. И она обязательно будет светлой как лучик солнца, расположившийся на гладкой щеке актера. “Прощай, Лонс, и пусть у тебя все будет хорошо”, - молодой человек встал и, более не оглядываясь, покинул зал. А капли дождя весело блестели на камнях мостовой под лучами восходящего солнца, безразличные к судьбам других.