Приезжай

Он помнит то время, когда мог позволить себе схватить его за руку и утащить за ржавые, заросшие гаражи, в темень, за рощу обоссанных кустов. Где никто не увидит, да, впрочем, ему-то похуй было. У него мозг начинал сам себя есть и дожирал последние извилины, когда этот щуплый Стас появлялся на горизонте. Когда вечером по телеку на кухне играла «Битва Экстрасенсов», Игорь думал, что он, этот Стас, он как будто бы ворожит. Потому что иначе эта хуйня никак не объясняется, не влюбился же он в него? Не пидор же он? А Стас — пидор, по-любому пидор, это точно. Так его все называют, спрашивают Лаврова, почему он таскается с ним? Лавров харкается и отвечает, что ему его жалко. А потом сосется с ним за гаражами и лезет по локоть под меланжевую футболку, и давит ребра и ключицы до синяков. Он помнит каждую мелочь: черные спортивки с тремя полосками по бокам, широкие толстовки, длинную шею. Помнит плоскую кость грудины под ладонями, острый кадык, нервное его движение вверх, когда рука Игоря опускается с груди на теплый член под этими спортивками. На вписке, за гаражами, под подъездом в зеленом свете фонаря и писке наглых комаров, в провонявшемся чьей-то ванилью пыльном лифте, в слишком чистенькой спальне на кровати Стасовых родителей что-то происходит. Игорь сказал, что ему его жалко, будто Стас — одичалая приблудившаяся дворняжка, а так бы он не стал с ним водиться. А потом бил кого-то из миллионов уебков пустой головой об асфальт, когда он что-то вяло пизданул про них…

***

— Давай, не бойся. Давай, блять, попробуем. Молодость, кайф и драйв, давай с тобой в объебосе валяться по полу. Под кайфом Стасовы глаза были еще лучше, они темнели и были чернее подъездной сырой темноты и ярче мерзкой мигающей лампы на улице. Они красные, будто расчесанные, как если после сна или, наоборот, бессонной ночи.

***

Хуевое знакомство с новой компанией: он, Стас, просто посидел бы с братом, посмотрел на его друзей-долбоебов и пошел домой, ни с кем бы не говорил, но бухой в тот день Лавров решил, что надо бы до кого-нибудь доебаться, и Стас ушел домой с разбитой щекой и кровящими кулаками. А потом каждый ебаный день Игорь его караулил по углам, когда разобрался, то сразу возле домофона; клал длинные, тяжелые руки на слабые плечи, чтобы Стасу было стыдно, и задавал тупые вопросы, шумно дыша на лицо. Стас вдруг к этому привык. Он научился отвечать на эти вопросы, напряженно молчать и скидывать с себя чужие лапы. И чем дальше, тем ближе и ближе они становились, это было удобно и не нужно было держать себя. Знакомый район оказался больше и ярче. Рядом с ним этот район просто искрит. Каждый выход наружу — ебаный экстрим, приключения, бутылка любого алкоголя, тяжелые сигареты и битые кеды. Едкий, горький от пачки в день запах Лаврова ему каждый раз запоминался как по новой, въедался под кожу с его горячим дыханием и рваными, сухими губами. Пили паленый, если не чистый спирт, захлебываясь без закуски, хрипя пережженным голосом, залечивая языками раненую этанолом слизистую во рту. Пели с кем-то в компании Сплин, потому что это единственное, что еще в мозге отбивается; отчеканиваются вечные строчки… Как там? Выхода нет? Правда.

***

— Тихо, тихо… тихо, блять, не выплевывай. Я же твоя любовь прям… Обшарпаный школьный туалет. Жесткий ежик темных волос щекотал мокрые ладони Лаврова, когда он проводил рукой по бритой голове и собирал капельки пота. Стас глотал и морщился, вытирал худое лицо кулаком. — Тихо. Я выйду первым, подождешь, умоешься. Я за углом. Интервал в десять минут, чтобы никто ничего не подумал, за который успевает дойти перемена, и Стас опаздывает на русский, но похуй, похуй!

***

И теперь сколько лет прошло, а он все помнит, блять, как сейчас. Да, но и сейчас почти такое же, только организм на спирт переводить жальче немного, но все-таки… Если Стас говорит, что заебался, то Игорь не против, он подождет. Он не шарит, в чем соль отдыха друг от друга, но для Стаса делает вид, что понимает. И предупреждает, чтоб не забывал, что «когда захочешь прям громко кричать, я буду ждать тебя, блять. Приезжай.» Когда много работы, когда не продохнешь и не подрочишь даже, и ест изнутри тоска по возрасту, то Лавров не парится, он напишет коротко, но ясно: «Я хочу к тебе», — и все будет. Им снова будет похуй на все.