Вкусовые предпочтения

      На кухне в общежитии всегда творилась какая-то суматоха и невообразимый хаос. Видимо, виной всему была неопытность большинства студентов в кулинарном деле. Из учащихся 1А класса лучше всех готовила Тсую, которую, чаще всего, окружающие и загружали готовкой. «Прости, мы, наверное, очень мешаем тебе постоянными просьбами», — Урарака всегда извинялась перед подругой, когда та в очередной раз спрашивала Очако, что та желает съесть на ужин. «Мне не трудно. Тем более, готовка напоминает мне о моей семье», — слегка гнусаво отвечала Тсую, улыбаясь девушке в ответ, заставляя Урараку покрываться легким румянцем смущения. Чаще всего студенты ужинали вместе, садясь за большой общий стол, который стоял посередине душной кухни, постоянно пахнущей специями и пряными запахами. Несмотря на то, что Яойорозу, Джиро и Иида готовили себе еду самостоятельно, они никогда не упускали возможности поужинать с одногруппниками. Хотя Джиро достаточно сильно раздражали периодически возникающие во время ужина галдеж и перепалки между Киришимой и Каминари, она считала, что лучше проведет вечернюю трапезу в кругу своих знакомых, чем в одиночестве. Яойорозу же всегда внимательно вслушивалась в диалоги между студентами, дабы, в случае возникновения сильного спора или разногласия (которые за ужином возникали почти что каждый день), прекратить его своим твердым и холодным вмешательством. — Сегодня снова паста, — закончив приготовление, заявила Тсую.       По комнате прошелся одобрительный гул. Урарака, стоявшая рядом с Асуи, улыбчиво подала девушке тарелки, желая помочь. — Я такой голодный после этой напряженной практики, — в довольном предвкушении протянул Киришима, потягиваясь на стуле, — клади побольше! — Не жадничай, — мило и наигранно нахмурившись, ответила Урарака, — ты в прошлый раз и так съел больше всех, даже Деку почти ничего не досталось, — она хихикнула, переводя взгляд на смущенного Изуку, который сидел напротив Киришимы.       Изуку отмахнулся, что-то стеснительно бормоча себе под нос, смущенно уставившись взглядом в потертую деревянную поверхность стола. Мидории нравились такие совместные трапезы. Он чувствовал какое-то непонятное тепло и уют в такие моменты. Душевные разговоры, звон посуды, теплые и приятные ароматы еды, легкая и непринужденная атмосфера. Подобное теплое чувство Изуку испытывал лишь дома, обедая с матерью. Чувство семейного уединения. На самом деле, вряд ли Мидория мог бы назвать сидящих с ним за одним столом студентов семьей. То есть, смог бы, но это было бы слишком громким заявлением. Тем более, для полноценной «семьи» за столом не хватало одного человека. — Бакуго опять не придет? — спросила Тсую, держа в руках последнюю оставшуюся пустую тарелку. — Думаю, можно даже об этом не спрашивать, ибо ответ очевиден, — пожав плечами, ответил Каминари, с аппетитом глядя на тарелку, которую поставила перед ним Урарака, — он на протяжении двух месяцев не появлялся с нами на ужине, думаешь, что-то изменится? — Интересно, он вообще ест? — хихикая, задала вопрос Ашидо. — Питается злобой и ненавистью, — смеясь, ответил Киришима.       Каминари захихикал, улыбаясь Киришиме, одобряя шутку. Мидория еле заметно улыбнулся, поднося ко рту ароматную пасту. Однажды, ни с того ни с сего, Мидория спросил у Бакуго, почему тот не ходит на совместные ужины. «Я не собираюсь есть в окружении этих придурков», — рыкнул Каччан в ответ. Другого ответа Изуку и не должен был ожидать. Каччан любил уединение, наверное, и есть он любит тоже в одиночестве. Хотя Тодороки, который так же казался замкнутым и неприступным, спустя неделю таки спустился на кухню, присоединившись к совместному ужину, с тех пор поддерживая эту маленькую студенческую «традицию», приходя на каждый ужин. «Действительно, а что Каччан ест?», — задумался Мидория, медленно пережевывая пасту, смакуя. В детстве, насколько правильно Изуку помнил, Катсуки любил вагаси (*). Мать Бакуго часто покупала их, когда Деку приходил в гости к Каччану. И хоть Мидория к вагаси относился нейтрально, ему доставляло какое-то особое удовольствие наблюдать за тем, с каким довольным видом их ел Каччан. Интересно, сейчас его вкусы поменялись? Кажется, он холодно относился к сладкому, а во время их учебы в школе любил соленое. Или не любил. Или Мидория просто натыкался на Катсуки в те моменты, когда тот ел соленые крекеры. Изуку точно не мог сказать о вкусовых предпочтениях Каччана, хотя этот вопрос, по непонятной самому Изуку причине, безумно его заинтересовал. Мидория знал, что Урарака любит моти, Иида неравнодушно относится к тушеной говядине, Киришима обожает мясо, Тсую предпочитает желе. Изуку знает такие мелочи о своих одногруппниках, но не знает вкусовых предпочтений, казалось бы, самого близкого человека. Близкого по меркам Изуку. Мидория точно не знал, как к нему относится Каччан, да и, если честно, не хотел выпытывать ответ на этот вопрос. Зная характер Бакуго, подобные действия могут повести за собой не самые хорошие последствия, в лучшем случае, сломанный нос.       Поблагодарив за ужин, студенты отнесли тарелки к посудомоечной машине, покидая кухню, весело переговариваясь между собой. «Умеет ли Каччан готовить? Скорее всего, ибо он не станет питаться одними лишь перекусами», — Мидория, задумавшись, нервно потирая нос, покинул кухню, направляясь к своей комнате. Проходя мимо комнаты Бакуго, Изуку замедлил шаг, прислушиваясь. Тишина. Такое ощущение, что Катсуки и вовсе не в стенах общежития. «Может, он ездит вечером домой? Нет, он не любитель семейных встреч», — Изуку моментально отбросил эту теорию, ускоряя шаг. После такого плотного ужина следовало бы хорошенько отдохнуть перед завтрашним тяжелым днем.       Изуку открыл дверь в свою комнату, вдыхая легкий прохладный запах свежести. Проветренное светлое помещение, стены которого были украшены сотней портретов Всемогущего, казалось уже таким родным. Таким родным, но одновременно таким пустым. Мидорию часто посещали навязчивые мысли о том, что, может быть, стоило бы сделать первый шаг к примирению с Каччаном, ибо сердце Изуку все сильнее и сильнее начинало тосковать по детству и их теплым взаимоотношениям. Почему все испортилось? Может, Изуку что-то сделал неправильно, из-за чего Каччан полностью поменял мнение о нем? Или же все дело было в том, что Изуку оказался «пустым»? Но даже если это и была главная причина, то почему Катсуки стал относиться к нему еще хуже после того, как узнал о том, что Мидория все же имеет квирк? Боится того, что перестанет быть номером один? Изуку прекрасно осознавал, что он абсолютно во всех аспектах не ровня Бакуго. Мидория всегда восхищался упорством и выдержкой Каччана. Непреодолимое желание достичь своей цели, вот что движет Катсуки. Сильнейшая мотивация, с которой Изуку так и не смог совладать. Мидория никогда не признается Каччану в том, что тот сильнее него. Теперь Деку тоже желает идти до самого конца, бросая вызов сильнейшим противникам, будто самоубийца. Детская наивность никуда не делась. От всех этих размышлений и доводов, и, скорее всего, из-за обильного количества съеденной пасты, Мидорию резко начало клонить в сон. Порешив на том, что лечь спать в восемь вечера не такая уж и плохая идея, Изуку, задергивая шторы, начал готовиться ко сну.       Во сне Мидории часто снились какие-то отрывки прошлого. Снились в ярких красках и в мельчайших подробностях, из-за чего на утро Изуку долго не мог понять, действительно ли это был сон, а не реальность. После таких сновидений юношу целый день преследовало неприятное ощущение упущенного. Будто в прошлом он потерял что-то настолько важное для себя, без чего не может полноценно жить сейчас. Но сколько бы Изуку в себе ни копался, сколько бы ни пытался понять или же вспомнить своих прошлых ошибок, на ум ничего не приходило. Лишь какие-то мелкие грехи, которые, по сути, ни на что не влияют. Но действительно ли это было так? Когда-то в средней школе мальчика очень заинтересовал так называемый эффект бабочки, о котором мельком рассказывали на естествознании, не придавая особого внимания данной теории. Изуку достаточно много времени уделил на изучение данного явления, открывая для себя интереснейшую схему взаимосвязанных событий и их влияния на общую ситуацию. Наверное, изучение данной теории позволило ему обрести чуть большую надежду, чем у него была до этого, ибо Мидория знал, что даже совершенно незначительное действие может полностью изменить его существование. И именно это знание заставляло Изуку каждое утро после очередного давящего сна по двадцать минут сидеть на кровати, уставившись в пол, размышляя и составляя цепочки событий, желая понять свои промахи.       В этот раз Мидория проснулся посередине ночи, пустыми глазами смотря в потолок. Ему снилось дерево. Большой раскидистый дуб с тяжелыми ветками, увенчанными слегка высохшими листьями. Изуку стоял под устрашающе огромной веткой дуба, скрестив руки на груди. Мягкая высокая трава щекотала босые ноги, обвивая ступни. Мальчик смотрел вдаль, наблюдая за отдаляющейся высокой светловолосой фигурой. Рядом с ним на траве были хаотично раскиданы конфеты в разных ярких обертках. «Приторно-сладкий, до омерзения противный», — раздраженно фыркнул Катсуки в сторону Мидории перед тем, как удалиться. Изуку всхлипнул, утирая рукой выступившие на покрасневших глазах слезы. Он не хотел быть таким. Он всем сердцем желал понравиться Каччану.        Мидория потер переносицу, жмурясь, желая отогнать от себя остатки нависшего сна. Возможно, все же ранний сон был не такой уж и хорошей идеей. В горле ощущалась противная скребущая сухость. Изуку откашлялся, привставая с кровати, взглядом ища бутылку воды. Почти каждый день он оставлял на ночь кружку или небольшую бутылку с водой, зная, что спит очень беспокойно, а холодная вода позволяла очистить рассудок и попытаться вновь уснуть крепким сном. Юноша устало зевнул, понимая, что сейчас ему придется спускаться до кухни, дабы налить себе воды. Ему было безумно лень выходить из комнаты в таком сонном состоянии, но и уснуть с пересохшим горлом он был не в силах. Натянув на себя широкие домашние штаны и мешковатую белую футболку с очередным причудливым рисунком, Изуку, снова зевнув, покинул комнату.       В холле было темно и душно. Изуку медленно и буквально вслепую дошел до лестницы, даже не пытаясь всматриваться в густую темноту. За два месяца проживания в общежитии он уже успел выучить всевозможные коридоры и лестничные пролеты в здании, так что глухая темнота ему не представляла никаких проблем. Спустившись до первого этажа, юноша заметил, как по стенам растекаются легкие, еле заметные желтые блики, исходящие со стороны кухни. «Кто-то, видимо, забыл выключить свет», — подумал Мидория, слегка шмыгнув носом. Изуку дернулся. Нос учуял легкий теплый запах. «Неужели еще и плиту забыли выключить?», — мысль резко пронеслась в голове Изуку, заставляя того ускорить шаг. Запах становился все сильнее и сильнее, теперь ощущалась смесь перца и грибов. Юноша резко дернул приоткрытую дверь на кухню, жмурясь от света, который резко бил по привыкшим к темноте глазам. Некоторое время поморгав, Изуку окинул кухню взглядом, удивленно приоткрыв рот. — Хули ты приперся, Деку? — донесся до ошарашенного Изуку слегка дрожащий и хриплый голос.       За столом, точнее, в нескольких сантиметрах от него, на стуле сидел Бакуго, закинув ногу на ногу, держа в левой руке большую оранжевую миску, от которой исходили легкие витки пара. Правой рукой Катсуки держал деревянные палочки для еды, на которые была намотана рисовая лапша, имеющая слегка рыжеватый оттенок. Мидория внимательно осмотрел сидящего перед ним Каччана, который был одет в привычную черную майку и такого же цвета штаны. Правда, было что-то особое, непривычное в его образе. — Каччан, что случилось? — странный вопрос, но именно его хотел задать Изуку, заметив слегка выступившие на покрасневших глазах Бакуго еле заметные крупицы слез.       Бакуго привычно нахмурился, опуская палочки для еды обратно в чашку, исподлобья наблюдая за стоящим перед ним парнем. — Нихера не случилось, — злобно рыкнул Бакуго, скалясь. — Но, — Мидория замялся, не понимая, что он должен ответить, — но ты плачешь, — Изуку сказал это настолько неуверенным тоном, что и сам засомневался, действительно ли он увидел на глазах Бакуго слезы, а не отблеск противно-желтого цвета. — Я просто пришел сюда спокойно поесть, когда никого нет, почему даже ночью ты не можешь оставить меня в покое? — раздраженно и нервно ответил Бакуго.       Мидория зажмурился, сутулясь, будто ожидая того, что Каччан сейчас со всей силы ударит его. — Я не ем приторную сладость для сопляков, которую жрешь ты, — фыркнул Катсуки, наматывая на палочки лапшу, — в этот раз просто слегка переборщил с перцем, получилось весьма остро, — Бакуго поднес палочки ко рту, поглощая пищу, медленно пережевывая, — но так даже лучше, — с набитым ртом добавил Катсуки.       «Конечно же», — Мидорию резко осенило, от чего юноша невольно вздрогнул. Бакуго любил острое. Почему-то эта догадка раньше не приходила в голову Изуку, хотя факторы, указывающие на это, имелись. Мидория неловко закрыл за собой дверь, подходя ближе к Бакуго. Катсуки сморгнул невольно выступившие от острой пищи слезы, продолжая сверлить Деку привычным презрительным взглядом. Изуку сел на рядом стоящий стул, вкрадчиво наблюдая за тем, как ест Каччан, желая увидеть содержимое чашки. — Чего пялишься? — огрызнулся Катсуки, заметив любопытный взгляд Мидории. — Мне просто интересно, что ты ешь, — смущенно пробормотал Изуку, упираясь взглядом в пол.       Катсуки удивленно приподнял брови, а спустя мгновение хитро и как-то злорадно улыбнулся, от чего Мидории стало не по себе. Бакуго наклонился в сторону Мидории, смотря тому в глаза. — Острый тайский рамен, — облизнув губы, произнес Катсуки, — лук, чеснок, грибы, перец, куриный бульон, карри-паста и рисовая лапша, — Бакуго довольно закрыл глаза, поднося очередную порцию рамена ко рту.       Мидория удивленно захлопал глазами, немного наклонив голову в левую сторону, дабы увидеть стоящую позади раковину. В раковине находилась грязная разделочная доска, небольшая испачканная миска и нож. Значит, Катсуки сам приготовил этот рамен. Видимо, Бакуго неплохо разбирается в кулинарии, раз в состоянии приготовить для себя такое блюдо. Мидория чувствовал какое-то легкое удовлетворение и гордость, ибо тайна вкусовых предпочтений Катсуки Бакуго была открытой. Открыта совершенно случайным и непредсказуемым образом. Вновь сработал тот самый любимый Мидорией эффект бабочки. Изуку внимательно наблюдал за трапезничающим Катсуки. Довольное лицо Каччана даже сейчас казалось Мидории каким-то зловещим. Изуку вообще не мог вспомнить, когда в последний раз видел на лице Бакуго какую-либо эмоцию помимо раздражения, злости или ярости. — Ты всегда ешь так поздно? — тихо произнес Мидория, нарушая нависшую тишину.       Теплый островатый запах рамена окутывал обоняние, заставляя Изуку сглотнуть. — Да, ибо в остальное время здесь вьешься ты со своей шайкой, — теребя палочки пальцами, ответил Бакуго, хмурясь. — Но, — Изуку замялся, вновь понурив взгляд, — я был бы рад видеть тебя на ужине. — А я не был бы, — презрительно ответил Катсуки, перемешивая содержимое миски. — Но Тсую прекрасно готовит, — не унимался Изуку.       Сейчас. Именно сейчас тот момент, когда он может хоть как-то сдвинуть их отношения с мертвой точки. Мидория прекрасно осознавал, что такой шанс терять нельзя. — Я не собираюсь есть еду этой жабы, — раздраженно ответил Бакуго, пережевывая небольшой кусочек курицы. — Думаю, тебе бы понравился рамен в её исполнении, — стеснительно пробормотал Мидория.       Катсуки помотал головой, раздраженно смотря на смущенного Изуку. — Меня прекрасно устраивает и мой рамен, — фыркнув, заявил Бакуго.       Тут Мидория заметил, что раздраженное лицо Каччана приобрело какой-то иной эмоциональный оттенок. Бакуго хитро улыбнулся, щуря глаза. — Хочешь попробовать? — закусив губу, спросил Каччан, наматывая лапшу на палочки, — а то жрешь только эту преснятину для слабаков.       Мидория наклонился назад, дабы отдалиться от Бакуго, недоумевающе смотря на сидящего перед ним юношу. Это обычное предложение показалось Изуку таким странным и неприемлемым. Скорее всего, таким оно казалось лишь из-за того, что было произнесено устами Каччана. — Н-не думаю, что такое придется мне по вкусу, — нервно хихикая, ответил Изуку. — Давай, потом попросишь свою жабу приготовить тебе рамен и оценишь, чей был лучше, — ухмыльнувшись, настаивал Бакуго, поднося палочки с едой к губам Изуку. — Я действительно думаю, что это плохая идея, — продолжал отнекиваться Мидория, жмурясь.       Бакуго поставил чашку с раменом на стол, подходя ближе к Мидории, хватая того свободной рукой за подбородок. — Кончай мямлить, — нервно сказал Катсуки, стискивая щеки Деку, заставляя того приоткрыть рот.       Мидория, испугавшись, не желал открывать глаза, решив, что лучше сейчас все пустить на самотек. Скорее всего, это поможет ему легко отделаться. Изуку почувствовал палочки с едой у себя во рту. На язык упала теплая ароматная лапша, маленький кусок курицы и, кажется, кусочек перца. Катсуки двумя пальцами надавил снизу на подбородок Деку, заставляя того закрыть рот. — Жуй, — до Изуку донесся холодный приказной тон.       Мидория повинуется, начиная пережевывать пищу. «Приятный вкус», — невольно замечает про себя Изуку. Грамотное сочетание ингредиентов придавало рамену терпкий привкус. Мягкая куриная грудка и, видимо, весьма не дешевая, качественная лапша. Катсуки определенно что-то знает в готовке. Тут Изуку охнул, так как на смену приятному нежному вкусу пришла резкая, обжигающая острота, которой, видимо, поспособствовал перец. В горле температура будто подскочила до ста градусов. Деку резко открыл глаза, моргая, не желая показывать выступившие крупные слезы на глазах. В глотке щипало, казалось, что Мидория съел не рамен, а проглотил целиком горящий коробок спичек. Бакуго, заметив реакцию Изуку, язвительно рассмеялся. — Я же говорил, — смеясь, начал Катсуки, — слабак.       Мидория охнул, приоткрывая рот, желая вобрать в легкие больше воздуха, дабы угомонить пламя, полыхающее в горле. Во рту стало вязко из-за большого количества слюны. Изуку облизнул распухшие красные губы, тяжело дыша. Чертовски остро. Как Бакуго вообще может такое есть? Да еще, судя по всему, питается он таким почти что каждый день. — Давай еще, — злорадно ухмыльнувшись, Бакуго протянул к губам Деку палочки.       Изуку вцепился руками в стул, жмурясь, невольно открывая рот. Теперь блюдо казалось еще острее. Деку закашлялся, пытаясь отдышаться. Он уже не стеснялся скатывающихся крупных слез по щекам. Пожар ощущался теперь не только в горле, но еще и в голове, и в груди. Он не ощущал такого жгучего ощущения даже при сражении с Тодороки, когда тот таки решился использовать свой квирк на все сто процентов. Бакуго задумчиво наклонил голову, внимательно наблюдая за раскрасневшимся Деку. Все щеки Изуку пеленал багряный румянец, губы были распухшими и красными, такие же покрасневшие глаза. Он был чертовски жалок. И чертовски красив. — Каччан, пожалуйста, хватит, — Мидория всхлипнул, приоткрывая губы, по которым невесомыми ниточками скатывалась слюна.       Бакуго прикрыл глаза, тяжело вздыхая. Слабый Деку. Жалкий Деку. Никчемный Деку. Но такой горячий и податливый. Катсуки вновь сжимает подбородок Изуку рукой, заставляя того смотреть прямо в глаза. Зеленый глубокий взгляд, окутанный красноватой пеленой, отблескивающий крупными прозрачными слезами. — Не хватит, — с этими словами Бакуго резко и жадно целует Деку.       Мидория испуганно вздрагивает, пытаясь отстраниться, но Катсуки сильно давит на подбородок Деку, лишая того любой возможности вырваться. Бакуго кусает припухшую нижнюю губу Изуку, заставляя того всхлипывать. Катсуки заставляет Мидорию шире приоткрыть губы, дабы проникнуть в рот Деку языком. Блондин ласкает нёбо, медленно и неторопливо проводит языком по деснам, ощущая, как Изуку дергается и нервно трясется. «У него, наверное, это в первый раз», — со странным и несвойственным беспокойством думает Каччан. Бакуго будто чувствует весь тот огонь, который полыхал во рту Мидории из-за острой пищи. Казалось, что язык обжигает невидимыми искрами. Катсуки вновь кусает до крови губу Мидории, отстраняясь, наблюдая за зажмурившимся Изуку. Деку открывает заплаканные глаза, смотря на Бакуго в упор с явно выраженным страхом и чувством вожделения. Блондин проводит рукой по спутанным, темным, кудрявым прядям, нервно закусывая губу. — Прямо здесь, — уверенно думает Каччан, хмурясь. — Прямо сейчас, — напугано думает Деку, слегка прогибаясь в спине, будто желая ближе придвинуться к блондину.       Катсуки резким и неожиданным движением сжимает промежность Изуку, заставляя юношу охнуть и склонить голову вперед. Теперь Мидория точно был уверен, что он горит целиком и полностью. Виной тому были три вещи: безумно острый рамен, который совершенно невозможно есть, дикое смущение и сильнейшее желание. Деку находит в себе силы, дабы приподнять голову и встретиться с Каччаном взглядом. В красных глазах полыхала привычная ярость и невиданная ранее Изуку страсть. «Я хочу тебя, Деку», — бесшумно, будто одними губами произносит Катсуки, проводя рукой по мягкой ткани домашних штанов. Мидория хнычет, пытается помотать головой, высказать свое несогласие, но тело не слушается. Он будто обмяк под резкими и неаккуратными движениями Каччана, которые посылали в мозг Изуку сильнейшие импульсы, сравнимые по силе, разве что, с напряжением квирка Каминари. «Я не должен вновь потакать ему», — проносится мысль в голове Мидории, когда тот закрывает глаза, охая от ощущения чужого, влажного, горячего языка на шее. «Но иначе я могу вновь упустить момент», — Изуку тихо всхлипывает, когда острые зубы Бакуго со всей силы впиваются в нежную, светлую, усыпанную веснушками кожу шеи. Большая алая отметина красовалась именно на том месте, где веснушек было особенно много, сильно выделяясь. Катсуки всегда был собственником, им двигало неутомимое желание присвоить себе что-либо или кого-либо. Например, Деку.       Блондин резким движением подхватывает Изуку на руки, усаживая того на обеденный стол. Мидория, с трудом осознавая, что происходит, сконфуженно пыхтит, рукой убирая упавшие на глаза непослушные пряди. Катсуки уверенно раздвигает ноги Деку, не обращая внимания на возражающее бормотание, лишь награждая Изуку грозным взглядом исподлобья. Он ведь сейчас буквально изнасилует Деку. Эта мысль заставила блондина на секунду замешкаться, потупив взгляд. Он презирал парня, скрывая за черствостью и стервозностью противное, жалкое, мерзкое чувство девчачьей влюбленности. Какой позор, какой стыд. Слабый бестолковый Деку в сильных и уверенных руках Каччана. Идеальное сочетание. — Деку, — тяжело дыша, молвит Бакуго.       Мидория заинтересованно поднимает голову, наблюдая за запыхавшимся Катсуки. — Просто скажи «да», — блондин мотнул головой, отгоняя от себя давящие мысли об изнасиловании, которые бы он не хотел брать во внимание.       Изуку неловко отводит взгляд, нервно улыбаясь, не понимая, что от него требуется. Но что-то внутри настойчиво упрашивает его подчиниться Каччану, выполнить каждое требование. Губы Деку дрожат, и он неуверенным голосом тихо произносит:  — Да.       Каччан толкает Изуку в плечо, заставляя того неловко упасть спиной на стол, больно ударяясь о деревянную поверхность локтем. Мидория невольно охает, ощущая, как руки Катсуки стягивают с него штаны. Темноволосый закрывает глаза, стараясь отогнать от себя нависший испуг. Горячие грубые ладони проходят по икрам, поднимаясь выше, неловко поглаживая бедра, периодически болезненно впиваясь пальцами в кожу, оставляя красные пятна. Бакуго напряженно смотрит на податливое тело Мидории, облизывая пересохшие губы. Изуку весь его. Он сам согласился. Деку согласился полностью отдаться Каччану.       Катсуки ловким движением проскальзывает пальцами под ткань белья Деку, поглаживая возбужденный затвердевший член. Изуку вскрикивает от неожиданности, тут же прикрывая рукой рот, нервно оглядываясь. Нельзя шуметь, иначе, возможно, кто-нибудь их услышит. А еще хуже, увидит. Бакуго проводит рукой вверх и вниз, задевая пальцами чувствительную головку члена, из которой сочилась смазка. Блондин внимательно наблюдает за реакцией Мидории, за тем, как тот выгибается, желая податься вперед, тихо и стеснительно охает, жмурится. Другой рукой Бакуго скользит под футболку Деку, пальцами теребя затвердевшие соски. Юноша видит, как Изуку изо всех сил кусает тыльную сторону ладони в попытках сдержать громкий протяжный стон. — Не смей шуметь, ты ведь не хочешь, чтобы какая-нибудь круглолицая зашла сюда и увидела, как я ебу тебя прямо на их любимом обеденном столе? — злобно улыбнувшись, сказал Бакуго, убирая руку от члена Мидории, грубо теребя грудь Изуку.       Деку тихо всхлипывает, выгибаясь навстречу болезненным ласкам Каччана. Ему нравилось такое отношение Бакуго. Боль, которую причинял Катсуки, сносила крышу, погружала в эйфорию, заставляя клянчить больше и больше. Блондин царапает раскрасневшиеся соски Деку, которые теперь будут ныть, скорее всего, даже от легкого трения о ткань. Изуку убирает руку ото рта, приоткрывая губы в немой мольбе. Катсуки, внимательно наблюдая за лицом Деку, хитро улыбается, резко целуя того в губы, вновь спускаясь по шее, оставляя очередной бордовый засос. Целует ключицу, лаская кожу языком, оставляет дорожку из слюны на подтянутой груди, обводя языком ореол правого соска. После чего Бакуго резко кусает набухшую плоть, злобно ухмыляясь. Деку невольно вскрикивает, цепляясь пальцами за лохматые белые локоны Каччана, желая убрать его голову от своей груди. — Каччан, мне больно, — хныкая и шмыгая носом, простонал Деку.       Бакуго хмурится, прекращая кусать, нежно обводя истерзанную кожу языком, будто успокаивая. Блондин отстраняется от груди Изуку, глубоко вдыхая душный воздух. Мидория возбужденно дрожит, лежа на столе, его мраморная кожа была украшена не только яркой россыпью рыжеватых веснушек, теперь на теле еще и красовались сине-красные грубые отметины. «Никто не смеет так обращаться с Деку», — подумал Каччан, поглаживая раздвинутые ноги Изуку. «Кроме меня, конечно же». — Ты спал с кем-нибудь до этого? — спрашивает Бакуго, стягивая с Изуку белье. — Н-нет, — дрожащим голосом отвечает Деку.       Такой ответ потешил эгоизм блондина, заставляя Бакуго привычно нахмуриться и удовлетворенно оскалиться. Первый раз Деку должен быть самым запоминающимся. Первый раз Деку должен быть именно с Каччаном. — Тебе может быть немного больно, — задумчиво произносит Катсуки, неосторожно водя пальцем у входа Деку.       Изуку немного напряженно хмурится, после чего еле заметно кивает, позволяя Каччану продолжить. Блондин проникает сразу двумя пальцами в Мидорию, торопливо и жадно растягивая. Темноволосый зажмурился, ежась от неприятной протяжной боли, раскатившейся по телу. Бакуго не хочет, чтобы Изуку было невыносимо больно. Просто боль — пожалуйста, но откровенно мучить юношу он не собирался (хоть в душе ему периодически этого очень хотелось). Решив, что Деку уже полностью готов, Бакуго, стянув с себя одежду, аккуратно проводит головкой члена по растянутому анусу Деку. После чего, закусив губу, резко подается вперед, проникая в тело Изуку.       Мидория, почувствовав сильное давление, охнул, инстинктивно сжимаясь, не давая Каччану двигаться дальше. Боль была приемлемой, хоть и доставляла дискомфорт. Деку стыдливо отвернулся, пряча взгляд под вновь упавшими на лицо кудрявыми прядями. — Не сжимайся, — приказал Бакуго, сильнее толкаясь вперед.       Мидория попытался расслабиться, стараясь руками зацепиться за гладкую поверхность стола. Каччан двигался быстро и отрывисто, его движения невозможно было предугадать, из-за чего Изуку после каждого толчка невольно всхлипывал. Внутри ощущалась приятная теплота, наслаждение легкими нитями окутывало тело, заставляя ноги неметь. Мидория прогнулся в спине, шумно втягивая носом воздух. Катсуки, больно сжимая ягодицы Деку, продолжал толкаться в тело юноши, опустив голову вниз, наблюдая за тем, как узкий проход в тело Изуку постепенно растягивается. Его безумно заводил дрожащий и хрипящий Деку, который что-то невнятно бормотал себе под нос. Возбуждал приятный легкий аромат Изуку, сравнимый с легким, слабо ощущаемым запахом едва распустившихся одуванчиков. Возбуждал томный взгляд исподлобья, которым в последние секунды Деку наградил Каччана. Игривые веснушки еще сильнее выделялись на стыдливо покрасневшей коже. Бакуго тяжело вздыхает, изливаясь в тело Деку, наблюдая за тем, как лежащий под ним юноша облизывает пухлые алые губы, кончая себе на живот. Каччан выходит из тела Изуку, рукой проводя по слегка затекшей шее. Мидория неловко и смущенно ерзает, ощущая, как сперма медленно вытекает из его отверстия. Изуку смотрит на запыхавшегося Каччана с такой трепетностью, что Бакуго невольно вздрагивает. — Это было не так приторно-противно, как я ожидал, — фыркнув, прервал тишину Бакуго, натягивая на себя штаны.       Мидория довольно улыбнулся. Катсуки даже в таких ситуациях в своем репертуаре. Но зато теперь Деку точно знал вкусовые предпочтения Каччана.       Катсуки Бакуго любит поострее.