say something

А помнишь, как мы гуляли по улицам поздно-поздно ночью, и целовались, и держались за руки, и щурились на слепящий свет фонарей? Я тогда ещё пригрозил, что если ты проболтаешься хоть одной живой душе, у меня есть дробовик, и я знаю где тебя найти. Скажи, что помнишь, Йен. Скажи хоть что-нибудь, прошу. Нет, не впивайся пустым взглядом в узоры на выцветших обоях, не прижимай дрожащие губы к одеялу, чтобы твои всхлипывания никто не слышал. Я слышу их, слышу, как далеко бы ты ни был. Я никогда не умел любить. Наверное, ломать тебя по косточке - худший способ рассказать о своих чувствах, да? Но ты молчишь, равнодушно смотря на меня, смотря так, будто не помнишь всего, что между нами было. Молчишь сутки напролет, а ведь неделю назад тебя было не заткнуть, с твоими теориями о параллельных вселенных, бизнес-планами и идиотскими анекдотами, которые ты сам же и выдумал. (Благо, ты так увлечён своими бреднями, что не замечаешь моей глупой улыбки.) Быть с тобой - кататься на американских горках, только вот жизнь - не Диснейленд, и после страшного спуска ты не сможешь обнять Гуфи. После необдуманно сказанных грубых слов близкого не утешишь сахарной ватой или рожком мороженого. Как жаль, что мы больше не дети, Йен. Я ненавижу тебя. Ненавижу за то, что люблю. Ты - моя единственная слабость. Ты - повод потратить последние деньги не на стопку виски в “Алиби”, а на свежую газету и, пробегая по сухим строчкам некролога, облегчённо выдыхать. Ты - причина, по которой я нарезаю круги на грязных трассах в надежде найти тебя, спасти тебя. Моё сердце замирает, будто у влюбленной девственницы, каждый раз, когда я вижу рыжеволосых парней издали, и сжимается, когда они вопросительно смотрят на меня. Знал бы ты, как я ненавижу их всех. Ты отдаёшься каждому, кто похотливо посмотрит на тебя в очередном гей-баре, но целуя меня - стыдишься и краснеешь. Ты придурок, Йен Галлагер. Честное слово, ты придурок. Все твои слова - пустое колебание воздуха, но я наивно верю каждому твоему “люблю”, очередному “навсегда”, виноватому “прости”. Ты перекрасил стены в моей комнате, когда я пошёл за пивом. Но мне было всё равно, ведь ты улыбался, как довольный кот, и по твоей щеке стекала не слеза - капелька зелёной краски. Я ненавижу зелёный цвет, Йен, но ты сказал, что он успокаивает. Что ж, признаюсь, каждый раз, когда я разбивал кулаки в кровь об эти стены, мне становилось чуть легче. Ты полюбил фотографировать закаты и рассветы, и теперь, когда ты, погружаясь в депрессию, забываешь о них, я часами сижу на крышах, чтобы сделать удачный кадр и показать тебе, когда ты снова будешь чересчур громко смеяться и болтать без умолку. Неужели ты забыл все те зимы, которые мы пережили вместе? Как прижимали горячие ладони к ледяным батареям? Как вливали в себя литры алкоголя, чтобы хоть немного согреться? Неужели, помня всё это, можно так легко сдаться, Йен? Знаешь, иногда мне кажется, что я для тебя не больше, чем навязчивая идея, следствие мании, в то время как ты - причина моей. И я кружусь с тобой по тесной комнате наших отношений в биполярном вальсе, не зная, в какой момент ты наступишь мне на ногу или обессиленно упадешь в мои объятия. И возможно, безумно влюблённый - вовсе не чрезмерно пафосный эпитет, если речь идёт о моих чувствах к Йену Галлагеру, самому прекрасному психу на свете.