***
Комнату освещал лишь экран айпада, который вскоре погас и воцарился полный мрак. Джош лежал на кровати, слушая меланхолические песни, сквозь которые пробивался шум дождя, лившего весь день. Взгляд его был направлен вверх, а в мыслях парень сравнивал эту темноту с той, которая царила у него в сердце и голове в последнее время. Он схватился за волосы: у него больше не было сил, голова трещала и расходилась по швам от мигрени. Эта боль выматывала Джоша, однако лечиться он не собирался. Таблетками тут не поможешь. Парень не знал, что делать с собой. Но одно Джош знал точно: он сходит с ума. Особенно ночью, когда родные спят, а друзья ошиваются в клубах без него, парень чувствовал давящее в груди чувство одиночества, бесконечные тревоги, отдававшиеся болью в голове, и беспричинный страх, менявший парня изо дня в день. И никто-никто не хотел спасти его. Боль в голове растет — и парень отрубается. «Колледж — ад», — это часто можно усышать в разговорах или переписках студентов, но знали бы они, что ад приветлив для популярных красавчиков и красавиц. Ими восхищаются преподаватели, даже самыми отбитыми, любят ботаны и, конечно же, все сплетничают о жизнях и судьбах знаменитостей колледжа. Обычно самыми известными становились самые богатые, так как они сдавали на ремонт больше всего денег, за что становились идолами для преподавательского состава, они носили одежду самых элитных брендов, за что становились идолами для обычных учеников, но Джош Дан был одним-единственным исключением из этих правил. Да, Джош был одним из тех популярных подростков; к тому же, некоторые считали его панком "или что-то в этом роде" из-за постоянно меняющегося цвета волос: от пастельно-голубого до кислотно-желтого; пирсинга, татуировок, тоннелей в ушах и вечного, будто приклеенного, скейта за спиной. Хотя Джоша и побаивались буквально все, он не слыл грубияном или нахалом, (его внешний вид говорил об обратном, но, тем не менее…). Он любил широко улыбаться всем проходящим мимо, не пропуская и забитых очкариков со скобами, которым Дан часто помогал, расталкивая надоедливых задир, самоутверждавшихся за счет задротов. Странным образом Джошу удавалось быть своим в доску и среди шумных качков, и среди занудных ботанов, поэтому Джоша знали и любили практически все. Однако неожиданно всё изменилось. Все больше и больше с каждым днем стали отстраняться от Дана; даже более того, мелкие хулиганы, так боявшиеся его раньше, сейчас были не прочь поразвлечься тривиальными шутками: подкинуть в его шкафчик дохлую крысу или ворону, налить клей на его стул или подложить подушку-пердушку. Никто не понимал, что случилось с популярностью Джоша, но они и не хотели задумываться, что случилось с самим Джошем. По колледжу стал ходить слух, что у него умер брат, но никто не верил в это, ведь Дан тогда бы все рассказал своим «лучшим друзьям», а те в свою очередь другим друзьям, а те… в общем, все бы знали. Но факт оставался фактом — Джош Дан изменился и никто не знал причины.***
Парень открыл свой шкафчик и увидел там новый «подарок» от своих «почитателей». Безразлично оглядев висящую там крысу, на которой была бумажка с надписью: «Джош Дан СОСЕТ!», он без капли брезгливости взял мертвую тушу грызуна и кинул её в хихикающих позади шутников. — Эй, ну чё, мудила, как подарочек? — крикнул один из них, но в ответ ему последовал лишь громкий хлопок закрывшегося шкафчика. Джош даже не взглянул на этих выродков, направившись быстрым шагом в свой класс, желая уже сбежать от этих людей. Поднявшись по лестнице и завернув, на Дана прыгнул из-за угла его друг. — Хей, бро, чё как жизнь? — громко сказал тот, слезая с Джоша, похлопав по спине — Нормально. Чего тебе? — Все говорят, что в последнее ты сам не свой. В чем дело? — Блять, отъебись! Какая тебе разница?! — Джош без промедления схватил учебник по алгебре, который был самым легким, и метнул в друга. Парню удалось увернуться, но, не сказав ничего больше, он пошел в противоположную сторону. Джош проводил его озлобленным взглядом, поднял учебник и зашел в свою аудиторию. Сидел он всегда на последних рядах, как самый настоящий bad boy. Сегодня Дан решил не писать лекции, а лишь рисовал в тетради ручкой какие-то каракули, напоминающие отдаленно черепа и пришельцев, и думал о том, что же с ним происходит в последнее время. Внутри него бушевала ненависть и злоба без причины. Или просто он не знал её. До Джоша, конечно, дошел слух, мол, его брат умер, но это было таким же бредом, как все другие сплетни, распространяемые, чтобы удовлетворить любопытство людей. Просто люди настолько глупы, что пытаются объяснить всё подобными методами, строя безосновательные теории. Джош сам не знал, когда его доброжелательность и открытость ко всем сменились гневом и озлобленностью на всех.***
Выйдя из универа, Джош Дан закинул руки за голову, и, ухватившись за край скейта, вытащил его из рюкзака и небрежно кинул на дорогу, совсем не жалея своё средство передвижения. Он встал на него, и, оттолкнувшись ногой, покатился вниз по тротуару, который вёл прямо к его дому. Колледж Джоша располагался на возвышенности, а дом Джоша был далеко, поэтому туда он возвращался всегда на скейте, чтобы было не так скучно, и с ветерком. Он катился вниз на доске, разглядывая мелькающие цветные вывески и проезжающие машины, совсем не обращая внимания на дорогу. И за это он поплатился совсем скоро: наехав на камень, доска подскочила и Джош упал на асфальт, всем весом на свой бок. Скейт покатился дальше по тротуару, а Дан лишь взвыл от боли и проводил ускользающую доску взглядом. — Ну и проваливай, сука! — прокричал он, медленно пытаясь встать. Парень чувствовал, как сильно болит его бедро и идти он бы вряд ли смог без передышки, а перспектива сидеть под палящим солнцем тоже не прельщала его. Оглянувшись, Джош заметил совсем близко старую католическую церковь. Поднявшись, он, прихрамывая, направился к храму, совсем медленно добираясь к нему. Внутри было довольно сумрачно, а из-за витражей солнечные лучи окрашивали стены во все цвета радуги. Пока Джош разглядывал внутреннюю красоту церкви, он не обнаружил ни одного служителя, что его особенно и не смутило. Даже обрадовало. Он дохромал до деревянной кабинки для покаяния и сел туда, закрыв дверь. Нет, Дан не хотел каяться в чем-то, он хотел лишь спрятаться, передохнуть в одиночестве и нормально добраться до дома, но неожиданно он услышал мужской голос совсем рядом, из другой кабинки. Он не видел этого человека, ведь между кабинками была стена из деревянной резьбы, а щели были настолько мелкими и было достаточно темно и поэтому разглядеть что-то он не мог. — Приветствую тебя, брат мой. В чем ты хочешь покаяться? — Что…? — вздрогнул от неожиданности Джош, — Я… Я не хотел каяться. — Если ты здесь, значит, хотел, брат мой. — Я просто упал со скейта и хотел передохнуть в одиночестве, чувак. — Тем не менее, ты оказался здесь, Бог направил тебя в это место не просто так. — Чува-а-ак, я атеист. От слова «совсем». — Бог любит всех нас. И верующих, и атеистов. Он выслушает и поможет всем. Каждый из нас грешен. Может, все-таки, тебе есть в чем покаяться? Джош задумался. Он стал перебирать свои пальцы, вспоминая, каким он был раньше и как он начал меняться. — Я был сегодня в гневе. — Почему, брат мой? — У меня много страхов, чувак, сомнений и, мне кажется, моя голова тяжелее моего тела, точнее мысли в ней. Ты не поймешь. — Откуда тебе знать, что я не пойму? Продолжай, продолжай. Джош повернул голову к голосу незнакомца. Впервые за всё время кто-то интересуется так его переживаниями, а это даже человек, которого он не может увидеть. — Я не знаю, что делать, мне кажется, гнев — это способ отстраниться от людей. Я думаю, что они не поймут меня и не хочу устанавливать контакт. Они не поймут меня. — Брат мой, тебе не обязательно злиться. Стань к людям более благосклонным. Я знаю, что среди них много… ублюдков, но гнев — это грех, который стоит приручить, брат. "Почему же ты не приручил свой гнев, если это так просто?", — подумал Джош. — Если ты не хочешь общаться с людьми, лучше скажи им это в лицо или проигнорируй. — Я попробую… — Приходи в следующий раз, когда тебя будет что-то беспокоить. Бог любит тебя, брат мой. Джош услышал, как служитель покинул кабинку, но посмотреть ему вслед не захотел. Сидел Дан в одиночестве недолго: бедро скоро перестало так сильно ныть и парень отправился домой.