Peace of mind

Их пути разошлись меньше года назад. Едва прикрыв глаза в ночной тишине, Чарльз возвращается к мокрому песку под ногами, слышит крики чаек, Мойры и чувствует, как морской ветер бьет в лицо. Странно, с каждый днем запах моря становится в его воспоминаниях всё горше. Краем сознания Чарльз понимает, что это на самом деле не так, просто его боль накладывает отпечаток, но от осознания этого легче не становится. В голове нарастает гул и Ксавье приходится буквально заставить себя открыть глаза, осматриваясь в поисках спасения. В этом вовсе нет необходимости: шприц и две ампулы с сывороткой никуда не исчезли из металлического лотка, аккуратно пристроенного на журнальный столик. Не очень удачно он вписывается в обстановку, находясь среди сваленных в кучу книг, пустых бутылок и грязных тарелок. Ну, да и бог с ним. Бедняга Хэнк банально не успевает следить еще и за порядком в огромном особняке. Чарльз подтягивает слабеющие ноги к груди и сворачивается в кресле калачиком. Мысли снова невольно возвращаются на Кубу, но фокусируются уже не на событиях — на сильном развороте плеч Эрика. Сейчас всё это кажется до смешного глупым, мир стоял на пороге войны, а Чарльз может вспомнить только чувство восхищения сильным и уверенным другом. Будто других проблем нет. Картинка в голове сменяется на почти черную толщу воды и ощущение сильного тела в руках. В тот момент не было правильного и неправильного, был только Эрик Леншерр и сам Чарльз. Искренний, горячий. Сейчас от этих чувств осталась только тоска и слабая резь в горле. Чарльз опускает голову и упирается лбом в колени. В нос пробивается резкий кислый запах собственного грязного тела, отчего Ксавье морщится, а на глаза мгновенно накатывают слёзы. Ледяной ветер из распахнутого настежь окна приносит немного ясности рассудку и Чарльз почти поднимается, чтобы закрыть его, как вдруг ноги подкашиваются и Ксавье падает обратно в кресло. Голоса в голове ноют на разные лады, и Чарльз сдается, ставит почковидный металлический лоток себе на колени, берет в руки шприц и сразу обе ампулы, заученным движением поршня набирает двойную порцию сыворотки. К слову, пояс от халата — отличная замена жгута, а сделать инъекцию — дело пяти секунд. Чарльз бросает использованный шприц обратно в лоток, сгибает руку в локте и прижимает к груди, невольно баюкает. Гул постепенно стихает и Ксавье почти улыбается, глядя в темноту. Тело охватывает легкая, едва ощутимая дрожь, в ушах гудит кровь, но этот звук кажется почти приятным и даже сладким на вкус. Чарльз отчего-то горько усмехается, поднимается на ноги и подходит к окну, игнорируя набирающую силу дрожь. Ничто не должно удерживать нас от нашей цели, правда? Мысль кажется совершенно чужой, даже инородной и Чарльз невольно сильнее вглядывается в темноту снаружи. В надежде увидеть… что? Чарльз знает ответ? О, да к черту, Чарльз знает ответ, весь гребаный мир знает ответ, и даже тротуарная плитка десятью метрами ниже может поклясться на библии, что Ксавье в очередной раз ждет если не возвращения друга, то хотя бы знака «эй, я здесь, я про тебя не забыл». Ты должен научиться отпускать, просто отпусти и брось. Чарльз знает, что подставит щеку. Воспаленный мозг дурачит, дезориентирует, заставляет слышать собственное имя в острых порывах ветра, слышать с родной интонацией, произнесенное до боли желанным баритоном, до рези в ушах. Чарльз распахивает глаза, позволяя случайным слезам побежать по щекам, ищет кого-то, почти перегибается через подоконник, будто во мгле действительно кто-то есть. Но ночь безлунна и безжалостна к Чарльзу, оставляя его наедине со своим безумием. Ксавье наспех вытирает лицо рукавом и становится на колени в проеме окна, в последней надежде. Ветер качает едва видные вершины деревьев и Чарльз видит то, что хочет видеть. Так что иди сюда, иди, иди же. Иди, я зову, иди же. И Чарльз идёт.