Люди Икс. Столпы надежды.

Польша, 1944. Проливной дождь шел, будто в насмешку над людьми, обреченно шагающими под прицелами автоматов, от чего атмосфера становилась невыносимой. Эрик отдаленно представлял, что же творится за высоким забором с колючей проволокой, но лучше, тем более легче, не становилось. Резко дернувшись, подросток почувствовал, как кто-то сильно сжал его руку. Вскинув голову, он увидел, как нацисты пытаются увести его свет, его мать в этот лагерь изощренных пыток. Ужас от этого осознания, подобно ледяной воде обрушился на него. Неожиданно, даже для самого мальчика, он закричал. Закричал неистово, ведь этот миг, возможно, его последний миг. Не было ни просьб, ни молитв в этом крике. Ярость и любовь. Вот все что осталось мальчишке, который еще совсем недавно весело смеялся над возней дворовой ребятни. Он обнял мать в какой-то совсем еще неуклюжей попытке защитить ее. Отчаянно глотая воздух, он почувствовал опору, кто-то не дал им рухнуть в скользкую пересыщенную дождевой водой грязь. Повернув голову, юноша увидел отца. В его взгляде читался страх и такая странная решимость. Его тихие слова надолго впились, ненасытными пиявками, в юное сознание: "Сейчас или никогда". Только спустя долгие восемь месяцев мальчик осознает, что же означали эти тихие, поспешные слова. А сейчас он должен бороться. Странная вибрация рассекла воздух, и военные в страхе отступили. И так сложно держать себя в руках, когда симфония металла, впервые обретшая свободу, проникала в каждую клеточку организма, вселяя ужас в бессильных перед ней людей и заставляя металл подчиниться воле новоявленного мутанта. Скрипы и стоны железа, разбавленные криками и плачем пленников, слышались отовсюду. Автоматы вырвались из рук мучителей, синицами метнулись в воздух и камнем упали на землю. - Бежим! Неважно, что произошло, сейчас не время для размышлений. Соблазн обрести свободу слишком велик. Толпа ринулась в разные стороны. Кто-то падал и больше не поднимался вновь. Ведь в подобной суматохе так безобразно легко затоптать ближнего ради спасения собственной шкуры. Эрика воротило от происходящего, как от дурного сна, слишком нереального и страшного. Отец потянул его с матерью, объединяя их с всеобщим безумием. Они бежали, не зная куда, просто бежали, позволив надежде или же отчаянию вести их. Ноги путались и скользили в импровизированном болоте, отдаленно напоминающем дорогу, которая была здесь еще несколько часов назад. Они вырвались из потока и побежали в сторону леса, в котором можно было если не укрыться, то запутать след. Голова пульсировала и болела, будто в нее залили нагретый мёд. Мальчик переставлял ноги, давно перестав соображать, зачем и куда они должны идти. Он посмотрел на суровое лицо отца, перевел взгляд на крепкую руку, тянущую их вперед. Ланшерр-старший шел быстро и уверенно. Улочки и подворотни мелькали перед глазами. Эрик поморщился, даже крысам не приходится так прятаться и осторожничать. Вдали показался лес, но чтобы добраться до него нужно пересечь широкую дорожную полосу, на которой никак нельзя было укрыться от любопытных глаз и вездесущих нацистов. Они остановились в узком проулке между заброшенными домами, обдумывая следующий ход. Уже немолодая женщина прижала сына к груди, она не плакала, и только сейчас Эрик увидел насколько это сильная женщина. Пусть руки и лицо были покрыты грязью, а впалые щеки и синяки под глазами напоминали о бессонных ночах полных взрывов и голода, все равно он любил ее больше жизни. От размышлений его отвлек охрипший голос отца. - Мы должны продолжить путь. За лесом мы сможем связаться с моим знакомым, он нам поможет. - Но по лесу расставлены мины, – сказал юноша, старательно скрывая волнение. - Мы знаем, дорогой, - тихо ответила мать. – Но другого пути нет. Поджав губы, Эрик был вынужден согласиться, в городе их быстро поймают, а другие пути из города закрыты. Сердце билось судорожно и дико, также отчаянно, как те люди, схваченные в плен. На мгновение парень застыл посреди пустующего шоссе, его взгляд метнулся к небу. Тучи, тучи везде и нет даже намека на самый маленький луч света. - Не останавливайся! И снова бег. Где-то раздался взрыв, их семья не была единственной, что побежала в лес. Такова цена за свободу, как бы коротко не было это мгновение. Но нет времени на сожаления и плач. Дальше, быстрее. Раздался тяжелый и неприятный звук, тихий болезненный вздох последовал за ним. Обернувшись, они посмотрели на упавшую женщину, сжавшую ногу в наивном намерении уменьшить боль. Быстро подбежав к ней, старший мужчина обнял ее за талию и аккуратно перебросил ее руку через плечо. Не было вопросов о том, как она себя чувствует. Они все понимали: не время и не место. - Осталось еще немного, – Эрик с удивлением заметил, что голос отца дрогнул, а взгляд застыл в одной точке. Проследив за ним, мальчик обернулся и с ужасом посмотрел на молодого солдата, который, кажется, был напуган не меньше немолодой пары и ребенка. Своими дрожащими руками он направил на них автомат и начал что-то говорить, но Эрик едва ли мог разобрать лающе-булькающие фразы. «Еще чуть-чуть, – отстранено подумал Эрик, - и он захлебнется в собственной слюне». Старший мужчина попытался убедить отпустить их, давя на сомнения молодого человека. Было видно, что солдат начал колебаться, сделав шаг назад, он начал озираться, будто ища поддержку. В своих терзаниях он походил на запутавшегося, растерянного ребенка. И вот он почти отступил. Но что-то резко переменилось в его лице: взгляд стал жестче, а руки почти перестали дрожать. Он направил дуло автомата в сторону говорящего. Он приказал мужчине замолчать, иначе он начнет стрелять. В этот момент вмешалась супруга Ланшерра-старшего, Эрик попытался ее остановить, но она говорила и говорила, будто от боли и страха ее рассудок помутился. Она все просила отпустить их. И в этот момент череда оглушительных выстрелов разорвала надежды юноши, поймавшего на руки тело теперь уже мертвой матери. В следующий момент солдат упал замертво. Камень, брошенный мужем мертвой женщины, угодил молодому парню прямо в висок. Эрик навсегда запомнил их лица. Серые, с несколько удивленными выражениями, в них нет даже капли покоя, о котором рассказывают, когда описывают смерть. Вот они, навеки потерявшие покой. Такая родная женщина с нашпигованной свинцом грудью, из которой текла кровь, как вода из нескончаемого родника. Абсолютно незнакомый парень с чуть приоткрытым ртом и лицом, обрамленным его же кровью, его ли вина, что он просто выполнял приказы. Эрик не знал. Взглянув на отца, он увидел не полного уверенности мужчину и не добряка работягу, он увидел человека, в котором, как и в нем самом, оборвалась тонкая, но самая важная струна. Мужчина взял сына под локоть и потащил дальше, в гущу леса. Эрик не знал, сколько они шли. Вечность или пару часов. Возможно, они не шли вовсе. Все стало неважно. Остались только они и тишина. Отец упрямо продолжал тащить его. Ночь медленно окутывала землю, как мать, укутывающая нежеланного ребенка, к которому неожиданно для себя она привязалась. Спустя какое-то время они оказались у дороги, более узкой, чем шоссе у города. Отец усадил его около старого, обшарпанного дерева и, приобняв, сказал ждать, скоро должен приехать его друг. Эрик о многом хотел спросить, о том, откуда у отца такая уверенность, что его друг приедет; что теперь будет с ними; что же произошло в городе. Но посмотрев отцу в глаза, мальчик неожиданно понял, что все вокруг расплывается, а сам он проваливается в сон. Его окружила мягкая темнота. И краем ускользающего сознания он подумал, что если это смерть, то она не так уж и плоха. Той ночью даже сны не трогали измотанного мальчишку.