Здравствуйте
Хмыкает, ведет юношу к книжным полкам, пропитанными затхлостью, холодными рассветами и мягкими закатами разных лет. Старостью. "Даже не задумывайся об этом," — приказывает себе Антон и тут же щурится от ярких лучей холодного солнца своего разрушенного мира. "А-он-красивый, " — звонко брякают маленькие колокольчики, и он не хочет, не желает верить в услышанное.Здесь только старье, новые, увы, в магазине.
И эта тёплая-теплая улыбка на лице напротив. Антон чувствует сочные брызги солнечных лучей, игриво тающих где-то на ребрах, и хочет убежать, скрыться от этого тепла, предпочитая сдержанный холод серых улиц города. Вот только с собой почему-то ничего не может сделать. Стоит и глупо смотрит на принца из собственной сказки, чувствуя, как фраза на левом запястье неимоверно колет, режет холодом метала, горит адским пламенем. А Арсений внезапно всё понимает — чувствует, как меняются его внутренние механизмы. Раз. Два. Три. И дышать вдруг становится легче. С жадностью глубоко вдыхает спертый воздух библиотеки, до лёгкого головокружения, до покалывания ребристой растерянности, растворяющейся на кончиках пальцев. Смотрит ясными, голубыми глазами на хрупкое, испуганное изваяние, и сам себя не понимает. Дотрагивается до собственного запястья, чувствуя на коже немую пустоту. Осторожно тянется пальцами к нежному фарфору бледной кожи и замирает, видя там собственную фразу, сказанную вот, минуту назад. И тихо сжимает в крепких, до легкого хруста хрупких плеч, объятиях, даря ключ от огромной двери собственного, внутреннего мира. Бери, не стесняйся, ведь у нас один голос на двоих. Сейчас жизнь ласково обнимает Антона со всех сторон. И он думает, что все колючие слёзы страха и жалкие попытки проговорить хоть слово стоили того, чтобы найти в старой, давно забытой многими библиотеке свой диковинный мир, свой уют и своё море — порой штормящее, но чаще мягко накрывающее лазурной волной спокойствия. Антон до жути боится, что однажды огромное, жгучее солнце осушит его море. Раньше постоянно готовился к этому, но Арсений не уходил. Открывал все потайные дверцы своих огромных шкафов, разрешая Антону перебирать вещи разных лет, на тканях которых серебрились чужие и собственные секреты. Безумно любит его — хрупкого, немого ну-он-же-ещё-мальчишка юношу, и конечно не собирается никуда уходить от ярких, молчаливых фонариков — теплых таких, — озаряющих ночную, холодную темноту. И вдвоём не так страшно. Совсем не страшно. Бережно хранит в памяти, на самой верхней полке огромных, платяных шкафов потрепанную временем тряпочку с аккуратным "Здравствуйте". Прикрывает глаза и слушает симфонию тихих, неспешных звуков — Антон даже ходит по-другому. Холодными, босыми ногами тычется, пытается просунуть ледяные лодыжки под теплые бедра Арсения. Попов ласково берет тонкие ножки в свои тёплые руки, осторожно растирая их, пытаясь немного согреть. Антон по-детски щурится и ярко так, довольно сейчас-вот-вот-замурчит улыбается, не подозревая, как у мужчины от переполняющей его нежности не по-детски щемит сердце. Раз. Два. Три. Тихая симфония чувств, горячо бьющихся внутри, мягко журчит где-то на слуху, но он не может уловить мелодию, не хочет. Хочет лишь смотреть и чувствовать это молчаливое безумие. Антон догрызает яблоко, мешок с которыми Арсений притащил минут тридцать назад, и смотрит на ноутбук, где неспешно грузится фильм. В нетерпении жмется к крепкой груди, ластится, тычется лбом и вдыхает, вдыхает до легкого головокружения и тяжёлого осадка в лёгких, запах своего моря. Арсений обнимает, прижимает ближе к себе, плотным кольцом рук защищая невинность от внешнего мира, облепленного чужими грехами. — Погружаемся в мир кинематографа, — бормочет Арсений, торжественно нажимая на "плей". И весь мир погружается вместе с ними в просмотр какого-то подросткового фильма. Арсений пропускает заставку и маленькое начало, сразу же прокручиваемое с каких-то реплик. Он просто смотрит на восторженные, по-детски огромные изумрудные глаза, внимательно впитывающие каждый секундный кадр. Мягко улыбается, чувствуя, как тягучее тепло медом расползается под ребрами. И сладостью оседает на языке счастье — вкусное такое, любимое. Нехотя поворачивается к экрану и прыскает. — Смотри, это же тот усатый педофил из фильма, который мы недавно смотрели. — Быстро ставит на паузу и тычет пальцем в экран. Антон ярко так, безбожно красиво улыбается, показывая милую ямочку на щечке, и закатывает глаза, откидываясь назад. — Ну это же правда он. Не узнаешь? — Антон, все так же улыбаясь, нажимает на "плей", воссоздавая утерянную атмосферу. Только Арсению все неймется. Так же хмыкает, безумно улыбается и еле удерживается, чтобы не сказать что-нибудь ещё по этому поводу. — Ну они не слишком худые для людей из самого голодного района, — говорит он через несколько минут взаимного молчания, смотря на главную героиню и массовку. Антон с полуулыбкой закатывает глаза, погружаясь, кажется, с каждой секундой в фильм всё больше и больше. — Ну конечно, — хмыкает Арсений, видя у простушки навыки профессионального снайпера. Антон ёрзает, чувствуя себя немного неловко. Он-то восхищался умениями девушки, до дикой трясучки, болезненного фанатизма мечтая научиться всему этому. А Арсений просто берёт и самодовольно смеётся над этим. Не приятно. - Погоди-ка, лук всё это время был в дупле? - Антон смотрит на мужчину и искренне не понимает, что в этом такого. В изумрудных глазах Попов чётко читает лишь "Чё придираешься, норм всё," и решает отодвинуть спор на потом. - А что будет, если они не спрячутся от этой хрени? - "Пиздец будет," - опять же читает во взгляде Антона Арсений, ловя в воздухе тихие шорохи раздражения. - А что это вообще такое? Откуда оно прилетело? Почему их не заметили, если летели не так уж и высоко судя по кадру? - Антон, не сдерживаясь, улыбается, закрыв лицо руками. Жестами обещает любопытному Арсению, что тот всё позже поймёт. Но Арсений не хотел, чтоб было "позже поймёшь", поэтому шустро ставит фильм на паузу. Антон на это ребячество лишь глаза закатил и нажал обратно на "плей". — Как всё-таки прекрасно брать кровь из пальца прямо на улице, правда, Антош? — парнишка вновь закатил глаза, пряча в плече Попова предательскую улыбку. — Стой, они семьдесят четыре года ничего не могут поделать с этим? — недоуменно спрашивает Арсений, ставя фильм на паузу. — То есть, чтобы предотвратить бунт, они делают то, что может спровоцировать этот самый бунт? Гениальнее может быть только свинья, выбирающая апельсины. — Антон обиженно бьёт Попова по плечу, по-детски мило хмурясь. — Ну Антош, ну реально хрень. Ещё эта женщина-попугай. Деревенская, видимо, поэтому все костюмы Леди Гаги напялила. — Антон ещё больше хмурится, сжимает губы в тонкую, бледную линию, хотя Арсений видит задорные искорки в нежном переливе изумруда и как уголки губ напротив дрожат от напряжения. — Лицо попроще сделай, — хмыкает он, кажется начиная слышать звук закатывающихся глаз. Нажимает вновь на "плей" и тянет Шастуна на себя, сжимая в до невозможности крепких объятиях. — Какое зрелище могут дать дети вроде её сестры? Зрелище для педофилов только. — Слышит, как тяжело вздыхает Антон, и улыбается уголками губ. — Эта брошь приносит, блять, одни несчастья, как она может её осчастливить? — Как же это, блять, весело: жить в самом голодном районе страны и отдавать подгоревший хлеб свиньям! — Арсений уверен, что слышит, как у Антона лопаются несколько сотен нервных клеток. — Весь мир ошибался. Вот это — самая нелогичная хрень. И не смотри на меня так. — А нахуй тебе торты украшать в пекарне, если их в самом голодном дистрикте страны никто не покупает? — Антон решил, что лучшая тактика — игнор Попова. Только самому Попову эта тактика не пришлась по вкусу. — О, модный показ у гладиаторов. — И ведь знает, что смешную вещь сказал, сученыш. Антон закусывает щеку, чтоб показать всем своим видом, что шутка ну совсем не смешная. Только вот смеяться над такой глупостью хочется очень сильно. — Это, знаешь, негров на плантации, когда их плетью бьют, постоянно говорить им, что надежда — единственное, что сильнее страха. — Арсений прям слышит "гениально", которое Антон медленно перекрывает во рту, мечтая плюнуть в красивое лицо этого мудака. — Ура, празднуем сорок минут от фильма! Неси винишко, Антош, скоро начнётся то, ради чего и снимался фильм. — Арсений не видит, но чувствует, как напрягается рядом с ним Антон, как сжимается его челюсть, хотя в воздухе растворяется лишь мертвенное спокойствие. — Я не могу смотреть на это. Джордж Харви нашёл идеальную жилу, молодец. — Тишина. И ни единого шороха со стороны Антона. — Ну до сих пор не понимаю, как профи не смогли уделать девочку из голодного дистрикта? И она ещё кинулась на этого пекаря. Дикая. — хмыкает, краем глаза смотря на мертвенно-спокойного — по-настоящему пугающего — мальчишку. — Пацан на пафосе такой. Из пекарей в принцев или как-то так. Да родителям, похоже, плевать на вас всех, бедняга. Семьдесят четыре года смотрят, как их детей убивают и ничего не делают. Столько же посмотрят. Или нет? — Арсений подавляет в себе улыбку, видя краем глаза этот ураган "Катрина" на безнадежно спокойном кого-ты-хочешь-обмануть лице. — Замените им оператора кто-нибудь. — Арсению кажется или он действительно слышит "бля, как ты меня уже заебал"? Но продолжает ходить по шаткой грани терпения Антона: — Они думают, что так правильно снимается экшен? Странно, что такие культовые фильмы... — Не успевает закончить свою мысль, потому что Антон прикладывает два пальца к его губам и по-змеиному злобно смотрит на него. Арсений с нежностью чмокает их и с задорной улыбкой продолжает: — Вот тот же "Форест Гамп", например... — и в этот раз его грубо прерывают лёгким поцелуем, который ненасытный Арсений с жадностью Скруджа Макдака углубил, игриво повалив Антона на спину. Улыбается, чувствуя на чужих губах горьковатый привкус раздражения. Несколько раз порывается оторваться, да вот только не может — не его это, быстро проигрывает в этой мини-игре. А вот Антон с хитростью Джуди Хопс отодвигает глупого лиса, тянущегося за еще одной щедрой порцией нежности. Улыбается опять так ярко и нежно — Арсений готов смотреть на эту улыбку одну холодную вечность, да вот только Антон вновь нажимает на "плей", и они снова погружаются в атмосферу "Голодных игр". — И всё, больше экшена не будет? — через рекордные долгие шесть минут и пятьдесят три секунды удивленно спросил Арсений, смотря на Антона. — Или я ошиба... — его вновь заткнули лёгким поцелуем, будто оставив на губах игривый солнечный зайчик. И тогда хитрый лис понял, как обдурить глупого кролика. — Им вот больно интересно смотреть, как такая как Китнисс просто ходит. — Душит в себе улыбку, топит-топит-топит детскую радость и мягкий смех, срывая с губ Антона колкий поцелуй. — Вот он же клялся, что любит её. С хера ли он сейчас с профи тусуется? — Антон целомудренно чмокнул Арсения куда-то в уголок губ, продолжая следить за экшеном. Такой настороженный и не увлеченный им — не порядок. Его эго требовало к себе более трепетного, большего внимания, чем этот невинный жест. Без зазрения совести продолжил: — Профи где вообще тренировались? В академии даунов? Их ничему там не научили? Они могли сжечь дерево, залезть наверх...да боже, много чего! — Антон быстро поставил на паузу фильм и медленно повернулся к Попову. Глаза недобро сверкнули в тусклом свечении комнаты. Неожиданно набрасывается на хохочущего Арсения, в шутку начиная душить его холодными пальцами. "Дай, сука, мне фильм спокойно посмотреть!" — четко читалось в безумном взгляде парня, и до омерзения довольный Арсений, естественно урвав нежный и трепетный поцелуй, сдался, шепотом клятвенно пообещав больше ничего не говорить до самых титров. Сильнее при этом скрещивая пальцы. — Смотри, малявка — это ты. Тоже жестами разговаривает. — Антон вновь играючи бьёт смеющегося Арсения, подавляя в себе улыбку. Поражение. Пиф-паф — и прямо в цель. Малое дитё вновь получает свой маленький, сладкий приз, от чего голубые глаза с ещё большей лисьей хитростью сверкают неподдельным счастьем. — Единственный, сука, ребёнок за семьдесят четыре года, который породил бунт...вот Антош, честно — хуйня. — Арсений даже не рассчитывает на поцелуй, без задней мысли говорит свои истинные эмоции. А Антон и не собирается угождать хитрому лису, преподносить ему какие-то маленькие презенты. Просто смотрит в экран, кажется впервые задумываясь об одной из маленьких трещинок на идеальности этого фильма. Так мимо проходят ещё несколько фраз Попова. То свет не так, то герои сядут не так, то, сука, дышать при такой ситуации надо т а к, а не иначе. Наконец, Арсений вновь попадает в цель, сказав смутное "Какие в профи дегенераты, господи". Антон смазано целует его куда-то в верхнюю губу, продолжая сочувствовать главной героине. Арсений начинает ещё больше придираться к фильму, создавая при этом из ничего наитупейшую ошибку, "самую главную, Антош, очень важно", что сам потом удивлялся, как это вообще могло прийти в его-то голову. Эго внутри него возмущается, бушует, бунтует, а Попов так и продолжает топить его, предпочитая за кроткие поцелуи немого мальчика украсть хоть все звёзды с небосвода. Придраться даже к цвету травы, если это замечание позволит ему получить маленький приз от Антона. — Ну перед бабой красоваться ты, конечно, молодец, а как высказать всё в самый удачный момент и бросить вызов... — Антон вновь слепо тычется болезненно коротким чмоком куда-то в уголок губ Попова. Арсений притягивает парня ближе к себе и с жадностью углубляет поцелуй вплоть до лёгких покусываний пухлых губ. Улыбается, потому что не может ничего с собой сделать. И продолжает задыхаться, тонуть, гореть в чувствах к Антону, наркотиком текущим по венам и прямиком в сердце. — А фильм ниче такой, может еще когда-нибудь глянем его? — тихо мурлычет он, с детским трепетом проводя кончиком носа невидимую линию вдоль скулы. И Антон тихо усмехается, осторожно, ласково так обняв Арсения. И никто так и не узнает, кто кого еще обхитрил — хитрый кролик или глупый лис.