***
Было тяжело доказывать свои чувства. Он же первый на дворе фанат принцессы, да и вообще не дурак пройтись по женщинам, но чёрт возьми, Су-Вон. Ладно. Меняем план. Примерно с такой моральной установкой Хак униженно стучался в дверь первый раз (ну, как униженно — позже выяснилось, что могло быть хуже). Раз Су-Вон не верит его словам, то пусть поверит действиям. Доказательство вышло отменным, как уверяла собственная задница на следующий день. Да ну к чёрту, и так всё ясно. Виделись они редко, если сходились — то непременно с Йоной или с кем-нибудь ещё. Хаку в край осточертело мудрёное высшее общество. Вероятно, Су-Вону тоже. Раньше он с искренним удовольствием высиживал полуторачасовые заседания, прислушиваясь к мнению короля, разных кланов, приближённых вельмож, и выходил оттуда с таким восторгом на лице, как будто круче политики ничего быть не может. Теперь же Хак с мстительной усмешкой подглядывал через окно, как Су-Вон с нетерпением закатывает глаза и тоскливо смотрит в сторону двери. Какая к чёрту политика… и так всё ясно.***
И как бы им получше это скрыть? В ожидании, когда же наконец кончится это дерьмовое заседаньице или что там вообще происходит, Хак задумчиво бродил по двору, изредка отпугивая копьём попрошаек или нежеланных гостей. Главная проблема — это Йона. Она их объединила, она же им теперь мешает. Несмотря ни на что, она всё ещё глупенькая капризная принцесса с бесконечной претензией к своим волосам. И что-что, а избаловал её король нещадно. Последствия терпел весь клан неба, а также клан ветра, если считать Хака полноправным представителем, слуги и приближенные господа. Но что важнее, она как шлагбаум между ним и Су-Воном. Не обойдёшь и не поднимешь без разрешения. Вот такой вот неудобный шлагбаум. Когда Хаку донесли, что принцесса приболела и к ужину не выйдет, он еле сдержал ликование. — Мне очень жаль, — сказал он Илу, и это было правдой, поскольку нет ничего хуже болеющей женщины, да и, наверное, ей действительно нехорошо. Король только кивнул и прибавил к своему известию: — Так что вечером ты свободен, Хак. За ней присмотрят, а ты можешь посоревноваться с Су-Воном, и не придётся отваживать мою дочь… Чем вы там занимаетесь, из лука стреляете? — Ага, — он хрюкнул в кулак. — Из лука.***
Кстати говоря, король-то уже давно вышел, и где все ходят? Хак хмуро сидел на перилах, почёсывая спину копьём. Что за ерунда, о чём вообще можно так долго базарить? Вельможи и генералы по одному, а иногда группками, выходили на свет божий, но к тому времени, как вышел последний, божий свет явно превратился в божью тьму. Ужин давно подали, наверное, Мин-Су отнёс самое вкусное Йоне в комнату, чтобы она могла и поесть, и отдохнуть. Хак в нетерпении постучал древком по стене. Вышло слишком громко, ну и пусть. Темно, как в… «Очень темно», — уставившись на ступени, завершил мысль Хак. И кто из этих высокопоставленных личностей — Су-Вон? Тёмные силуэты копошились на дороге, прощаясь и утекая тенями в ночь. Не видно ни зги, разве что очертания. Но Хак не был бы Хаком, а уж тем более — будущим генералом клана ветра, если бы не сориентировался в такой ерундовой ситуации. Соскользнув на землю, он бесшумно зашагал прямо в толпу. И с самого края всё-таки нашёл. — Добрый вечер, господин заседатель, — не без издёвки поздоровался Хак, запуская пальцы под ворох одеяний. Кожа такая же мягкая, как шёлковая ткань изнутри, и тёплая в ожидании его поцелуев. Су-Вон обернулся; Хак был готов поклясться, что узнает эти изгибы шеи в любой, самой кромешной тьме. — Хаку? — позвал он тихо, но у Хака уши заложило, как это было нежно, на высокой ноте тягуче и совершенно спокойно (с маленькой натянутой нитью вибрации в голосе) сказано. Сердце долбанулось о грудную клетку, как бешеный бык в ворота. Он промычал «да». — Кажется, у нас есть свободное время, — улыбнулся Су-Вон. Вот так всегда: рядом с ним Хак чувствовал себя чуть ли не дикарём, правда, его это не смущало ни капли; просто один и тот же факт можно передать по-разному, не задевая чувств ничего не подозревающей Йоны даже вне её присутствия. К слову о чувствах. И о «задевать». Хак бы сейчас с удовольствием что-нибудь задел.***
Птицы тихо пели над головой, протяжно выли ветры, и этот звук был как стон, что срывается с губ проигравшего, поддавшегося, отдавшего; погода на их стороне. Тёмная ночь была богата на шумы природы, и они словно сливались с каждым звуком, вырывавшимся из груди. Пальцы — сначала холодные, теперь влажные — скользили по коже, исследуя тела, нащупывая и успешно находя такие точки, в которые не забирался ни один ветер. Снаружи всё утопало в беспощадном урагане, внутри — друг в друге, и спасительную соломинку для утопающих они сломали ещё несколько ночей назад. Теперь удел был один — прогибаться под стон желания, оглаживать и шептать, а ещё быть ни от чего не зависимыми и так по-дурацки счастливыми.***
— Какой-то ты вымотанный, Хак. — А? Да не, — он встряхнулся и протянул руку за чашей воды. — Всё хорошо. — Мимолётная улыбка правды. — Не спорю… — гул голосов, скучные разговоры, которые его не касаются. Через какое-то время Ил настойчиво заглянул ему в глаза. — …а? Я с тобой разговариваю. — Что? — Кто больше? Хак выронил чашу, и вода потекла по колену вниз. — Отец спрашивает, кто больше раз попал в мишень? — поддела его Йона, выглядывая из-за королевского плеча. Она, наверное, даже не догадывалась, что «поддела». — О… — Хак наклонился, якобы для того, чтобы вытереть пролитую воду. Губы косило от сдерживаемого смеха. — Мы не считали, но, надеюсь, это был я.***
Юношеский жар, говорят, не остывает. Говорят, что пыл молодости горит вечно. Что ж, это можно объяснить и так. С годами и событиями не пропало это чувство рвущегося наружу сердца, желания выдавить с уст долгожданный стон, любым способом заставить подчиниться. Хак повертел копьё в руке. Никаких сладких воспоминаний и желания вернуться в прошлое. Плоть по-прежнему горела… от желания… Как иронично, что самые противоположные желания в мире так отчаянно близки. Птицы громко надрывались где-то в стороне, протяжно выли ветры, и этот звук был как стон, что срывается с губ проигравшего, сломанного, отмщённого, убитого. Погода не на их стороне. Хак внимательно рассмотрел свои пальцы. Ему по-прежнему хотелось коснуться Су-Вона, больше всего на свете. Где-то в районе сердца. Раз и навсегда. Птицы пели, что от любви до ненависти одна смерть.