Saudade

      — Друг мой, — торжественно начинает Курфейрак. Пожалуй, излишне торжественно, как будто объявляет как минимум звезду мирового масштаба или президента наступившей таки Республики, но под конец фразы его голос срывается на свистящий фальцет, и это портит всё впечатление. Прежде чем продолжить, он дожидается того, чтобы Грантер оторвался от горла бутылки и сфокусировал неохотно взгляд на нём. — Откуда в тебе, mon ami, во французе, столько португальской грусти? И в такой дивный вечер? Это преступление.       Грантер растягивает обветренные губы в полуухмылке, отчего на них выступает капля крови.       — О, тлен заложен во мне как базовая функция. Взгляни на трущобы и мерзость вокруг. Без лёгкого налёта грусти они станут совсем невыносимыми.       — Но на твоём лице написано уныние, — замечает Курфейрак. В этот момент Грантер зачем-то оглядывается и натыкается взглядом на солнечное божество. И вздыхает.       — Португальцы мне близки, хотя в моих жилах не течёт их крови. Знакомо ли тебе такое понятие, как «Саудади», Курф?       Курфейрак недоумённо хмурится и пожимает плечами, не совсем понимая, к чему тот ведёт и почему так неожиданно переменил тему. «Опять увиливает», — думает он и прослеживает траекторию взгляда Грантера, натыкаясь на Анжольраса, который сидит на привычном месте у окна, уткнувшись в какие-то бумаги и обложившись с головой книгами, как будто бы возведя из них мини-баррикаду.       — Темнишь ты что-то, Эр.       Проигнорировав слова собутыльника, Грантер откидывается на спинку стула.       — Саудади — это ностальгия по будущему, по тому, чего, возможно, никогда не случится, — изрекает он и присасывается к бутылке, делая могучий глоток.       Тёплые глаза Курфейрака озаряются пониманием, и он тактично ничего не говорит и не спрашивает. Неожиданно раздаётся чистый, как ручей, и звонкий голос Жеана Прувера.       — «Saudade — запах старой пыли на окнах, где я пишу на стекле моё имя несуществующими буквами», — декламирует он, оторвавшись от блокнота с лёгкой улыбкой и поднимает вверх руку с бокалом. — Выпьем за «саудади», друзья.       Грантер и Курфейрак согласно поднимают свои бутылки.       — За то, чтобы убить её навзничь, — добавляет Грантер и опрокидывает в себя остатки пойла. Но не находит истины на дне.       Анжольрас неодобрительно смотрит на них, но ничего не говорит, а только молча собирает бумаги в сумку, кивает Комбеферу и направляется к выходу. Грантер зачем-то подрывается с места и окликает его, но дверь уже закрывается, и он, то ли под воздействием хмеля, то ли ещё чего-то, быстро прощается с друзьями и бросается за ним. Холодный ветер хлещет в лицо, отрезвляя, и удаляющаяся спина Анжольраса виднеется на той стороне улицы.       — Анжольрас! — кричит Грантер с каким-то странным отчаянием, и тот оборачивается и, главное, останавливается, и Грантер нагоняет его. — Анжольрас… — с придыханием говорит он, согнувшись в три погибели: нездоровый образ жизни и прокуренные лёгкие сказываются.       Грантер не знает, зачем остановил его, зачем побежал за ним, что теперь ему скажет. Он замер, внутренне трепеща: в свете уличных фонарей лицо Анжольраса как будто бы обрамлено одухотворённым ореолом из чистого золотого сияния, а кожа, матовая и бледная, как майское небо, словно бы впитывает свет. Упрямый подбородок вскинут вверх, но глаза сурового архангела взирают удивлённо и чуть устало.       — Грантер? — вопросительно произносит он своим невозможным ясным голосом и обращается во внимание, но Грантер молчит, обомлев, и каждый вздох стоит ему частички жизни. — Ты чего-то хотел? — уже с долей раздражения говорит ожившее божество из древнегреческих легенд, делая акцент на каждом слове, и Грантер подавляет в себе мучительное желание сбежать, потому что тогда он будет выглядеть ещё более нелепо.       «Хотел, — думает Эр, — но тебе лучше не знать, чего именно. Да тебе и не интересно».       За миг до того, как терпение Анжольраса иссякнет окончательно, Грантер выпаливает быстро, чтобы не передумать, на одном дыхании:       — Можно пройтись с тобой?       Анжольрас смотрит недоуменно: ему непривычно столь кроткое поведение самоуверенного балагура Грантера, но он не понимает — или не хочет понимать, чем оно вызвано, и лишь кивает едва заметно.       — Я не вправе запрещать тебе что-либо, Грантер.       У того во рту — пустыня Атакама, и он не чувствует ни капли облегчения, и ему по-прежнему хочется сбежать. Наверное, вся палитра эмоций отражается на его лице, как символы букв на странице книги, и Анжольрас вежливо интересуется:       — Ты болен?       «Тобой, — думает Грантер».       Но вслух говорит другое:       — Разве что алкоголизмом, — и усмехается натянуто улыбкой-галочкой, от чего черты лица смягчаются и становятся почти красивыми. Анжольрас вновь кивает и идёт дальше, Грантер — за ним. Они бредут в неловком безмолвии.       Ночь обволакивает объятьями город. Тёмное небо усыпано звёздной пылью, взирающей свысока с холодным величием долголетия. Стоит нежный и чистый запах влажной зелени. Плачут цикады за чернильной темнотой.       Молчание Анжольраса словно выжигало воздух, оставляя угнетающий запах летней грозы. Он, должно быть, был занят мыслями о светлом будущем и забыл, что не один. Сам Грантер, обычно болтливый до невозможности, боялся говорить, потому что каждое слово могло сыграть против него.       — Где ты живёшь? — вдруг спрашивает Анжольрас, и Грантер не знает, как признаться, что его обиталище они прошли минут десять назад. Поэтому он включает оборонительную тактику и начинает язвить, обращая видимое недовольство в пустое пространство и никому конкретно не адресуя.       — Ого, сам Аполлон снизошёл до интереса местом моего обитания, — тянет он с оттенком иронии и ухмыляется. — Мне ещё рано домой. Ночь создана для гуляний. Ночью иная степень свободы.       — Небезопасно гулять по ночам, — хмурится Анжольрас, думая, что ему, скорее всего, показалось: Грантер всё такой же, Грантер никогда не изменится.       — Неужели беспокоишься, Антиной? — шутливо щурится тот и фыркает, вкладывая в это действие весь свой скептицизм. — Впрочем, нет, даже для шутки слишком уж нереалистично.       Анжольрас поджимает губы недовольно, его уши и тонкая шея краснеют пятнами от гнева, но сухо кивает, сдерживаясь, и останавливается, встречая непонимающий взгляд.       — Спокойной ночи, Грантер.       — Уже?.. — растерянно отзывается тот едва слышимо, но Анжольрас слышит.       Но Анжольрас уходит не сразу. Некоторое время он внимательно рассматривает Грантера, чуть склонив голову набок, так, будто бы впервые видит. Грантер не поднимает глаз, смотрит в землю. Его руки чуть подрагивают под испытующим взглядом человека, возведённого им в ранг бога.       Анжольрас делает к нему шаг и приподнимает его голову за подбородок, и если бы Грантер не знал его, он посмел бы вложить в сей жест иной, более интимный смысл, но он даже слишком хорошо изучил Анжольраса, наблюдая со стороны.       — Грантер, — говорит Анжольрас и смотрит решительно, пронзительно, словно заглядывая в потаённые тёмные чертоги разума. — Скажи мне, почему ты пьёшь?       Грантер не знает, что сказать, хотя обычно не лезет за словом в карман. Поведение Анжольраса необычно для него, и он не привык отвечать на столь прямые вопросы, когда смотрят прямо в душу. Он старательно отводит взгляд и пожимает плечами, неуверенно отстраняясь.       — Тому есть много причин.       — Каких?       — С чего вдруг такой интерес к моей персоне, Аполлон? — растерявшись окончательно, Грантер отходит ещё на шаг. Как будто бы это может ему помочь. Как будто бы это спасёт от камня на шее, утягивающего на дно.       Анжольрас морщится, как от зубной боли. Это прозвище никогда ему не нравилось.       — Мы знакомы довольно давно, а я ничего о тебе не знаю.       Грантер вытягивает губы в трубочку и смеётся. Алкоголь понемногу выветривается из головы, и она начинает болеть.       — Эй, тебе Комбефер, что ли, мозги промыл? Не верь ему, он врёт. Я действительно просто пьяница, и пью потому, что мне нравится быть пьяным и терять человеческий облик, а все причины — лишь оправдание моему пьянству.       Анжольрас вздыхает и молчит секунд пять в задумчивости, а потом говорит разочарованно:       — Почему ты такой, Грантер?       Но, не дожидаясь ответа, отворачивается и уходит. На этот раз Грантер его не останавливает. Некоторое время он стоит, наблюдая за удаляющимся силуэтом, а потом направляется в ближайшее злачное местечко и напивается этой ночью особенно старательно.