***
― О, прекрасная Анидаг! ― министр Абаж буквально пожирал глазами дочь главнейшего министра, и Анидаг с трудом подавила желание расхохотаться. Этот человек уже несколько раз делал ей весьма недвусмысленные намеки, что был бы не прочь, скажем так, скрасить ее одиночество. Однако же, Анидаг старательно изображала из себя глупенькую и весьма недалекую девицу, у которой всех достоинств разве что ее красота. Да и та ― недолговечна. Собственно, об этом начинали говорить уже в открытую. Единственной дочери главнейшего министра было уже хорошо за тридцать; после недолгого брака, устроенного ее отцом, когда ей едва минуло восемнадцать, она осталась молодой вдовой, и с тех пор жила, как хотела, будучи самой себе хозяйкой. Она могла позволить себе выезжать в свет в одиночестве, выбирать кавалеров по своему вкусу, одаривать их знаками внимания, а иной раз и подарками, а потом без всякого сожаления бросать. Правда, шептались иной раз украдкой, что Анидаг вовсе не спешила пользоваться этими привилегиями во всю, она вела скромный, уединенный образ жизни, а если и появлялась в свете, то исключительно в обществе своего могущественного отца. Ее воля, решили придворные сплетники, может быть, она до сих пор скорбит по безвременно почившему своему супругу. И только министр Абаж нет-нет, да позволял себе оказать дочери своего извечного соперника за власть ненавязчивые (как ему казалось) знаки внимания. ― Что вам угодно? ― спросила Анидаг, отбросив за спину растрепавшиеся локоны. ― Я должен посвятить вас в одну важную тайну королевства. ― Это интересно, наиглавнейший министр Абаж. Он снова уставился на нее и замолчал. ― Говорите же! ― пожала она плечами. Поняв, наконец, что он, возможно, опасается быть подслушанным, Анидаг усмехнулась и поплотнее прикрыла дверь. ― Его величество, наш король Йагупоп, ― приподнявшись на цыпочки, зашептал ей на ухо Абаж, ― круглый дурак! ― Эта важная тайна, ― рассмеялась Анидаг, ― известна младенцам! Абаж даже ухом не повел и продолжил, не обратив внимания, на ее насмешку: ― Настало время заменить короля! ― Кем? ― удивленно взглянула на него Анидаг. ― Ну… ― замялся Абаж, ― новым королем. А может быть, ― он вновь замолчал, глядя на нее в упор, ― королевой! ― Королевой? ― Да, дорогая Анидаг! Вы только подумайте, как это будет замечательно! ― Я согласна! ― кивнула она. ― Но тут, ― вновь зашептал ей на ухо Абаж, ― есть одна проблема. ― Какая же? ― Ваш отец, Анидаг. ― Вот как? ― усмехнулась она. ― Он, и это мне доподлинно известно, сам мечтает о короне. Но в одиночестве. Без вас, Анидаг. И, разумеется, без меня. ― С чего вы это взяли, наиглавнейший министр? ― поморщилась она. ― Вы молоды и наивны, прекрасная моя Анидаг. И вы просто не знаете его натуру, дитя мое. Ему же никто не нужен, его интересует только власть. Сами подумайте, разве запер бы он вас здесь в одиночестве, чтобы вы увядали, тоскуя о прошлом? Если бы он думал о вас, то давно уже устроил бы вам блестящее будущее. А теперь он лелеет надежду стать королем, ваша же участь в этом случае будет незавидна. Вспомните хотя бы судьбу всех близких родственников его величества. Вам придется повторить ее: в лучшем случае он отправит вас доживать свой век в монастыре. В худшем же… ― Что вы предлагаете? ― перебила она его. ― Он, кажется, любит шипучие напитки? Анидаг кивнула. ― Вот, ― Абаж протянул ей старинный перстень. ― Яд?! ― поняла Анидаг. Надавив на камень, она увидела, как откинулась маленькая крышечка и внутри перстня обнаружилась небольшая пилюля-горошина белого цвета. ― Мгновенно действующий, ― осклабился Абаж. ― Моя королева! ― Я на все согласна! ― гордо вскинув голову, Анидаг протянула ему руку.***
Анидаг вновь прошлась по залу, выглянула в окно, затем сходила проверить, как там дела у мальчишек-пажей: они, ни о чем не подозревая, уплетали за обе щеки шоколад и мороженое. Довольно улыбнувшись, Анидаг вернулась в большой зал и уселась в кресло. Интересно, подумала она, этот кретин Абаж не догадался, что она немного переиграла в алчность, нетерпение и ненависть? Остается надеяться, что он все же ничего не заподозрил. Она задумчиво повертела перстень на своем пальце и усмехнулась. Идиот! Какой же он все-таки идиот, если поверил, что она пойдет на такое. Впрочем, разумеется, до него доходили слухи, что ей отнюдь не чужды подобные методы, и ее покойный супруг отправился на тот свет благодаря точно такой же «горошине», подброшенной однажды в его бокал. И слухи эти имели под собой полное основание. Абаж просчитался в одном ― что она окажется способной подмешать яд своему отцу. Она снова усмехнулась: да, все вокруг, кажется, думают, что она недолюбливает своего отца, винит его в своем затянувшемся вдовстве и одиночестве, что она действительно способна бороться с ним за власть и могущество. Что ж, если так, значит, ее план удался. Пусть они и дальше пребывают в плену своих заблуждений, ей так спокойнее, потому что в этом случае никто не узнает ее главной тайны. И в первую очередь ― сам главнейший министр Нушрок. Она пойдет на все ради него: уничтожит любого, кто посмеет даже помыслить о том, чтобы причинить ему хотя бы малейший вред. Она умрет за него, если потребуется. Но ни за что не допустит, чтобы он узнал о том, как сильно она его любит. Хотя, вернее будет сказать, как она его любит.***
В раннем детстве Анидаг очень редко видела отца, он жил в столице, как и подобало главнейшему министру королевства. Он приезжал, разумеется, навестить дочь, воспитывавшуюся в отдаленном замке за городом, привозил ей подарки, выслушивал нехитрые детские секреты. Жена главнейшего министра умерла, когда Анидаг было всего семь лет, и девочка почти совсем не помнила свою мать, она росла в окружении кормилицы и гувернантки. Анидаг хорошо помнила, что ждала визитов своего отца и подарков, как самого большого праздника. Потом, когда ей исполнилось семнадцать, отец распорядился, чтобы она перебралась жить к нему в столицу, стал вывозить ее в свет. Она видела, как придворные замирали перед министром Нушроком, как испуганно отводили в сторону взгляд, если ему случалось посмотреть на них. Один раз она случайно застала отца, когда он отчитывал одного из управляющих зеркальными мастерскими, и стояла, застыв в изумлении, во все глаза глядя на него. Впрочем, быстро опомнившись, она убежала к себе, чтобы не быть замеченной. Тем не менее, стоило признаться, она была буквально покорена. Ей нравились та сила и мощь, исходившие от отца, нравилась безграничная власть, которой он обладал над людьми. С той поры она часто, всякий раз, как выезжала с ним в свет, украдкой наблюдала за отцом, как он вел свои дела, как общался с придворными, беседовал с его величеством, с министром Абажем и придворными дамами. Она не сразу поняла, что и сама находится в полной его власти. А когда поняла, то испугалась не на шутку. Разве такое возможно? Ведь он ― ее отец, а она ― его дочь. Может ли дочь думать о своем отце так, может она ли восхищаться им и обожать его ― так? А если он обо всем догадается? ― Что с вами, дочь моя? ― спросил он однажды за обедом, перехватив ее внимательный взгляд. ― Нет, ничего, ― смутилась она, ― все в порядке, дорогой отец. Она быстро вышла из комнаты, потому что поняла, продолжи она смотреть на него, он, чего доброго, заподозрил бы неладное. Она знала (трудно было не понять и не догадаться об этом), что он обожал ее, готов был исполнить любой каприз, велел бы луне светить днем, а солнцу ночью, попроси она об этом. Но это была всего лишь любовь и привязанность отца к своей единственной дочери. И только. С ее стороны глупо было надеяться на что-то иное. Анидаг буквально перестала есть и спать, думая, как выбраться из этой ужасной ловушки, и была вне себе от страха, поскольку ясно сознавала: выхода нет. ― Что-нибудь произошло, дитя мое? ― часто спрашивал ее Нушрок. ― Вас что-то беспокоит? Вы так бледны в последнее время. ― Нет, дорогой отец, все в порядке, ― всякий раз отвечала она. ― Просто иногда меня донимают ужасные мигрени. Это было первое, что пришло ей в голову, и она быстро пожалела об этих словах, поскольку отец тут же распорядился пригласить к ней лучших врачей. Они осмотрели ее, пришли к выводу, что дочь господина министра полностью здорова, ну, разве что у нее легкая меланхолия. Что вовсе не удивительно. В ее возрасте все юные девушки подвержены этому недугу. Нушрок щедро наградил врачей, а потом, тщательно все обдумав и взвесив, объявил своей дочери, что решил подыскать ей хорошего мужа. ― Как вам будет угодно, дорогой отец, ― Анидаг поцеловала отцу руку и почтительно склонила голову, боясь, как бы он не заметил ее слез. Может быть, в то же время подумалось ей, так даже лучше, и она сможет, наконец, излечиться от своего безумия. Но увы, стало только хуже. Те три года, что она прожила вместе с Корусом, сыном главного церемониймейстера, которого отец ей сосватал, стали для нее нескончаемой пыткой. Этому недоумку нужно было от нее только одно, и дай ему волю, он не выпускал бы жену из спальни ни на минуту. Когда же ему иной раз и хотелось хоть как-то разнообразить свое времяпрепровождение, он уезжал на охоту, либо собирал в доме пирушку, приглашая своих приятелей, с которыми они обычно развлекались тем, что напивались да горланили песни скабрезного содержания. Может быть, если он был ей хоть чуть-чуть интересен (а он, стоит признать, был недурен собой, в общем-то далеко не так глуп, просто слишком богат и оттого беспечен), то и она могла бы наслаждаться жизнью. Но ее тошнило в самом прямом смысле слова всякий раз, стоило ему к ней прикоснуться, и она абсолютно ничего не чувствовала, находясь рядом с ним. А когда иной раз, лежа в темноте и прислушиваясь к раздававшемуся в тишине могучему храпу насытившегося любовными ласками мужа, представляла, как это могло бы быть с ним, всякий раз начинала безутешно плакать, уткнувшись в подушку. ― Похоже, господин Нушрок ― изрядный хитрец, и он всучил мне явно залежавшийся, бракованный товар. Ты просто как ледышка, ― недовольно сказал один раз Корус, ― всякий раз ведешь себя так, будто тебе все равно, что я делаю! Кроме того, прошло уже почти три года, а ты еще ни разу не понесла. Какой тогда от тебя толк? ― Если вам что-то не по душе, вас никто не заставляет, сударь, ― высокомерно взглянула на него Анидаг. ― В одном вы правы, мне и впрямь не доставляет удовольствия выполнять свой супружеский долг. С вами, ― жестко отчеканила она. ― И, да, я действительно не могу понести от вас дитя. Но почему вы решили, будто виновата я?! Она вышла из спальни, громко хлопнув дверью, оставив Коруса в полной растерянности. Ничего, решила Анидаг, пусть подумает и помучается, не все же ей одной страдать. И ему вовсе незачем знать, что она регулярно ездила в один отдаленный квартал столицы, пользовавшийся весьма дурной славой, к известной в определенных кругах знахарке, у которой покупала специальный настой, помогавший не забеременеть. Правда, ей было известно, что настой этот был не слишком надежным средством, но ей везло. А что будет, если все же случится осечка, она даже представить себе боялась; проще будет сразу умереть на месте. И вот именно в ту минуту ей и пришла в голову спасительная мысль: довольно она мучилась, так больше не может продолжаться, если кто и должен умереть, то это не она. Достать яд труда не составило, ну а дальше все было проще простого: муж просто не проснулся однажды утром. ― У бедного моего супруга не выдержало сердце, ― всхлипывала она на панихиде. ― Он слишком уж увлекался… разного рода излишествами. ― Примите самые искренние соболезнования, сударыня! ― слышала она со всех сторон. Ее, оставшуюся в двадцать один год вдовой, жалел весь двор; отец, бледный и уставший, не отходил от Анидаг все сорок дней, что длился траур. Бедный мой, украдкой вздыхала она, он ведь действительно думает, что дочь убита горем, боится, как бы с ней не случилась беда. А ей хотелось петь и плясать от радости: удалось! Ей удалось избавиться от наскучившего до зубовного скрежета муженька, и, более того, рядом с ней теперь тот, кто ей дороже всех сокровищ вселенной! Пусть бы этот траур длился вечно! Когда же положенный срок траура все же истек, Анидаг продала дом, оставшийся ей в наследство от мужа, забрала все остальные причитающиеся ей деньги и уехала в родной замок. Там она, наконец-то, смогла вздохнуть свободно. Правда, отец спустя какое-то время снова принялся заговаривать с ней о повторном замужестве, говорил, что найдет ей отличного спутника жизни, но в этот раз она отказалась наотрез. Хватит с нее этого кошмара! ― Нет, отец, ― умоляюще взглянула она на Нушрока, ― прошу вас, не надо! Плевать, пусть он сейчас увидит и все поймет, но она попросту не выдержит больше, одного раза ей хватило убедиться, что нельзя просто взять и заменить одно другим. Она не может, никак не может выкинуть из головы, из души и сердца свое чувство, ей даже стало казаться, что с годами оно только окрепло. ― Как скажете, дорогая дочь, ― Нушрок успокаивающе погладил ее по голове, ― не надо плакать. Вы ведь уже взрослая, Анидаг, и вправе распоряжаться своей жизнью. Я не стану вас ни к чему принуждать, успокойтесь. ― О, благодарю вас, дорогой отец! ― не сдержавшись, она бросилась ему на шею, прижалась всем телом и, стараясь изо всех сил унять дрожь, тихо добавила. ― Я люблю вас! ― И я вас, дорогая Анидаг! ― улыбнулся Нушрок в поцеловал ее в щеку. Когда он ушел, она вздохнула с облегчением, кажется, на сей раз он ничего не заподозрил, но все же ей следует быть осторожнее! Анидаг даже подумать боялась, как он станет к ней относиться, если вдруг заподозрит неладное: в лучшем случае сочтет, что она безумна. Хотя, если разобраться, так оно и было. С того дня Анидаг твердо решила взять себя в руки и выказывать Нушроку одну только дочернюю привязанность и благодарность, как и подобает. Но она станет ему настоящим другом и сообщником, самым преданным сторонником, на которого он всегда сможет положиться. И так будет всегда, а все остальное… она скорее умрет, чем выдаст себя еще раз. Ее тайна умрет вместе с ней, больше об этом никто и никогда не узнает. С тех пор минуло уже больше десяти лет, и Анидаг могла собой гордиться: она целиком и полностью сдержала данное себе слово. ― Вы стоите всех королевских советников вместе взятых, дорогая дочь,― сказал ей отец как-то на днях. И Анидаг расцвела, ей не нужна была иная награда. ― Я рада быть вам полезной, дорогой отец, ― кивнула она ему.***
Анидаг вновь взяла перстень, переданный ей Абажем, в задумчивости раскрыла его, рассмотрела «начинку» и, закрыв, снова надела его на безымянный палец. Она откинулась на спинку кресла и рассмеялась. «Какой же вы, в сущности, дуралей, господин наиглавнейший министр Абаж», ― вновь подумала она. Что ж, он сам подписал себе приговор. Никто и никогда не посмеет навредить министру Нушроку, пока Анидаг жива, она не допустит этого. И как можно было даже помыслить, будто она купится на такой дешевый трюк: предложение стать королевой. А сам Абаж, видимо, надеется быть при ней министром-фаворитом, управлять «красивой куклой», а на деле все держать в своих руках. Нет уж, господин Абаж, вы жестоко просчитались. Не далее, как сегодня утром, отец уже все обсудил с ней и… предложил ей то же самое. ― Народ больше не верит в кривые зеркала, дочь моя. С каждым днем недовольство народа растет. ― Я не сомневаюсь, дорогой отец, что вы уже нашли выход. ― Конечно. Нам нужен новый король, Анидаг, молодой, умный, решительный и… красивый. ― Кто же обладает такими достоинствами? ― Вы, моя дорогая дочь. ― Вы шутите? ― Вовсе нет. Подумайте сами, ведь у вас такой же холодный и практический ум, как у меня, Анидаг, и с вашей помощью я прекрасно поведу дела. Постарайтесь только казаться доброй, дочь моя, пусть народ видит, как королева заботится о бедняках, щедро одаряет нищих, и они на руках вас носить станут. Для этого потребуется совсем немного денег, поверьте мне. ― Да, отец, ― улыбнулась она ему, ― но я не могу… просто не имею права переходить дорогу более мудрому, опытному и сильному человеку. Который, вне всяких сомнений, более достоин короны, нежели слабая, неразумная женщина. ― Вы говорите… ― … о вас, дорогой отец! Это ведь закон природы, не так ли? Дочь не может занять место главы семьи, рода, государства ли ― неважно, ― раньше своего отца. Нушрок еле заметно усмехнулся. ― Вы и только вы, ― продолжала меж тем Анидаг, ― достойны возложить на себя королевский венец. ― Народ, ― вздохнул Нушрок, ― никогда не примет такого короля. ― Вы сами сказали только что: народ глуп. Постарайтесь казаться добрым, убедите их, что ранее вы заблуждались, а теперь раскаялись. Он снова еле заметно усмехнулся, и Анидаг мысленно зааплодировала своей находчивости и выдержке. Теперь отец нашел лишнее подтверждение ее верности и преданности ― она все сделала правильно! ― Мы еще вернемся к этому разговору, Анидаг, ― кивнул Нушрок. Стук копыт, раздавшийся по каменой брусчатке двора, мигом отвлек ее от размышлений, Анидаг быстро поднялась на ноги и бросилась во двор. ― Где они? ― крикнул Нушрок, стремительно соскакивая со взмыленного коня. ― Там, ― рукояткой хлыста Анидаг указала на окна на втором этаже. ― Молодец, Анидаг! Эти бездельники похитили ключ от Башни смерти. Видимо, они решили устроить побег опасному бунтовщику и смутьяну, заключенному там. ― Ах, вот оно что! ― отчего-то у нее в душе зародилось нехорошее предчувствие, будто должно случиться нечто ужасное. Впрочем, Анидаг быстро отмахнулась от тревожных мыслей. ― Недаром они мне показались подозрительными, отец. Заявили, будто им срочно нужно попасть в дом Абажа. ― Вот мерзавцы! Она направилась вслед за отцом наверх, когда они вошли в обеденный зал, один из противных пажей, увидев их, бросился к окну и, недолго думая, прыгнул вниз. ― Обыскать реку! ― бросил отец застывшим в дверях слугам. Затем он схватил за руку второго мальчишку и, встряхнув несколько раз, спросил, глядя ему в глаза: ― Зачем вы ехали к Абажу? Говори! ― Мы… мы… ой, мне больно! ― захныкал мальчишка. ― Сейчас будет еще больнее, если ты не скажешь! ― Мы ехали в гости! ― В гости?! ― в один голос воскликнули Анидаг и Нушрок. ― Да. ― Лжешь! ― глаза отца яростно сверкнули. ― Вам я правды не скажу! ― выкрикнул мальчишка. ― Не скажешь? ― взревел отец. ― Не скажу! ― Асырк! Бар! ― крикнул Нушрок слугам. ― Заточить этого мальчишку в подземелье. ― Нужно немедленно ехать к Абажу, ― повернулся он к ней. ― Придется постараться и привлечь его на свою сторону, как союзника. Во всяком случае, до тех пор, пока мы не завладеем ключом. Прикажите заложить мою карету. ― Королевскую карету, ― отозвалась Анидаг. ― А не рановато ли? ― усмехнулся Нушрок. ― Самое время. Позвольте мне сопровождать вас… ваше величество. ― Прикажите, ― улыбнулся он. В доме Абажа было тихо, главнейший министр после смерти жены, двух дочерей и сына (двенадцать лет назад они один за другим сгорели от эпидемии лихорадки) жил один. Слуги тенями скользили по замку, стараясь предупредить любое желание хозяина; гостей проводили в малый зал, где, стоит признать, было довольно уютно. Не успели главнейший министр с дочерью разместиться в мягких креслах у стола с массивной мраморной столешницей, как, не спеша, вошел сам хозяин. ― А, это вы! ― притворно удивился Абаж. ― Мы прибыли к вам по делу, наиглавнейший министр Абаж,― сказал Нушрок. ― Что ж, позвольте в таком случае предложить вам выпить с дороги, ― улыбнулся Абаж, метнув быстрый предостерегающий взгляд на Анидаг. Она в ответ лишь чуть прикрыла глаза. Когда слуги принесли вино, разлили его по бокалам и удалились, Абаж, подняв свой бокал, довольно улыбнулся и повернулся к Нушроку. ― Так что же вас привело ко мне, господин главнейший министр? ― Видите ли, ― начал Нушрок, ― дело в том, что королевский ключ… он бесследно исчез. ― Как? ― еле сдерживая ликование вскричал Абаж. ― Значит, я являюсь единственным обладателем символа королевской власти? ― Да, ― сдержанно кивнула Анидаг. ― Именно, ― подтвердил Нушрок. ― Кроме того, ― добавил он, ― следует признать, что нам… давно уже нужен новый король. ― Я согласен с вами, ― пряча усмешку, отозвался Абаж и глазами указал Анидаг на бокал отца, который тот отставил в сторону. Она медленно поднялась со стула, обошла стол, встала чуть поодаль от отца, который сейчас увлеченно рассказывал Абажу свой план свержения короля, незаметно открыла крышку перстня и бросила белую пилюлю в вино. Закусив губу, она вернулась на свое место: сработало! Абаж видел, что она сделала, от ее взгляда не ускользнуло, как он довольно ухмыльнулся. Жаль, что он не узнает: эта пилюля была всего лишь содой, и Нушроку она никак не повредит. А вот для самого Абажа у нее есть подарочек получше. Осталось только выпроводить их обоих из зала. Она вновь поднялась со стула, отошла к окну и спиной толкнула небольшой столик на витой ножке. От раздавшегося под сводами зала грохота оба министра вскочили со своих мест и бросились вон. Анидаг метнулась к столу, достала из складок платья маленькую коробочку, куда заблаговременно припрятала «подарок» Абажа, но в этот момент услышала чьи-то торопливые шаги и скользнула за занавеску. Она прекрасно видела, как Абаж с прытью, которую трудно было заподозрить в таком толстяке, подбежал к столу и бросил что-то в бокал Анидаг. «Ах, ты, дрянь! ― подумала она. ― Вот, значит, каков твой план: моими руками устранить отца, и одновременно избавиться от меня. Но ты просчитался, негодяй!» Абаж между тем отошел в дальний угол залы и выглянул в окно, но Анидаг не успела выйти из укрытия, потому что в зал быстрым шагом вошел отец. Молниеносно он опрокинул в бокал Абажа содержимое своего перстня с опалом, который постоянно носил на пальце, и уселся на место. Анидаг чуть не расхохоталась в голос: браво, отец! На этот раз ему, кажется, не нужна ее помощь, он справился и в одиночку. Что ж, не взыщите, господин наиглавнейший министр! ― Никого? ― отдуваясь, спросил Абаж, подходя к столу. ― Никого, ― пожал плечами Нушрок. ― Кажется, ― Анидаг тоже вышла из укрытия, ― всему виной была моя неловкость. ― Что ж, ― Нушрок взял в руки свой бокал, ― я не сомневался, дорогой Абаж, что вы будете моим единомышленником. ― Итак, ― торжествующе улыбнувшись, Анидаг взяла бокал, стоявший перед ней, и перевела взгляд с отца на Абажа, ― за успех! ― За успех, ― Абаж взял свой бокал вина, поднес его к губам, отпил глоток вина, ― и доверие. ― За доверие! ― отсалютовал ему Нушрок и уставился на Абажа в упор. ― Так дайте же ключ! ― Не… не дам! ― отшатнулся Абаж. ― И не смотрите на меня так, Нушрок, не смейте! ― Отдашь? ― наступал на него Нушрок. ― Не отдам! ― выкрикнул Абаж. ― Нет, отдашь, толстая жаба! ― Нушрок со злостью плеснул содержимое своего бокала в лицо Абажу. Тот отшвырнул свой бокал в сторону и вцепился Нушроку в волосы. В следующее же мгновение оба министра катались по полу, нанося друг другу удары. Анидаг, выплеснув содержимое в окно, тоже отшвырнула подальше свой бокал и бросилась отцу на помощь. В ту же секунду, словно из-под земли, перед ними вырос мальчишка-паж. Не дав всем троим опомниться, паж схватил ключ, который Абаж в суматохе выронил, и бросился на утек. ― Ключ! ― пронзительно закричала Анидаг и, путаясь в подоле своего платья, побежала за мальчишкой. Оттолкнув Абажа и стремительно поднявшись на ноги, Нушрок тоже бросился в погоню. Догнав дочь уже на пороге он, не обратив на нее внимания, помчался дальше. ― Отец! Отец, подождите! ― крикнула Анидаг, еле сдерживая слезы. Услышав ее голос, Нушрок замер и обернулся. ― Возвращайтесь скорее домой, Анидаг, ― проговорил он, переводя дыхание. ― Я поеду с вами! ― Нет! Вы должны вернуться домой, дочь моя. Не переживайте, я отниму у них ключ, и мы все сделаем так, как хотели. ― Да, ― задыхаясь от волнения и старясь не расплакаться, проговорила она. ― Берегите себя… отец! Анидаг приподнялась на цыпочки и поцеловала его в щеку. Ну, а то, что чуть не достала и поцелуй пришелся в уголок губ, просто… немного не рассчитала. На миг ей показалось, что в черных, бездонных глазах Нушрока мелькнуло понимание, но он лишь грустно улыбнулся и погладил ее по щеке. ― Все обойдется, Анидаг, ― сказал он и, резко развернувшись, вышел из зала. Услышав чей-то душераздирающий стон, Анидаг обернулась и увидела Абажа, скорчившегося на полу, она медленно подошла к нему и злорадно усмехнулась. ― Ты…― заметив Анидаг, он протянул руку, попытался встать, но тут же снова завалился на бок, ― это… ты? ― А ты думал, что я буду плясать под твою дудку? ― Анидаг наклонилась и взглянула на него в упор. ― Увы, ты просчитался. ― Он… этот мерзкий стервятник… все равно… сдохнет! ― прохрипел Абаж. ― А ты просто… дура! Одна… останешься. ― Это ты ― круглый дурак, раз так ничего и не понял. Я не дала ему твой яд. Я дала его тебе! ― это вранье, но наплевать, пусть он подохнет, зная, что именно она его переиграла. ― Так что ты сам угодил в свою же ловушку, Абаж. ― Будьте вы… прокляты… оба! ― из последних сил прохрипел Абаж и затих. Анидаг брезгливо тронула труп носком туфли и, не оглядываясь, вышла из зала. Пусть слуги сами тут разбираются с почившим хозяином. Отец велел ей ехать домой, но… Нет, она не поедет туда! Она должна быть с ним, нельзя оставлять его одного, ведь ему может угрожать опасность. Анидаг бросилась в конюшню, и через некоторое время она уже во весь опор неслась к Башне смерти. У Башни стояла лишь запряженная карета, она заметила ее издалека и осадила своего коня. Бар, озабоченный и, как ей показалось, испуганный ходил взад-вперед прямо около входа в башню. Стражников никого не было видно, а чуть поодаль мирно паслась отцовская лошадь, ― больше никого не было. Анидаг спешилась, привязала свою лошадь у росшего почти на самом краю ущелья дерева и, что оказалось весьма предусмотрительно, спряталась за огромным валуном. Очевидно, отец поднялся наверх, на площадку Башни смерти, чтобы поймать этих несносных пажей. Что ж, в таком случае она им не завидует! И поделом. Если бы только этот остолоп Бар не путался под ногами; надо бы как-нибудь выманить его, и тогда мальчишки останутся без поддержки. Она не успела больше ни о чем подумать, потому что из дверей, ведущих в Башню смерти, выскочили два пажа, а вместе с ними оборванный зеркальщик, все они улыбались и смеялись от радости. С обратной стороны Башни к ним, размахивая руками, со всех ног бежали два стражника. ― Нушрок разбился! ― воскликнул один. ― Упал с башни! ― вторил ему другой. ― Разбился на тысячу осколков! ― хором крикнули оба. ― Это правда? ― изумленно воззрился на них Бар. ― Да, ― отозвался оборванец. ― Мы были там. Оля сказала, что ложь не убьет правду, а он рассмеялся, крикнул, что мы просто идиоты, ничего не понимаем. ― А потом оступился, ― подхватил один из пажей. Да это же, кажется, никакие не пажи, а переодетые девчонки! ― Так значит, это я его крик слышал, ― пробормотал Бар. ― Разбился… на тысячу осколков. ― Надо сообщить всем! ― крикнул один из стражников. ― Верно! ― подхватил мальчишка-зеркальщик. ― Айда в город! ― Вперед! ― Куда вы?! ― вслед им крикнул Бар. ― Коляска же есть! Садитесь, подвезу. Веселящаяся компания расселась по местам, Бар взмахнул хлыстом, и направил коляску к городу. Анидаг без сил опустилась на землю. Ее душили рыдания, бил озноб и только одна мысль билась в голове пойманной в силки птицей: отец умер. Она больше никогда не увидит его. Он больше не скажет ей ни одного слова, не улыбнется… Все зря, все потеряно! Она говорила себе, что жизнь за него отдаст, и вот, получилось, что это была ложь! Она всю жизнь лгала ему, что любит, как отца. И даже в том, что готова отдать жизнь ― подло солгала! Потому что она ― жива! А он… на тысячу осколков… Это вся ее жизнь в один миг разлетелась на эту тысячу осколков. Зачем они ей теперь нужны, осколки? Разве можно их склеить воедино? Анидаг прижалась спиной к нагретому солнцем валуну и застонала от боли и безысходности. Жаль, что она не прихватила с собой из замка Абажа нож. Он был бы сейчас кстати, она избавилась бы разом ото всего, стала свободной. Больше не было бы необходимости лгать, прежде всего ― самой себе. Да, нож очень пригодился бы, но… Она вдруг радостно вскрикнула: ну, конечно же! Только бы она была на месте, только бы не затерялась! Анидаг сунула руку в потайной карман, спрятанный в складках платья, и обрадованно улыбнулась сквозь слезы: есть! Маленькая серебряная коробочка была на месте. ― Спасибо, отец! ― прошептала она, открывая коробочку и доставая белую горошину, ― За то, что вы все предусмотрели и сами устранили этого недоумка Абажа. Теперь, благодаря вам, мое спасение в моих руках! Простите меня, я оказалась плохой дочерью. Но все же я… не виновата. Ни в чем! Она положила горошину в рот, крепко зажмурилась и раскусила ее. Последнее, что Анидаг успела услышать, был оглушительный грохот падающих каменных глыб. Но то, как обрушилась Башня смерти, она так и не увидела…