Aspic of the World

Все происходит так быстро, сперва он даже не уверен, что это взаправду. Вот он смотрит Траектории — нет, Элайзе — в глаза, умоляя ее остановиться. Я знаю, каково это, хотеть быть лучшим. И это убивает тебя. — Нет, — отвечает она. — Это убивает тебя. А в следующий момент в его ноге застревает игла, в его венах огонь и острое, пронзительное ощущение, что он больше не часть этого мира. Он видит, как двигаются губы Элайзы, слишком медленно для него, чтобы различить какие-либо звуки, или же просто он не может слышать сквозь громкий звон в ушах. В любом случае, он знает точно, что она говорит, знает, что это не более, чем язвительные слова отчаянной женщины, которая понимает, что препарат сведет Барри с ума, если не убьет. И он знает, что она права. Поэтому он бежит. Конечно, он был Флэшем уже год, но теперь ему ясно, что он никогда прежде не чувствовал скорость. Скорость не в ее чистой форме, а ту скорость, которая превращает каждую косточку и каплю крови в электричество, и мир рассыпается звездной пылью, от зданий и деревьев остаются лишь серебряные нити. Он передвигается в этом мире с такой же легкостью, как раскаленный нож сквозь масло, неудержимо. Сперва он бежит настолько быстро, что промахивается мимо СтарЛабс, оказываясь в тридцати милях дальше, оставляя за собой выжженный след на пустом поле. Он не сразу понимает, что находится не там, где ожидал. А когда все-таки замечает, когда он это осознает, он предполагает что, может, стоило бы остаться здесь и подождать пока препарат выветрится. По телу пробегает дрожь, сопровождаемая мелкими вспышками молний, и он решает, что нет, нет, ему нужна помощь сейчас. Он срывается с места. Электричество снова пронизывает его, превращая все вокруг в яркие полосы, и наполняет его ужасом. В последний раз, когда он передвигался с такой скоростью, его тащили за шею. На этот раз он не промахивается, но за ним все еще остается тлеющая дорожка. Циско, Кейтлин, Джо, Айрис, Уэллс — все они подпрыгивают от удивления, когда он останавливается посреди кортекса. — Она вколола мне С9, — говорит он. — Она знала, что это навредит мне и была права, я думаю, это как-то дестабилизирует меня… Он замолкает, когда понимает, что никто из них на самом деле не слышит его, потому что он говорит слишком быстро, его слова сливаются в один звук для слуха обычного человека. Он глубоко вдыхает. С большим трудом он замедляет свою речь достаточно, чтобы выдавить два слова: — Помогите мне. Кейтлин и Циско, больше всех привыкшие к такого рода ситуациям, действуют первыми, вкатывают в кортекс каталку. Барри трясется, потеет, удивляясь, когда секундная стрелка на часах стала такой медленной и громкой. Его друзья смотрят на него в ожидании. Он делает шаг к каталке — и врезается в стену десять футов дальше. Это могло бы быть смешно, если бы не так пугающе. — Промахнулся, — бормочет он, спустившись на пол. С носа потекла кровь от столкновения. — Совсем чуть-чуть. Ты весьма шустрый. — Циско и Джо помогают ему встать и добраться до каталки. Айрис берет его за руку, пока он лежит. Кейтлин готова взять образец крови. Уэллс же стоит и смотрит на происходящее со смутным узнаванием и разочарованием. — Я не могу ввести иглу, — говорит Кейтлин. — Ты вибрируешь, Барри. Сделаешь несколько глубоких вдохов для меня? Его перекашивает от дикой пустоты внутри. — Воды, пожалуйста, воды. Айрис немедленно реагирует, чего, конечно же, недостаточно. Когда она возвращается со стаканом, для него проходит как будто вечность. Но все-таки он выдавливает фальшивую улыбку, когда ему подают воду. Он протягивает руку, чтобы принять ее, но движение получается слишком резким и быстрым, из-за чего стакан летит через все помещение, врезаясь в стену с силой пули. — Хорошо, давай помедленней, — говорит Кейтлин, сжимая его предплечье, но тут же внезапно отступает назад, когда ее бьет током. — Простипростипрости, — говорит Барри. Он слышит себя, но слова идут из его тела, а не от него. Айрис тоже отпускает его руку, и потеря контакта позволяет ему уплыть — подальше — от этих тел, сдерживающих его. Это не люди вокруг него, или, может, это просто люди. Просто тела. Он же что-то большее: он скорость. Та часть его, что все еще осталась в теле, чувствует, как его мышцы скручивает спазмом, остальные тела вокруг него паникуют, и чем больше его трясет, тем больше его желтые молнии начинают трансформироваться. Они меняют цвет с желтого к белому, к синему. Как пламя становится горячей. Синее пламя — 3000 градусов по Фаренгейту. Этот цвет возвращает его в настоящее, пробуждает что-то, какую-то его напуганную, первобытную часть, и он хватает ртом воздух, словно тонет. — Его молнии, они становятся синими! — Это Циско, думает он. Имена снова возвращаются к нему в голову, паника заостряет их в его сознании. Он знает, что значит синяя молния. Через мгновение он уже бежит по коридору, как безумец, преследуемый страхом. Он останавливается у ускорителя частиц и принуждает себя забраться в камеру. По пути он нажимает на кнопку закрытия двери, которая медленно, мучительно медленно, опускается за ним. Проходит вечность, или две, пока он ждет, его тело вибрирует так сильно, будто в любой миг может расщепиться в порошок, синие молнии вспыхивают, потрескивая, на его коже. Когда команда Флэша наконец появляется в зоне видимости на другом конце коридора, он чувствует себя опустошенным. — Барри! — восклицает Циско, подбегая к панели управления. — Давай вытащим тебя отсюда. Это уже второй раз за последние двадцать четыре часа, что Барри заперт в ускорителе. Но в этот раз, когда он ударяет стекло, его ладони вспыхивают кобальтовым. Адреналин подступает к горлу и пробуждает страх, больное возбуждение, шипящее под кожей. — Нет! — кричит он отчаянно — Циско, не смей открывать эту дверь! — Ты должен впустить нас, — говорит Кейтлин. — Ты слишком быстр — нужно вывести сыворотку из твоего организма. — Я слишком опасен, — отвечает Барри. — Разве вы не видите? — Он поднимает свои руки, ощущая ту самую волну эйфории и ужаса при виде синего. — Я не контролирую это. Я становлюсь… становлюсь… То есть, у него же тоже синие молнии, верно? Я не могу остановить это, пожалуйста, я опасен, пожалуйста, не открывайте, я становлюсь монстром и, пожалуйста, не выпускайте меня, я нехочунавредитьвампожалуйста. Он падает на колени, из последних сил пытаясь ухватиться за ускользающий здравый смысл. Айрис стает впереди всей группы, прямо перед ним. — Ты не навредишь никому. Он дрожит и отчаянно пытается держаться за свое физическое тело, вместо того, чтобы чувствовать эту скорость, эту пустоту, эти бело-горячие накаленные нити энергии. — Этот препарат, — продолжает она, — не превращает тебя в Зума. Потому что ты Барри, ты Флэш, и я знаю, что ты бы никогда не позволил этому случиться. Хорошо? Ты никогда не станешь им. — Но это… это убивает тебя, — встревает Джо. Барри давится волной искусственных эмоций, страх быстро отступает, но все остальное остается на месте. — Ты должен доверять себе достаточно, чтобы позволить нам помочь тебе. И ты должен доверять нам. Зум перед ним, держит его за горло, и он не знает, как он вообще может выжить — он смотрит в лицо смерти. Прощай, Флэш. Это вспыхивает в его кошмарах. Не бело-, а синегорячих. Недостаточно горячих, чтобы сжечь его. Нет, достаточно горячих, чтобы стереть его с лица земли в тот же миг. Проходит всего несколько секунд, для Барри же — целая жизнь. Затем он наклоняется, упираясь лбом в колени, и сдается. *** Он приходит в себя спустя какое-то время в той же каталке. Циско улыбается ему с рядом стоящего стула, где он соединен с Барри через трубку для переливания крови. Барри удается состроить гримасу в ответ, и он надеется, что это выглядит хоть немного натурально. — Ты нас тут нехило напугал, — говорит Циско, что для Барри кажется явным преуменьшением. Но одно он знает точно: он все еще привыкает к ощущению своего тела. Не готовый к общению, он устраивается на подушках. Пока он лежит тут, он слушает. Кейтлин жалуется на то, сколько переливаний крови пришлось сделать за последние пять часов. Джо и Айрис тихо разговаривают в углу. Уэллс стоит немного поодаль, руки скрещены, безмолвно наблюдает за Барри. Барри знает, или только думает, что знает, что именно спрятано в глазах мужчины. Несколько вспышек злости, толика «я же говорил» и частица какой-то необъяснимой вины. Но вины уже достаточно, думает Барри, отворачиваясь. Потому что, несмотря на то, что ощущение скорости исчезло, он все равно помнит его. Он помнит сумасшедшую тягу к этому удовольствию, ради которого каждая его клеточка готова была разорваться. Наслаждение со вкусом огня. Наслаждение со вкусом свободы. И пока оно отсутствует, в этой дыре, которую оно оставило после себя, нету ничего кроме жажды. Он закрывает глаза и сглатывает горькую вину, и знает, знает с холодной уверенностью, что никогда ни с кем не заговорит об этом.