Ты включаешь свет, только мне темно. Холодно вдвоем, холодно давно. Не хватает сил сделать первый шаг и все изменить… «Зеркала»
«Я много раз думал о том, как мне стоит начать это письмо и каждый раз не находил подходящих слов. Все, что мне приходило в голову это риторические вопросы: За что? Почему именно я? Сколько еще я выдержу? Конечно, ответов получать не приходилось, ведь ты настолько закупорился в себе, что эту дверь не выломать, как мне кажется никому. Ты стал почему-то совсем другим. Я столько раз разговаривал с тобой, пытался донести, что любовь — это не показуха, но, черт, ты продолжал делать то, что тебе нравится. И ты все никак не поймешь меня и моих фраз. За столько прожитых лет, я не смог стать тебе родным человеком, ты все шарахаешься от меня, как дикий зверёк. А я уже и не знаю, как приманивать тебя обратно. Чертовски сложно стало просто завести с тобой непринужденный разговор, ты везде ищешь подтекст, подвох. Не знаю на что ты надеешься, ведь я тоже не железный и, черт возьми, Бён Бэкхен, мне тоже бывает больно. Сколько раз мы расставались? Все это время я пытался отодрать тебя от себя, словно кожу, и это было мягко сказать не приятно. Ты вытрепал все нервы, превратил мою душу в решето, в тряпку, прострелянной тысячами новых пуль. Я осознавал, что с тобой нельзя, но и без тебя тоже. И когда ты ощущал потерю игрушки, в которую так любил играть, бежал сломя голову, чтобы вернуть ее. Вернуть на место, законному владельцу, но вернуть не для того, чтобы любить. Вернуть для того, чтобы мучить дальше. Резать новые раны, снова бить по больному, твой острый язык, я даже не замечу, как порежусь о него. Почему я вижу твою искренность только, когда ты плачешь? Почему нельзя сохранять этот свет в себе на долго? Почему нельзя быть настоящим всегда. Боже, Бэкхен, я знаю, что ты не ответишь, потому что и сам не знаешь, когда ты искренен. И вот, я опять ухожу, точнее пытаюсь это сделать уже битых пять лет. Я пытаюсь уйти от тебя, убежать, растоптать все свои чувства. Но, к сожалению, наше сердце неспособно выключать все это, как по щелчку пальцев. Мы будем сгорать в агонии чувств и эмоции, биться в припадках ревности, любить и ненавидеть. Мы никогда не перестанем ощущать друг друга, от этого появляется какой-то странный привкус горечи во рту, а кончики пальцев начинает покалывать. Потом когда-нибудь все притупится, но тоска, сжирающая и полностью поглощающая тебя точно останется. Я долго думал и рассуждал о наших с тобой отношениях, и все-таки вычленил из этого что-то стоящее. У нас с тобой „больная любовь“, мы просто не видим одинокое существование друг друга. И тем более не видим друг друга с кем-то иным, представляю, как ненависть заливает сердечную мышцу только от одной мысли, что ты не со мной, а я не с тобой. И после каждой такой ссоры мы клеим наше „навсегда“ из пепла. А потом все по кругу, единственное, что менялось из раза в раз, так это слова, которые мы выпаливали друг другу. Хотя, нет, мы их выплевывали в лицо, в надежде сделать как можно больнее. А теперь, у меня больше нет на это ни сил, ни желания, Бэкки. Иди с миром, только про на этот раз действительно уйди и не возвращайся. Черт.»Скажи как счастья ты найдёшь неся столько бед, Это любовь или параноидальный бред? Страх за тебя внутри моих вен, Ведь кто любит, губит меня каждый день.
***
— Все должно пройти быстро. Сегодня ночью я растворюсь, как дым, мне остается надеяться, что ты запомнишь меня хорошим и добрым парнем, который искренне тебя любил. — он стоял и смотрел на меня, как маленькое провинившееся дитя, не понимая своей ошибки, но достойно принимая нагоняй. — Я должен был уйти, еще тогда, в первый раз, но что-то держало меня, что-то заставляло верить тебе. Это была надежда. Надежда на то, что у нас все может получится. — Увы, Пак Чанёль, я не оправдываю ничьих надежд. — брюнет потупил глаза в пол, но говорить не перестал. — Знаешь, наверное, это были потрясающие пять лет отношений, ты не мучил меня, не обижал, я всегда был, как за каменной стеной, но ничто не вечно. — Хорошо, что ты и сам это понимаешь…— не дав договорить, парень прервал меня, приставив к моим губам изящную, точно женскую, ручку. — Я не перебивал тебя, Чанёль, теперь и ты послушай меня. Я ни о чём не жалею, знаешь, — он усмехнулся, а после покашлял в кулак, было понятно, он просто не хочет заплакать. Снова заплакать и показать свою слабость, не хочет быть маленьким и беззащитным. Почему я чувствую себя последней сволочью, Бэкхён? — Каждый раз, когда ты уходил мне становилось безумно тоскливо и одиноко, от понимания того, что ты может быть там веселишься с друзьями, скручивало живот. Каждый раз, когда ты говорил мне «прощай», я чувствовал, что вот-вот умру, но не держал тебя. Ты всегда был свободен в выборе своих действий. — на его глазах наворачивались слезы, больше он не сможет держать в себе эти горячие ручьи. — Но, черт возьми, ты каждый раз возвращался, я был уверен, что больше не допущу твоего ухода, однако, мои планы рушились. Ты ломал меня, прогибал под себя, держал в клетке. Да, я не спорю эта клетка была золотая, но, блять, я человек, я хочу дышать как все. — он всхлипывая, утирал слезы ладошкой, а я все больше чувствовал себя сволочью, которая больше не должна причинять ему боль. Кто виноват в исходе этих отношений? Кто виноват в том, что нам обоим невыносимо больно?! — Бэкки, я не знал о том, что тебе было со мной настолько плохо. — А ты хоть раз меня об этом спросил? Ах, да, прости, со мной же невозможно разговаривать. Я закрылся в себе и уже никто меня не превратит в того Бэка, которого ты знал раньше. Кажется, так писал мне в своём прощальном письме. — он никогда не отличался тактичностью, этот парень плевал мне в лицо, все то, что считал нужным, а я молча проглатывал, потому что это мой Бэкхён, и я не могу сделать ему больно. Но сейчас этот мальчишка стоит и давит на жалость своими слезами, своими настоящими глазами, но такими наигранными репликами. — Я бы попросил тебя остаться, ведь, чтобы не происходило, я продолжаю тонуть в тебе, как камень. Но после этого письма по мне точно танком проехали, Пак Чанёль. — За то теперь ты все знаешь. Мне кажется этот разговор можно закончить, мы оба были хороши в этих чертовых отношениях, каждый в своей степени проявлял эгоизм, недоверие. Каждый причинял боль, но в то же время умудрялся дарить радость. Бэкхён, если тебе когда-нибудь понадобится моя помощь, знай, я всегда рядом. — Раньше тебя это не интересовало, так почему теперь я должен обращаться к тебе, словно к давнему другу. Мы не друзья, Пак Чанёль, совсем не друзья. Иди с миром, только, больше не возвращайся. — слезы предательски скатывались вниз, провожая меня. Бэкхён улыбался и совал мне в руки конверт, видимо тоже позаботился о прощальном письме. Это как-то глупо, ведь, кажется, мы могли сказать друг другу всё в лицо. Но нет, марать бумагу всегда проще. — Прощай.***
А он под кожей моей, болит и ноет, Боже, поверь, мне бы на волю. Выпустить мысли все к черту забыть навсегда. «Заноза»
« Дорогой? Нет, наверное, это уже не имеет смысла. Поэтому начну просто. Пак Чанёль, я знаю, что ты напишешь мне письмо, ведь это уже такой привычный ритуал для обоих. Сколько можно звать тебя? Сколько можно скучать по тебе? Я бы попросил тебя удержать меня, но имеет ли это смысл? Даже если я буду орать во всё горло, ты не услышишь. ТЫ и правда вложил очень много сил в наши отношения, и как оказалось, я не способен удерживать все это в равновесии. Иногда я, действительно, виню себя в том, что у нас не складывается. И уже никогда не сложится. Чаши терпения обоих переполнены. Но, блять, Чанёль, я так не хочу отпускать тебя. Я — плакса. Это так ужасно, ты можешь ранить меня одним своим взглядом, и самое противное, что ты никогда этого не замечал. Твои глаза застлала пелена уверенности в своей правоте. Моё мнение в принципе ничего не значило, я ощущал себя золотой птичкой в золотой клетке, но все это оказалось иллюзией. И теперь, я, выброшенное на улицу, домашнее животное, которое больше никогда не поверит человеку. Меня нельзя приручить, заставить делать что-либо против воли. Где-то глубоко в душе застрял тот Бэкки, с которым ты любил проводить время, но выпускать его я не собираюсь. В любой момент кто-то может этим воспользоваться и мне опять будет больно. Знаешь, ты такой идиот. Говоришь мне, что я тебе „друг“, хах. Это так смешно и глупо. Ты же знаешь, что я от тебя хочу, знаешь, как это может быть, но упорно отторгаешь. Тешить меня надеждами в виде своих сообщений, звонков, прикосновений, поцелуев. Это, чтоб ты понимал, больно. Ради чего я глотаю твой пофигизм? Ты не ответишь, потому что сам не уверен хочешь ли ты меня вообще. Каждый из нас в праве обвинить другого в плохом отношении. Я не хочу, заранее прости меня, прости за все сказанные слова, за всю ту боль, что причинил тебе. поверь, я не специально, я просто хотел отрезвить тебя, но у меня не вышло. Я чувствую себя полным идиотом, и если ты когда-нибудь захочешь вернуться, поверь мне, Чанель, я жду тебя. Двери моей квартиры для тебя всегда открыты, а самое главное, двери моего сердца всегда открыты только для тебя. До сих пор не могу нормально спать. У меня, наверное, паранойя, порой мне чудится, что входная дверь открывается и слышу твой голос в коридоре, порой мне кажется, что вода в ванне шумит, потому что ты принимаешь душ. А еще, порой мне кажется, что ночью кто-то прижимает меня к груди, но это не ты, это лишь моя больная фантазия. Тебя уже давно нет рядом, а я никак не могу забыть запах твоего одеколона, хотя, он уже кончился. Ты оставил самое важное, ты оставил атмосферу себя, ты оставил часть себя внутри меня, и как бы ты не хотел, куда бы не убегал, я буду преследовать тебя, я — твое воспоминание. Ты — моя награда. Когда-нибудь я проснусь, и пойму, что меня отпустило и ты самое легкое и счастливое воспоминание, я хочу убежать, но это накрывает везде, оставив жалкие попытки найти тебе замену, я словно рыбка, угодившая в сети, пытаюсь перегрызть канаты этого мерзкого чувства — больная любовь. А ты, я надеюсь ты счастлив, милый. Ведь больше никто не доставляет тебе столько боли, сколько доставил я.»