Тридцать шесть ответов Вивека (и не только)

Считать счастливые часы не так уж и просто, когда время жидким холодным золотом струится меж пальцев, а Дагот Ур, спящий в сердце первородного места, одним своим существованием выворачивает мироздание… Непросто, но Вивек никогда не страшился трудностей. Может быть, барабаны рока под Красной горой уже заиграли грозную погребальную дробь по прежнему миру, однако здесь и сейчас, в сердце своего города, Вивек как никогда жив — и по-прежнему всемогущ. Ложно-смертное тело не ограничивает его, не подрезает крылья — как и всегда, Векк пребывает в нескольких состояниях одновременно, но нынче он существует не только спящим и бодрствующим, но также разно-спящим и разно-бодрствующим. Он ощущает себя и женщиной, и мужчиной; божественно-двуполым, способным по собственному желанию менять оболочки, по-смертному двуполым — когда в границах одного тела сосуществует мужское и женское, — и совершенно чуждым такому профанному, тесному для его естества понятию, как “пол”. Он ощущает себя богом — и городом. Цветущая схема Аурбиса соединяет все ипостаси Вивека воедино; его слепые глаза широко распахнуты, а чувства – наслаиваются одно на другое, сплавляясь в пьянящий, незабываемо сладостный эликсир. Дерзко-упругие груди кантонов обнажены, напрашиваясь на прикосновения, и от объятий утреннего тумана у Вивека каменеют соски. Член, отзываясь на эту ласку, вздымается шпилем Высокого собора, и влажные поцелуи южного ветра заставляют тихонько постанывать. Вивек возносится выше — и проникает шире, глубже, полнее; пронизывает и город, и всех его обитателей. Он чувствует, как молодой гондольер, кормящийся у кантона Чужеземцев, полирует лаковый корпус лодки, начищает до блеска весло: его сильные, мозолистые пальцы туго обхватывают Вивеку член, проходятся по набухшим венкам, оглаживают ствол, легонько задевая головку — дразнят, мучительно медленно скользя вверх-вниз. Хорошенькая бретонка, раскрасневшаяся от натуги, пытается убрать в и без того набитый сундук цветастое покрывало в скатке — оно распирает Вивека изнутри, растягивая складки вульвы, и обжигает жидким огнём с каждым ритмичным толчком, с каждым усталым, растерянным вздохом. Парочка совсем ещё молодых ребят зажимается у домашнего алтаря Трибунала: впиваются пальцами Вивеку в ягодицы, метят зубами тонкую кожу подле ключиц, толкают вперёд — и ребро триолита упирается в позвоночник... недолго: юноша разворачивается, приспускает штаны, локтями упирается в тёплый, шершавый камень… Вивека радует их дерзость, подлинное воплощение его мятежного духа — пока второй из любовников не заявляет, что нынче АльмСиВи глухи и слепы, и эта проказа не сможет их оскорбить. Член наглеца тут же поникает, становится мягким, как переваренная лапша, и, кажется, будет таковым аккурат до щедрого подношения к алтарю Благородства... если только Воин-Поэт не будет глух и слеп к отчаянным молитвам его владельца. Волны бьются об Аскадианские острова, наполняют влагой прибрежные пещеры и гроты: лоно Вивека пульсирует — и лоно пульсирует вокруг него, плотно обхватывая член. Вместе с рыбаками, отправившимися на промысел, он с каждым гребком приближает желанный улов: сильные пальцы, раскрывая створки раковины, ласкают мягкую, распалённую плоть, массируют жемчужину клитора; вёсла гуляют в уключинах, и умащенная морской водой древесина скользит по простате, выцарапывая из горла хриплые, протяжные стоны... Вивек — десятки, сотни, тысячи Вивеков, существующих одновременно, — чувствует всё и сразу и взрывается удовольствием: неописуемым, незабываемым, необъятным и всеобъемлющим… Считать счастливые часы не так уж и сложно, когда ты бог.