Lierel song

      Город Перемирия никогда не спал. В нем всегда кипела жизнь. Убийства и грабежи были столь же обыденны, как карнавалы и празднества. Крики торгашей не смолкали ни днем, ни ночью. Так же и толпа зевак у прилавков и на площади никогда не убывала. Как и в любом портовом городе, здесь можно было найти много диковинок, которые помогли бы заставить ваших домочадцев слушать вас, раскрыв рты. Это был удивительный город, особенно в глазах тех, кто прибыл сюда первый раз. В нем смешалась архитектура двух враждующих рас, населявших этот остров, темные гротескные замки северян казались громоздкими в сравнении со светлыми, утонченными строениями южан. Казалось, что враждуют даже дома, пытаясь хотя бы тенью завладеть большей территорией. Тут же стояли трущобы бедняков и дешевые мотели из дешевого камня, которых с каждым днем становилось все больше. Они словно нарастали, безуспешно пытаясь поглотить земли богатых, но потуги эти были тщетны. Столь же странно смешалась погода. Вы могли бы спросить у встречающихся вам жителей о ней. Один бы сказал, что был неимоверно жаркий день и нещадно палило солнце, второй бы ответил, что пурга замела его посевы, а третий — что из-за сильного ливня ему пришлось снова перенести стирку на другое время. И все они говорили бы правду.       Но было и то, что заставляло трепетать даже бывалых… Корабли. Огромные, красивые, словно волшебные, они приносили с собой запахи дальних берегов. От них веяло чем-то необычным, сказочным и опасным. То ли из-за постоянных междоусобиц, то ли из-за страха перед неизведанным, ни народу Нианов, ни Беям не удавалось воссоздать что-то хоть отдаленно похожее на иноземные судна. Странными и опасными казались и пассажиры, которые называли себя людьми. Хрупкие, многие с бронзовой нианской кожей, но с темными и жесткими, словно у беев, волосами. А порой встречались особи этого вида столь странного окраса, что местные старались обходить их стороной. Людей так же можно было разделить на категории, некоторые статные, чистые, в шелковых одеждах, совсем не обращали внимания на своих собратьев в лохмотьях, покрытых струпьями и трудовыми мозолями. Они были сами за себя, и с легкостью предавали друг друга ради наживы. Объединяло их только одно: абсолютно все они были рабами своих корыстных желаний.       Старожилы еще помнили те времена, когда первое людское судно только показалось на горизонте в лучах заката. Тогда они казались добрыми, мудрыми и отзывчивыми. С корыстной улыбкой они рассказывали о дальних берегах и странах, о диковинных существах и сказочных городах. В ту пору многих молодых сыновей и дочерей, с кипящей кровью в венах и жаждущих приключений, потеряли обе расы. Матери рыдали на пристани и просили вернуть ненаглядное чадо, отцы же не позволяли видеть никому свою скорбь. Хотя, благодаря им же вырос на безымянном берегу огромный город и появился шаткий мир. Теперь местные были умудрены опытом, что передавался в ночных рассказах у костра и с осторожностью шли на сделку с человеком. А работорговля приобрела новый уровень…       Общий позор нианов и беев — существа, рождающиеся от смешанного брака. Их не признавали и презирали. Рожденные в порыве запретной любви или от насилия во время войн — итог для таких выродков был один. Из-за смешения крови у этих монстров появлялась страшная сила и необычайные способности, подвластные импульсу их настроения. Они вселяли страх еще будучи в утробе матери, и, чтобы не разгневать существо, ему позволяли появиться на свет. И сразу же после этого бросали в пустынях или на ледниках. Но взрослые полукровки основали кочевое племя и пытались спасти малышей. Ведь сами они были бесплодны, и только это позволяло не исчезнуть их виду. Нианы и беи всегда игнорировали их, а при встрече, если это было возможно, жестоко расправлялись с ними. Хотя, порой, и прибегали к их помощи в своих грязных междоусобных делах, нанимая за небольшую плату. Ведь полукровки были хладнокровными убийцами, охотниками, идущими на дело без лишних вопросов. Но с появлением людей, жадных до ценностей и редкостей это изменилось. Охотники стали жертвами. И так постоянно гонимым, теперь полукровкам приходилось скрываться, выживать стало еще сложнее. На рынке дороже всего можно было продать живую здоровую особь, достигшую полового созревания. Аукцион превращался в настоящее шоу, которое всегда заканчивалось вакханалией…       Лиерел бесцельно бродил по площади. Кузнец сказал, что починит оружие к полудню, сейчас же солнечные лучи только начинали прорезать утреннюю туманную дымку. Тяжелый капюшон полностью скрывал его лицо, что давало легкое чувство безопасности. Но этого было мало. Не смотря на столь ранний час, жизнь на площади во всю кипела и Лиерелу приходилось быть максимально осторожным, ведь кто угодно, хоть бейский священник, готовящейся к утренней мессе, хоть задира-ниан, забирающийся на постамент в центре площади, могли опознать в нем полукровку. Да что там говорить, даже простые люди могли понять, кто он. Заостренные уши, которые он инстинктивно пытался прикрыть, и серые, пустые глаза с узким зрачком говорили о том, что он не человек. А бронзовая кожа и длинные, черные как смоль волосы выдавали в нем дитя порока.       «Поскорее бы все это закончилось…» — устало подумал Лиерел.       Он, как, в принципе, и все полукровки, не любил людные места. Но всегда находились разные причины придти в этот город. Время тянулось чертовски медленно, а любопытных глаз становилось все больше. Привычка всегда быть готовым ко всему заставляла его оценивающе осматриваться вокруг: вооруженная до зубов кучка нианов грозно косилась в сторону точно такой же группки беев. Те отвечали им таким же «теплым» взглядом. Строгие силуэты стражи были той тонкой гранью, что не позволяла им вступить в бой. Но эта грань не мешала им отпускать угрозы и скабрезные фразы в адрес друг друга; Священник, вместе со своей паствой, кротко сложив руки и глядя в пол, шевелил губами в безмолвной молитве. Но и этот образ был обманчив. Под его сутаной, из грубой плотной ткани, читался силуэт арбалета. Последователи тоже были вооружены. Лиерел усмехнулся: город Перемирия, в котором нужно быть готовым ко всему. Спокойно себя чувствовали только люди, одетые в богатые одежды, окруженные охранниками: они платили за волнение о себе другим. И люди в лохмотьях, вальяжно шествующие от свалки к прилавкам и обратно, в надежде найти или украсть что-то. Видимо, их жизнь для них самих не представляла никакой ценности.       Священник затянул монотонную проповедь о благословении города и народа, проживающего в нем. О том, как свято верит, что когда-нибудь вражда закончится, о той утопии, что нарисовало его воображение, поддавшееся Богам людей. Лиерел взглянул на солнце. Лишь бы кузнец успел к назначенному времени… Ночью покинуть город было куда сложнее, да и чудища, обитающие в лесу, считали темное время суток лучшим временем для охоты. А задерживаться здесь никак не хотелось. Тень презрения отразилась на его лице. Алчные, продажные твари. Даже дышать с ними одним воздухом было противно. А находиться рядом… Мысли Лиерела прервал вопль ниана, наконец-то залезшего на постамент.       — Хой Вэй, народ! Я, Дайту, величайший охотник из могучего рода Нианов, обращаюсь к вам, мои собратья! — все внимание площади тут же обратилось к нему. Даже священник со своей паствой отвлеклись от молитв. Люди смотрели с интересом, в предвкушении очередного зрелища. Нианы и Беи же не сводили пристальных надменных взглядов. Гордость этих народов не позволяла признать чье-то превосходство, особенно какого-то молодого выскочки. Послышались первые освистывания и ропот.       — И кто же признал тебя величайшим, недомерок? — послышался голос из толпы. Молодой ниан, видимо, был готов к подобным вопросам, высокомерная ухмылка искривила его рот.       — Тиан, сюда! — тут же сквозь плотное скопище людей кто-то упорно попытался прорваться, — живее, дуреха!       Лиерел, наблюдавший за всем из тени увидел маленькую хрупкую нианку. Она была совсем юна, на вид немногим младше него самого. Длинные, белые волосы с легким оттенком спелого персика были заплетены во множество косичек, часть из которых, в свою очередь, были схвачены в хвостик на затылке; кроткий взгляд светло-оливковых миндалевидных глаз из-под рваной челки и дрожащая нижняя губа пробуждали в Лиереле странное чувство: в груди почему-то тоскливо щемило, а в животе, казалось, что-то готово было перевернуться. Непреодолимое желание защитить ее, скрыть от посторонних глаз, волной накрыло его сознание. Инстинктивно он начал нащупывать клинок, продумывая тактику боя в такой толпе, но вспомнил, что все оружие у кузнеца и это отрезвило его. «Тц… Ведьма… Точно ведьма! А если нет?.. Как же все сложно… надо будет потом у Шену об этом спросить… — подумал он, продолжая наблюдать, но уже с протрезвевшей головой, — больше подобное на мне не сработает»       — В-в-вот, — девушка неуклюже достала пергамент из-под своих одежд и протянула парню.       — Аргх… Что ж ты такая неумеха? — он выхватил бумагу из ее рук и развернул, — это список схваченных и убитых мною чудовищ, заверенный печатью людской Империи! Думаю, это достаточное доказательство моих слов! — девушка, кротко сложив руки и опустив голову, кивала на каждое слово ниана, словно болванчик.       — И чего же вашему охотничьему величеству потребовалось от простых смертных? — выкрикнул какой-то бей. Смешок прокатился по толпе.       — От такой бесполезной челяди, как ты — ничего. Я взываю к своим собратьям, бесстрашным нианам! Мы, гордый и великий народ, должны объединиться, дабы прославить наш род еще больше и стереть имена жалких беев из истории нашего мира!       — Эй, ты там ничего не перепутал? — лязг доставаемых мечей и заряжаемых арбалетов смешался с недовольным ропотом толпы. Стражники напряглись: с таким количеством рассерженных горожан они явно не смогут справиться. Гул все нарастал и обещал вот-вот вылиться в кровавую бойню. Но тут по площади пронесся звон церковного колокола. Разговоры и шум стихли так же внезапно, как и начались. Все обернулись в сторону церкви, из которой выходил священник.       — Сын мой…       — Пустынные шакалы твои сыновья! — тут же огрызнулся ниан.       — Сын мой, — продолжил священник, не обращая на него внимания, — ты не прав в суждениях своих. Все мы под этим небом едины. И все мы часть истории мира нашего. То, что было вплетено в узоры ее, уже не может быть вычеркнуто, как бы ты этого не хотел. Но мы те, кто пишет историю под взором Божьим, и только от нас зависит то, кем будут нас помнить. Давайте же завершим эру вражды и в кротости и смирении прислушаемся к словам отца нашего, Бога единого! И узрим мы его величие, любовь его к детям своим! — он вознес руки к небу и его паства, все, как один, упали на колени, и, сложив руки у груди, взвыли в молитве.       — Ха!.. Жалкие нытики… — Дайту достал из-за спины лук и стрелу, которую, вложив в тетиву и прицелившись, навел на священника, — а я знаю тебя, лицемерный святоша, твои руки по локоть в крови. Ты же раньше вырезал наш народ, не щадя ни детей ни женщин. Ты был грозой полукровок и монстров. А что теперь? Говоришь о прощении и людском Боге? Так может, проверим, спасет ли тебя твой Бог, от моей стрелы?       — Вот именно, это было раньше, — взгляд священника стал холодным и острым, — мой Бог открыл мне глаза. И если ты послушаешь меня…       Лиерелу уже порядком надоел этот театр и он начал постепенно пробираться сквозь толпу, чтобы покинуть площадь. Дождаться конца работы кузнеца можно было и в другом месте. Здесь же, с каждой минутой, становилось все опаснее находиться. Толпа уже была на пределе, и все это вот-вот готово было разразиться крупным побоищем.       — Открыл? Ахаха! А мне кажется, что твой Бог держит твой взор в тумане, раз ты не заметил даже этого! — Дайту резко развернулся и выпустил стрелу, которая со свистом пролетела через всю площадь и глубоко вошла в доску объявлений.       — Еп… — глаза Лиерела округлились. Казалось, время остановилось в тот момент, когда он начал инстинктивно оборачиваться, а разорванная ткань капюшона словно стекла с его головы на плечи и повисла лохмотьями.       На площади воцарилась тишина. Все ошарашено смотрели на него, на что он отвечал им тем же. В висках стучало так, словно, единственная мысль, засевшая в голове Лиерела, пыталась пробить себе путь на свободу.       «Если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя…»       — Он мой!!! — вопль ниана словно разбил вакуум сложившегося положения и все приступили к действиям. Лязг доставаемого оружия и заряжающихся арбалетов волной снова пронесся по площади, но в этот раз и стража оголила свои клинки. Слишком лакомым и легким кусочком казался полукровка в центре города. Лиерел тоже не стоял на месте. Пока он лихорадочно соображал, что делать в таком не завидном положении, ноги уже несли его к центру площади.       Солнце в зените нещадно палило, освещая все вокруг, ярко сверкало, отражаясь в острых, высоких маковках церкви. Краем глаза Лиерел видел, как ниан достает следующую стрелу. Но пока-то не он был наибольшей угрозой. На мраморных белых ступенях церкви контрастным черным пятном выделялся священник. Он резко, словно крылья, распахнул полы сутаны и отработанным движением достал арбалет. Еще пара секунд — и болт уже входил в лоно, а тетива натягивалась. Но Лиерел был быстрее: за это короткое время он уже оказался рядом со священником, и, положив руки ему на плечи, оттолкнулся в сильном прыжке. Уцепившись за резной фасад церкви, он ловко вскарабкался наверх и спрятался за куполом. И как раз вовремя, ведь в его сторону уже летел град стрел.       — А ты шустрый, — щуря глаза и прикрывая их рукой, с едкой ухмылкой прокричал священник, — смотрю, подрос с нашей последней встречи, крысеныш.       — Вашими молитвами, святой отец, — Лиерел судорожно оглядывался, продумывая план побега. Солнце играло ему на руку, но он не мог прятаться здесь вечно. Да и толпа скоро начнет действовать, — а вы совсем не изменились, Фанзу.       «тот самый Фанзу?!» — прокатился шепот по площади. Все, от мала до велика знали его. Для южан оно было с родни проклятию, имя, которое заставляло на секунду остановиться сердце и начать трепетать в страхе. Для северян же он был героем, чье имя произносили с благоговением. Замешательство толпы было на руку Лиерелу. Пока они роптали, не смотря наверх, он смог достать несколько стрел, застрявших на крыше. Не бог весть какое оружие, но все же лучше, чем ничего.