Попробуй угадать...

      — Что ж, полагаю, и в этот раз нам предстоит изучить самую чарующую историческую эпоху, — продолжаю улыбаться, впиваясь заинтересованным, как видел сам Дэмиен, затуманенным до подобного рассудком взглядом в своего партнёра, сидящего за резным столиком напротив, — Викторианскую эпоху, конечно же, — теперь тот, сложив свои руки в замок на столе, выдал тихий смешок, выражающий явное восхищение всем тем, что тот так обожал, — …период правления Виктории, королевы Великобритании и Ирландии, императрицы Индии…       И вновь слушаю всю эту, как заезженную пластинку, историю, в которой, если честно, я никогда и не собирался разбираться, берущую начало столь давно, но до сих пор засевшую в сознание кого-то настолько, чтобы все эти истории, разбавленные озвучиванием моментов достижения детей, раз за разом мусолили и без того уставшее сознание. Никогда не понимал тех, кто настолько интересуется историей, чтобы даже в наши дни не то, что разбирался в ней, а даже умудрялся выглядеть, как человек из той самой истории… Нет, конечно же, не человек. Бладмарч никогда не походил ни на одного соседа, с которым я познакомился после своего прибытия, отличаясь своим поведением, внешним видом и нежеланием слишком долго находиться на солнце даже под зонтом, что уж говорить о чесночном хлебе, на который тот отреагировал хуже шипящей всеми кругами Ада кошки на пылесос.       — …эпоха столь богатая во всём, что любая другая обречена на вечное затмение… — поигрывая с бокалом красного вина, в котором отражался его собственный взгляд, и плавно жестикулируя, точно как человек из другой эпохи, сошедший со старой картины картины, монотонно продолжал тот, даже и не считая нужным останавливаться. Зачем? Полагаю, я первый кто позволяет ему излить свою душу и мировоззрение в таком избытке, что этот мужчина просто не знал когда следует остановиться или же нарочно не хотел того.       Стараюсь держаться как можно более стоически, время от времени делая кивок, соглашаясь с чем-то, чего уже давно не разбирал, продолжая утопать в этом бархатном и таком холодном голосе, который отчего слишком горячо согревал измученное тяжёлым днём сердце. Нужно ли было говорить о том, что я всегда использовал исторические каналы для того, чтобы скорее уснуть? Никогда. Это бы сломало его избыточный запас тем для разговоров, которые с каждым разом становились всё длиннее… и длиннее…       На подсознании вспоминаю всё то, за что я избрал именно его в качестве спутника на первые и последующие… Губы, такие тонкие и мертвенно синие, даже слишком. Идеальная мраморная кожа без единого изъяна. Присущая человеку светлость вряд ли могла стоять даже с истинными аристократами тех времён; эти глубокие, как два необитаемых омута, лиловые глаза. Такие спокойные, гладкие, тихие, в которых так и хотелось утонуть, отрекаясь от всей своей жизни — поэтически, конечно. И лишь возле глаз кожа лица явно отличалась, имея красноватый оттенок, точно тот сам придал его тенями. Как сама чернота фигурные брови и густые локоны, спадающие на спину, плечи и всегда пахнущие хвоей и травами. Всегда ухоженные руки с длинными пальцами, покрытыми профессионально нанесённым лаком цвета аспида. «Неужели делает сам?» Эта утонченная фигура с выпирающими костями; и эта светящаяся гордостью истинного джентльмена-аристократа рубашка со сборками, которые сейчас никто не носит. Накидка, которую ни в коем случае не стоит называть плащом, иначе атаки на ваш мозг будет просто-напросто не избежать, попав под пресс точно не на пять минут.       Но самое главное — его манера поведения и индивидуальный взгляд на мир, который так или иначе притягивал некоторой загадочностью, необычностью, которую в наше время так старается преподнести каждый, делая с собой что угодно.       Он и правда кого-то напоминает… Кого-то…       — Не слушаешь? — его и без того прищуренные глаза упираются прямо в меня, пока мой партнёр облокачивается на одну из своих рук острым подбородком, так и не выпуская из рук бокал.       И только сейчас понимаю, что продолжаю даже после замечания «клевать носом»: то подаваясь вперёд, то возвращаясь обратно. Дошло даже до того, что я едва не встретился со своим собственным полусладким.       — Извини, просто устал, — продрав глаза, наконец приступаю и к своему бокалу, стараясь хоть как-то сгладить обстановку, но Дэмиен, похоже, что-то задумал, выдавая хищную ухмылочку, оголяющую слишком реалистичные клыки, и теперь стуча по тонкому стеклу ногтями, ещё больше нагоняя напряжение. — Дэмиен? — теперь ощущаю некое чувство вины, ведь даже столь титанически непереваримую историю излагать тому единственному, кто толком и не слушает… всё равно не интересно. — Я могу как-то загладить свою вину?       — Не думаю, что за всю свою жизнь ты сможешь окупить её, — прикрыл глаза, точно вынося итоговый приговор, что вызывает недоумение, — но для тебя я могу закрыть на это глаза, если… — эта нарочно пущенная пауза как нельзя вписывается в этот извечный образ. — Попробуешь угадать, сколько мне лет?       Тот издаёт смешок, не переставая поражать глубиной своих стеклянных глаз, вечно прикрытых густыми ресницами и этой язвительной ухмылкой, что поползла по его бледному лицу. Любой другой точно усомнился бы в том, что он самый обыкновенный человек; оно и было видно по реакции обычных посетителей ресторана, что поскорее поспешили удалиться подальше от «странного дядьки»). Может, не стоило тащиться в столь людное место?       Это вводит в ещё больший ступор, что наверняка идеально читается в моих глазах, ибо тот вновь усмехается. По правде говоря, учитывая факт наличия потомства, лет эдак тридцать? Нет. Подвох таился именно в том, чтобы точно определить возраст. Это как игра, где Дэмиен — кукловод, жаждущий услышать именно то, что хочет.       Но чего ему нужно? Услышать то, сколько же было этой королеве, когда она «что-то там» взошла на трон? Это и в самом деле невозможно!       Собравшись, твёрдо решаю для себя воспринимать это лишь как отличный шанс, наконец, продемонстрировать и свои чувства, кои было невозможно донести до этого вечно странствующего в своём собственном мире чудака. Да, именно этот затянувшийся неловкий момент был идеален для того, чтобы поймать его в капкан.       — Ох, Создатель, — тот отпивает дурманящего, после слизывая остатки с губ, — неужто потерял дар…       Достаточно громко для того, что заставить каждое слово плотно запечатлеться в памяти:       — Достаточно, чтобы быть самым горячим папочкой из всех? — похоже, мой партнёр сам теряет дар речи, проливая содержимое бокала на скатерть. — Или хотя бы… для меня? — подмигнув, делаю жест, а-ля «да, я указываю именно на тебя».       — Ч-что? Я-я… — я слышу хруст стекла и вижу живые эмоции. Эмоции озорного испуга. — Я ни за что бы не предположил, что у тебя и в самом деле есть такие мысли, — несмотря на весь этот фарс, по нему было видно, что тот доволен. — Что ж… Тогда быть горячим настолько, чтобы испепелить тебя на месте, дорогуша, — заметив негодование, добавил, — от восторга и восхищения, конечно.       Что ж, так или иначе, мы смогли изменить тему, теперь сидя и не находя себе места от столь резкого флирта, что мог бы вывести простого человека из себя, но ведь… мы с ним не были простыми людьми, не так ли?       — Но так или иначе ты обещал мне искупить свою вину, не так ли? — невинно улыбаясь, отчего что-то пересыхает в моём горле.