когда на проспектах скрывается солнце

Когда на проспектах скрывается солнце за комплексом старых высоток и грохот чужих голосов и моторов срывается в небо кнутом, ты мне представляешься: наг, бесподобен и кроток. Встречаясь с асфальтом губами, тушу сигарету о ром, покуда ты тычешь запястьем в другого и плавишься розовым золотом; я прячусь в груди ржавым шрамом со скрипом от серпа и молота, ведь наше влечение сродни грехам непокорных божеств. Ты два умножаешь на три — получается шесть. А мне остается делить и высматривать дроби в шершавых губах и коленях, в ночи убивая пустым револьвером стремление в города, где я умудрился оставить тебя — медным колоколом из молельни, кощунственно скалясь и делая вид, что безмерно считал поезда от нового дома до родины — Люцифером — прокуренным голосом; и что мне придуманный бог — ты тогда целовал мои волосы, чертями цепляясь за губы и пряди смолистых кудрей, я помню, как мачты ломались на палубе рта под отчаянный выдох Иссей. Я помню токийский вокзал и немыслимое пространство, а мне бы вонзиться зубами в веснушчатый омут на потной спине, в тебя — целовать на траве синяки вместо пошлого здравствуй, покуда ты шепчешь тоскою и пеплом, что истина где-то в вине. Я всех их — железом во рту, об асфальт и с приписанной грацией, мы пали змеиной проделкой у пропасти цивилизации, но мне бы толкаться под шёпот — нахально и вглубь, в тебя — я потерян собою и попросту глуп. Я всех их — Иудой ко дну беспробудного океана, крестом, полумесяцем в куполе — с неба и в храм, с порога в квартиру чернилами имя твое — как бессовестно льется из крана отравленной жидкостью — в кровь, алкоголем — я в хлам; мне страшно тебе обещать просто так оторвать от себя расстояние, ведь ты осыпаешься градом и прячешься солнцестоянием, и мне не добраться до имени с кромки зубов, покуда я так далеко — мне ведь страшно, что это любовь. А ночь подступает по влажным ладоням и якорем тянет от мира, когда-нибудь вырвусь отсюда — когда-нибудь, не клянусь, и если тебе — я молюсь, чтобы нет — опостылет считаться моим, Такахиро, заглохну охрипшим лжецом из динамиков — в марево, в север и в грусть; но ты до сих пор подо мною — осколками и лианами, плевать на бездумное эхо статистики между странами, я всех их — окурком в глаза, пьяной россыпью — и в бетон. А мне бы — в тебя, рваным шепотом — в тихий стон.