Blackened hearts

То, что делает Риз, не является жестом благодарности. Холодок проходится по макушке, задевает затылок и опускается между лопаток, вынуждая бывшего рядового работника Гипериона вздрогнуть, прогнуться в спине. Прикусив нижнюю губу, Риз прикрывает глаза и выдыхает рвано. Дыхание горячее, целый сгусток невысказанных слов, пламя молчания. Риз делает это не из благодарности. Риз делает это не из жалости к погибшему кумиру. Риз делает это, потому что хочет. Потому что ему стыдно. И приятно. Это запретно и неправильно. Эмоции, загоняющие молодого мужчину в угол, жрут его изнутри: проедают маленькие дыры в уверенности, впиваются мелкими зубами-пилами в рациональность, продавливают лапками страх перед неизвестным. Риз понимает всё, но поступает так, как велит ему азартное воображение. Закрывая глаза и раздвигая ноги, ощущая, как жмут брюки, он осознает, что это дико и мерзко, но всё равно делает так, что протез подчиняется чужой воле. — Ты мог бы для приличия изображать из себя непослушного мальчика, — приглушенной мелодией в голове играет голос Красавчика Джека. — Я слишком хорошо прошу у тебя столь нехорошие вещи, Ризи... Джек всегда издевается, в его голосе сквозит неприятно эта издевка, насмешка, но Ризу не справиться с ощущением, которое возникает, стоит только услышать голос директора Гипериона: ощущение беспомощности, сладкой безнадеги, когда у тебя нет выхода и ты поступаешь так, как тебе велят. Но Красавчик Джек не уговаривает, не заставляет — он подчиняет. Риз не может с этим совладать, и стук ремня о пол погружает бывший кабинет Красавчика в иную атмосферу. — Видел бы ты себя со стороны, — протягивает Джек, когда Риз откидывается на спинку большого кресла и зажмуривается, стоит только кибернетической руке начать действовать по-своему. Губы нового директора подрагивают, они влажные и горячие, и Джеку остается только разочарованно рычать от мысли, что к ним нельзя прикоснуться. — Зрелище для тронутых умом и извращенцев, никак иначе... Голос Красавчика в голове Риза отдаётся слабой головной болью, но удовольствие, темное и сдавливающее легкие, смахивает её, позволяя мужчине подчиняться без единого слова против. Риз делает это не потому, что благодарен. Не потому, что хочет как-то отплатить за то, что Джек окунул его с головой в грязный и бурный поток власти. Не потому, что это лишило Риза прошлого и заставило без оглядки смотреть в настоящее, смиряясь с утратами друзей. Риз делает это, потому что так делать не позволено. Так делать неприлично, гадко, отталкивающе. Риз полюбил эту грязь, вязнет в ней — и она теплая и приятная на ощупь. — Не засыпай от наслаждения, пирожочек, — с поддельной нежностью звучит голос Красавчика Джека, и Риз издает первый стон, когда управляемая рука начинает гладить возбужденный член через ткань нижнего белья. Тихий смех, глухой и болезненно-знакомый. — Милый рисуночек на трусах, Ризи, тебе его подружка посоветовала? Джек невыносим в той же степени, в какой и притягателен. За маской безжалостного шута всегда скрывался садист, которому приятно наблюдать за жертвами. Когда руки Джека были по локоть в крови, он смеялся и желал большего. Это знает сам Красавчик, это знает Риз — это знают все. Но если остальные видят в Джеке чудовище, то Риз видит в нем своего единственного героя, которого он готов всем сердцем ненавидеть, чтобы страдать от раздирающей внутренности любви, тугим сгустком засевшей меж ребер. Бешеными импульсами расходясь по венам, она отравляет организм, делает тебя слабым, неспособным что-то решать, чтобы тебя смогли поработить. И Джек поработил. Подчинил. Связал по рукам и ногам. Сделал своим. Чтобы Ризу было противно, чтобы он чувствовал себя заплеванным и никчемным, но чтобы он все равно полз к Красавчику, даже если обе ноги нещадно сломали. — Ты — моя неудачная копия. — Слова Джека дробятся у Риза в голове. Твердый ствол члена гладит рука, на которую новый директор пытается не смотреть, чтобы не сбить желанную картину того, что это рука Красавчика. Тон понижается, становится угрожающе-желанным: — Большую часть тебя создал я, Риз, только не думай со мной спорить. На слова у Риза попросту нет воздуха — он лишь сбито дышит, пыхтит или стонет, когда на тело накатывает очередная волна наслаждения, стоит только пальцам проделать пару круговых движений по влажной головке. Джек знает, чего он хочет, но Риз порой не в состоянии предугадать, что на этот раз Красавчик с ним сделает. — Какой же ты слабак, — смеётся Джек, когда Риз прогибается в спине и свободной рукой хватается за подлокотник, вцепляясь в него ногтями. Открывая рот в немом крике-стоне, молодой мужчина пытается совладать со страстью, с жаром, что сковал и разливается по коже, будоража помутневшее сознание — но Джек продолжает посмеиваться. — Сам просишь большего одним своим видом! Он сидит в голове Риза и управляет его мыслями. Джек знает, чего хочет его безутешный фанатик, и как ребенок радуется этому чувству безупречной власти. Оседая на языке сладковатым привкусом крови, она завладевает Красавчиком и туманит его голову. — Я тебя просто обожаю, Риз, — восторженно хрипит Джек, а сам Риз едва ли может открыть глаза, чтобы увидеть светлый силуэт голограммы, которая стоит прямо перед ним и имеет очертания первого и последнего помешательства. Холод касается пылающей жаром щеки Риза, и он протяжно стонет, поджимая пальцы ног. — Просто охренительно... Джеку тошно. Риз, раздвинув ноги, сидит в его большом кожаном кресле и ловит кайф. Его плечи напряжены, свободная рука царапает подлокотник и изредка пытается остановить вторую, «чужую» руку. Темные волосы растрепаны, лицо красное и меняет одно выражение на другое: с испуга на наслаждение, с непонимания на искрометную похоть. Джеку тошно. Невыносимо. Мучает. Раздирает. Когда Красавчик впервые увидел Риза, это был для него всего лишь самодовольный кретин с синдромом идеальной жертвы, но сейчас так думать просто невозможно. Риз слишком податлив, слишком беззащитен в своей уродливой красоте, слишком верен. Его глаза причиняют Джеку боль: они смотрят на него так, как будто он до сих пор жив. Они хотят, чтобы он был жив. — Не снеси ногой папки с документами. — Джек говорит это, еле-еле держа свою привычную интонацию. Риз в его власти, извивается и стонет, хочет ещё и поддается. Риз обожает до беспамятства, отрицая в себе абсолютно все ради одного человека. Здравый смысл, логику, себя самого. В Ризе остаются лишь чувства, трепещущие в нем подобно сотне обезумевших от свободы птиц. Джек говорит Ризу, наблюдая за тем, как он дергается и делает так, чтобы «чужая» рука касалась его чаще и больше: — Не увлекайся. Как это глупо. Говорить кому-то то, чему сам не можешь следовать. Красавчик увлекся, переиграл, привязался к ощущениям. Будучи далеким от материального тела, он все равно продолжает чувствовать и перехватывать те эмоции, которыми давится Риз, заглатывая вновь и вновь новые порции, не в силах насытиться столь неправильной близостью. Джеку мерзко. Риз обмякает в кресле, перед этим заскулив от смешанного чувства страха и неукротимого удовольствия. Испачкано любимое кресло Красавчика, опрокинуто несколько папок с документами. В кабинете застыла тишина, такая душная, что Ризу трудно дышать. Джеку досадно. Щеки Риза покрасневшие, лоб мокрый. Взгляд совершенно ослепший от ощущений. Тяжело сглатывая слюну и облизывая пересохшие губы, Риз все же поднимает глаза на Красавчика Джека, чувствуя внутри ни с чем не сравнимый трепет и щемящую сердце боль. Обиду. Риз виновато сдвигает ноги, неуклюже начинает застегивать рубашку. Джеку хочется съязвить, выдать какую-то шутку и посмеяться над ней, но он обезоружен. Видя, какими печальными глазами смотрит на него Риз, Красавчик лишился всех слов. Это невозможно выдержать, и если бы тело бывшего директора Гипериона было настоящим, а не жалким цифровым кодом, он бы разнес этот чертов кабинет... Потому что ломает. Волосы, которые растрепаны, так хочется сжать в кулаке, почувствовать меж пальцев мягкие пряди. Потому что угнетает. Губы, приоткрытые и искусанные, так хочется потрогать: провести по ним большим пальцем, укусить, поцеловать. Потому что уничтожает. Глаза, смотрящие с такой надеждой и верой, медленно потухают, потому что никаких чудес не произошло. Красавчик Джек так и остался оторванной от реальности копией, которая изводит другую, «реальную» копию самой себя. Из-за одержимости. Из-за опьянения эмоциями. Из-за любви, равняющуюся на ненависть. Джеку больно. Риз стискивает своей же рукой шею. С каким-то глупым пониманием смотрит на Красавчика и позволяет пальцам протеза давить все сильнее и сильнее. Джек смотрит, как пальцы медленно ведут к ключицам, оставляя за собой красные следы на бледной коже. Риз послушен, не говорит ничего, позволяет делать с ним что угодно, но как же Джек хотел бы, чтобы именно его руки сомкнулись на чужой, в синяках и царапинах, шее...