Вернуться

Паутинно-тонкие былинки трепетали на фоне странного неба. Неба такой яростной синевы, что невозможно было в нее поверить. Рыжий до боли в глазах всматривался в иссушающе прекрасную глубину. Беспощадную. Каждый раз небо сентября сводило его с ума. Он уходил из подслеповатого уюта старой квартиры, вырывался из кольца панельных пятиэтажек на волю бурьянных пустырей, теплой пыли, курганов строительного мусора. Пропадал весь сентябрь, до холодов и настоящего голода. Потом возвращался, конечно, в привычный круг обязанностей, будней и выходных. Но как-то не весь. Часть его так и оставалась на диком просторе, в полях и скудных перелесках. До следующей осени - нового кусочка настоящей жизни. Дома с его причудами давно смирились, хотя Вера и норовила каждый раз устроить истерику: Пропадешь! Убьют! Покалечат! Рыжий ухом не вел, женские штучки. Рыжий с шумом втянул воздух. Пахло остывшей золой и печеной картошкой. Ароматы вольной жизни. Спину приятно грел песок, травинки щекотали щеку. Тася улеглась на теплой глине пригорка, непринужденно скрестив длинные ноги. Рыжий в который раз поразился: ни у кого больше не было такой грации. Хотя казалось бы, откуда? И так худая, теперь она словно высохла, скулы заострились, но все так же поблескивали серо-зеленые глаза, гримаска надменной скуки маскировала тоску. Пыльно-серая, бесцветная, Тася странным образом привлекала внимание. Одиночка, гордячка, она была предметом открытого неодобрения и молчаливой ненависти практически всех баб района. Ее независимость – оскорбляла. Открытое презрение к чужому мнению – выводило из себя. Тася жила только так, как хотела и считала нужным. Сама по себе. Бог весть, на какие доходы. Скудно, честно, бесстрашно. Женщины не любили ее, Тася искренне не любила ни женщин, ни мужчин. Редкий мужик избежал ее ехидных насмешек. Рыжего она почему-то щадила и выделяла. Почему? Добрый ты, - как-то кратко бросила Тася, добавив, - хоть и лопух. Так они и бродили каждый год в сентябре, раз выделив друг друга в пьяном веселье. Тасю снедало то же беспокойство странника. Только если Рыжий сбегал на пару недель, она бежала всю жизнь. Куда-то. К кому-то. -Замучили спиногрызы? – прощупал почву Рыжий. Вместо ответа Тася закусила сухой стебелек, криво улыбнулась. Почти каждый неведомый герой-любовник оставлял ей очередное дитя и новую порцию цинизма. Хотя, казалось бы, куда уж больше. Отпрысков Тася любила, ухаживая за ними до полного истощения, но если участливая соседка предлагала взять ребятню на воспитание, отдавала без видимого сожаления. – Лучше им там, - обыкновенно заключала Тася. И на этом обсуждение ее личной жизни решительно заканчивалось. -Любишь ее? Рыжий задумался. Веру он, пожалуй, ценил. Никто не ждал его так, как она. Разве что мама когда-то. Но что из того? Это было приятно. Поначалу – так даже лестно. Но если выбирать между небом сентября, острым холодом вечернего воздуха, ветром и желтым светом тесной кухни, пусть даже с Верой, – разве не очевидно? Он мотнул головой. Тася хмыкнула. – А я бы хотела такого друга, - с внезапной горечью сказала она. – Чтобы ждал. Хотя бы. Чтобы кому-то было не все равно, жива я или, вон, в канаве валяюсь. Тася оглянулась в сторону шоссе. – Ах, Рыжий, бегство только тогда прекрасно, когда каждую минуту можешь вернуться!.. И словно стыдясь внезапного порыва оборвала себя. Одним слитным движением поднялась, отряхиваясь. -Ладно, находилась я с тобой.. Заскучала, - Тася невесело засмеялась. – Пора мне. И тебе тоже пора. Беги, Рыжий. Дуй домой, пока ты нужен. Пока не нашли тебе замену. С коротким смешком Тася шагнула в заросли. И так ловко, что сразу исчезла. Словно не было. Рыжего аж морозом продернуло по позвоночнику. – Вот ведь ведьма, - подумал он. А перед глазами почему-то маячило окно кухни: шумела вода, позвякивала посуда, двигались фигуры. Вера, соседка Алина и кто-то еще. Этот кто-то обнимал Веру. И сидел на его месте за столом. И его наверное теперь будили утром поцелуем в нос. Или он так будил. - Брр, - Рыжий яростно затряс головой, пытаясь отогнать наваждение. Разом исчезла вся прелесть бродяжничества. Камни впивались в бок, песок отсырел и неприятно холодил кожу, из оврага несло какой-то падалью. Еще один неприкаянный вечер, зябкая ночь в тревожном сне. Все было немило. Ах ты ж, Тася! Ведьма сероглазая! Надо же так сбить настрой. Еще минут пять Рыжий покрутился на месте, помаялся. Перед глазами так и стоял чужак за его, Рыжего, окном. И он не выдержал, рванул. Бежал изо всех сил, задыхаясь и буксуя на поворотах. Смеялись люди во дворах, а он мчался: через клумбы и песочницы, перемахивая через капоты, пугая велосипедистов. И уже влетая в форточку прокричал: Я вернулся! Совсем! Навсегда! Полностью! Уткнулся носом в Верину шею и хрипло урчал от избытка чувств, пока его оторопело гладили про лобастой голове и худым бокам. - Рыжик, Рыжик! Как же хорошо, что ты нашелся! Худой такой. А я уже не знала, что и думать - Что тут думать, - уютно бурчал Рыжий, - гладь лучше. И корми. Люблю.