Когда долго смотришь в бездну, бездна начинает смотреть в тебя. © — Некоторым людям лучше не встречаться глазами. — Некоторым лучше не встречаться. Совсем. Синий Мцыри
— А ты знаешь?.. — Что?.. — Сегодня невероятно хороший день для прогулки. — И что за невероятную прогулку ты собираешься совершить? — За подарком. За будущим подарком от Мадары Учихи. — И что же это будет за подарок? И главное, кому? — О, ты узнаешь. Но не раньше времени, — Мадара поворачивается, улыбается и подмигивает. Орочимару улыбается чуть натянуто. — Эта твоя черта… невыносима, — голосом, в котором отчётливо прорезается шипение, тянет Орочимару. — Рядом с тобой я не чувствую себя ни гением, ни кем-то особенным. — Он замолкает на пару секунд и, справившись с едва поднявшейся волной тревожности, продолжает, полностью вернув самообладание: — И даже всё, что у меня есть, всё, чего я достиг, кажется ничтожным. Я будто… — Тебе не стоит принижать свои перспективы, Орочимару, — голос Мадары, как всегда, властный и грубый, его взгляд блуждает и не цепляется за собеседника, будто происходящее его вообще мало интересует. — У тебя есть время поиграть в этом мире. Пока. Удовлетворить свои потребности. Всё это… по крайней мере, не пустая трата времени. Орочимару остро ощущает снисходительность, но не позволяет себе оскорбиться. — Не совсем пустая? Я вижу, у тебя тоже есть стремления? Посвятишь? — его голос глубокий, утробный, завораживающий, способный, наверное, даже на гипноз, но на Мадару это никогда не действует, ещё бы… было бы странно, если бы мастер гендзюцу так легко попадал под гипноз. — В своё время. Но я знаю, что ты всегда будешь способен меня предать, — теперь Мадара бросает на него беглый взгляд и даже задерживает на пару секунд, что-то прикидывая, оценивая. — У тебя на редкость хорошо развиты инстинкты, — Орочимару не может в этой ситуации ничего, кроме как улыбаться, Мадара видит его будто насквозь, а Орочимару хочется схватить его за плечи, сдавить до хруста костей. Хочется, чтобы Мадара наконец смотрел на него. — Я могу и привязаться, — продолжает Орочимару, ласково, елейно, чуть заискивающе, — у тебя ведь есть всё, чего я хочу, — не замечает, как тон становится порывистым, настоящим. — Ты можешь быть бессмертным, ты живёшь дольше, знаешь больше, у тебя, в конце концов, есть Кеккей Генкай. И ты жесток, — завершает на выдохе и буквально чувствует, как каждое слово порхает в этой затхлой пещере бабочкой искренности. — О, — Мадара не удивлён и остаётся совершенно спокойным, но Орочимару замечает, что ему приятно. — Ты бы хотел быть моим учеником? — теперь он разглядывает лицо Орочимару с любопытством. — А как же Сарутоби? — при лёгком движении головы маленькая копна непослушных волос Мадары спадает в сторону и на лицо. — Сарутоби не сможет понять меня. Теперь. — Орочимару произносит это, не меняясь в лице и тоне, но он что-то чувствует, пока ещё точно не зная, что. Ностальгию? Сожаление? Пренебрежение? — Я и не буду пытаться тебя понять, — ответ Мадары оглаживает кожу холодным стальным ножом, Орочимару едва заметно сглатывает, не снимая полуулыбки с лица, он чувствует эту прохладу, и она его бодрит. — Потому что я могу уничтожить тебя в любой момент. — На секунду янтарь змеиных глаз Орочимару пересекается с ночью в глазах Учихи и тонет в ней, не способный стать звёздами. Буквально на пару секунд Орочимару становится если не страшно, то жутковато, и неприятное послевкусие остаётся ещё некоторое время на языке. — Я знаю, — Орочимару отвечает задумчиво, буравя взглядом Учиху. Он хочет превзойти Смерть, и пока он этого не сделал, нельзя позволить себя убить, пока нельзя. «Я стану сильнее, я получу всё, что есть у тебя: бессмертие, секретные знания и даже глаза Учих. Всё это будет моим. Ты будешь моим однажды. Нет. Ты всегда будешь тем, кого я смогу предать, и ты не убьёшь меня за это. Ты будешь таким только для меня». Невыносимая жажда и понимание собственной слабости перед ликом Мадары, заставляют его горло гореть и искать прикосновений этого… человека?.. «Я буду всегда искать тебя, куда бы я ни пошёл, меня будет вести твоя недосягаемость, но однажды… я смогу до тебя дотронуться, не так, как сейчас, ты не будешь смотреть на меня свысока, тогда ты окажешься хрупким и жалким, и ты поинтересуешься… Сейчас я не знаю о тебе ничего, ты ничего обо мне не спрашиваешь. Когда ты раскроешь свои планы, захочешь ли ты узнать мои? Вспомнишь ли ты меня? Я сделаю так, чтобы обязательно вспомнил. Как если бы мы могли друг друга понять… Мы как два хищника, бродящих по одной горе. Я не знаю, сможем ли мы выжить вместе, сможем ли мы остаться? И что это за подарок?»***
Мальчишка? Орочимару точно видел его раньше в деревне, ученик Минато, бестолковый Учиха, какая редкость… Он чем-то даже похож на Джирайю. Орочимару позволяет себе короткий смешок из укрытия, наблюдая за ним из тени. В деревне мальчишка официально признан мёртвым, как и многие другие, пропавшие на войне (Орочимару почему-то вспоминает брата Цунаде, Наваки, своих родителей он не вспоминает — нечего о них вспомнить). Мальчишка, похоже, в коме, у него нет половины тела, её отдавило валуном, точеным изящным полукругом обшарпало плоть — Орочимару видел, как Мадара заносил его в пещеру, непривычное было зрелище, но очень интересное (хотя самое интересное началось потом). Он почти мертвяк, даже чудеса клеток Хаширамы могут не помочь, и всё же Орочимару восхищается их способностями и тем, как Мадара осторожно и терпеливо восстанавливает потерянную часть. Орочимару почти замирает, затаив дыхание, когда на кровати появляется обновлённый — целый — человек. Орочимару приходит раз в неделю и наблюдает со стороны, впрочем, Мадара наверняка о нём знает, но не начинает разговор, не зовёт, не обращает внимания вообще. «Какое высокомерие, — думает Орочимару, — даже здесь, в забытом, никому неизвестном месте, он ведёт себя гордо, достойно своего имени, холодно и непреклонно. Так ведут себя те, у кого есть цель». Орочимару приходит, пока мальчишка не открывает глаза, после он не появляется — он увидел то, что нужно. Мадара вернул его к жизни. Интересно, что он потребует взамен? Орочимару приходит в убежище Учихи ещё раз, когда Какаши Хатаке возвращается с миссии подавленный и будто не живой вовсе. Орочимару знает, что произошло, поэтому им снова нужно встретиться. — Что из этого будет? — Мой подарок, — Мадара легко улыбается, но у Орочимару по спине пробегает холодок. — Миру. Есть в этой улыбке что-то страшное, и Орочимару почти искренне улыбается в ответ. — Интересно, — он тянет это слово так, будто льёт на стекло ртуть, и оно расплывается в воздухе. — Когда он вернётся, посмотри в его глаза, и ты всё поймёшь. Он потерял кое-что ценное, — Мадара говорит это, абсолютно рассчитывая на понимание Орочимару. И не зря. — Как и многие из нас. — Я бы сказал, что он освободился и открыл наконец глаза. Ты согласен? — Скорее, да, — Орочимару отвечает уклончиво и мягко улыбается. — Я, вообще, привык с тобой соглашаться. — Но так, вероятно, будет не всегда. — Мадару, по видимости, это совершенно не беспокоит, все его мысли сейчас прикованы к мальчишке. — Я хочу, чтобы ты увидел его, он теперь восхитительный. — Теперь он вроде как твоё творение? — Орочимару чуть щурит глаза, и зеницы расплываются в полоски чуть шире. — Моё. И теперь я собираюсь умереть. Имей это в виду. — То, с каким спокойствием Мадара говорит это, как он прикрывает глаза, как во всём ощущается глубоко продуманный пока неизвестный план, повергает Орочимару в восторг и почти трепет. — Так я тебе и поверил, — отвечает он, сохраняя ровный голос, но глаза его зажжены. — Просто… имей в виду. Абсолютное бессмертие… оно точно не такое, как ты думаешь, — глаза Учихи полуприкрыты, и от этого обтекающего вальяжного тона, проникающего под кожу тонким слоем, Орочимару хочется сжать кулаки, это что-то более опасное и красивое, чем ртуть. Ему ещё много-много чего нужно узнать, увидеть своими глазами; у них большая разница в опыте, для опыта нужно время, ценный ресурс, и Орочимару его себе добудет, сколько нужно. Сможет ли он когда-нибудь превзойти Учиху? Орочимару прикрывает глаза, и пока кадр схлопывается, он видит, как Мадара склоняет голову и усмехается краем губ, горько, колко, он будто смотрит на мир с вершины вершин, смотрит так, будто всё уже повидал, и Орочимару к нему тянет, не может не тянуть, ведь его всегда влекло к силе, к знаниям, к жизни, к превосходству. Орочимару не может устоять на месте, у него от усмешек Мадары покалывает всё тело, приятно, невыносимо, возбуждающе. Даже с его хваленными выдержкой и равнодушием, он не отдаёт себе отчёт в действиях. Он оказывается рядом за секунду и целует Мадару в губы, крепко, плотно, страстно. Впивается, как если бы хотел с ним слиться, как змея впивается в шею неосторожному зверю, а Мадара открывается, пропускает его в себя, совершенно уверенный, спокойный, бесстрашный. В конце концов, если Орочимару — змея, то он — не меньше, чем аллигатор. Он будто говорит: «Бери это, мне не жалко. Всем кажется, что у меня нет ничего, что меня самого уже давно нет. Но у меня есть всё. Бери это, потому что ты не сможешь забрать бесконечность, ты не сможешь достичь меня». Орочимару слышит свои мысли-чувства как через призму тумана, будто они приходят к нему из других миров, он не видит их источника и не успевает удивляться. Он чувствует дразнящую близость Мадары, как его сердце мощно размеренно бьётся, так близко и так далеко. Сердце самого Орочимару почти выпрыгивает из груди. «Я не знаю твоё сердце, но я чувствую его сухую боль. Ты чувствуешь мою? Мы не доверяем друг другу и не спрашиваем лишнего. Мы по-прежнему почти ничего друг о друге не знаем. Но… иногда я думаю… Как здорово, если бы мы могли понять друг друга. Ведь мне кажется, что мы так сильно похожи». И Орочимару раздражённо прикусывает язык, так, чтобы глубже, чтобы прошить в воспоминаниях насквозь, чтобы запомнить это тепло, металический вкус и подрагивающие ресницы сейчас обманчиво уязвимого Мадары. Его возбуждающе-расслабленную улыбку и его открытую обманчиво-доверительную позу. Он позволяет себе потянуть Мадару за волосы, приятно так, с натяжкой, пропустить колючие пряди между пальцев, вызвать движение мимических мышц от лёгкой боли или наслаждения, чтобы через секунду заметить, как его собственная голова непроизвольно откидывается назад, ведомая властным движением рук Мадары, как зубы выпиваются в кадык с дикой животной страстью. Орочимару на секунду кажется, что это конец, что Мадара прокусит глотку, вырвет мясо, и Орочимару умрёт глупо и бесславно, не вовремя вспомнив, что шиноби не следует поддаваться импульсам. Но Мадара его отпускает, быстро, невесомо, беззвучно, Орочимару слышит шум крови в своих ушах и теперь только он упирается в плечи Мадары, цепляясь за крепкие твёрдые мышцы. Мадара смотрит ему в глаза, и этот взгляд Орочимару не забудет никогда. Этот взгляд испытывает его, словно спрашивает, примет ли Орочимару вызов. В нём нет пренебрежения и безразличия, которые были в первый раз. Теперь в чёрных гордых глазах заинтересованность, и Орочимару, признаться, этому рад. Орочимару запомнит Мадару не как первого человека, который посмотрел на него свысока после войны, с которой Орочимару вернулся героем, а как первого человека, который открыл ему огромную ширину горизонтов. С того времени он понял, что ограничивать себя глупыми правилами точно не стоит. Орочимару улыбается прощально-приветственно*. Орочимару слышит приближение чьих-то шагов, быстрых, слегка торопливых. Он прячется в тень, как раз перед тем, как мальчишка заскакивает внутрь пещеры, словно небольшой вихрь, принося уличные запахи хвои, сырой земли и барбариса. Орочимару хватает беглого взгляда, чтобы увидеть шаринган, который Обито почему-то не спрятал. Мальчишка получает одобрительную улыбку Мадары, почти мягкую. Вероятно, в этом и причина. Орочимару хочет разглядеть глаз получше, Мадара намекнул на его особенность, но глаз становится привычно чёрным, и у Орочимару больше нет причин оставаться. Мальчишка слегка неуклюж, собран фактически по частям, но в его поведении, в его движениях, и, особенно, — во взгляде читается уверенность и холод, стальная решимость. Как творение Мадары, он, безусловно, прекрасен. Орочимару думает, что тоже хочет стать творцом. Они с Мадарой стоят на краю, с которого другим легко упасть, а они могут и продолжают стоять, поэтому они — гении, они — лучшие. С края открывается хороший вид в пропасть, к которой другие бы предпочли никогда не приближаться. В темноте края не видно. Поэтому кому, как не им, вести людей в темноте, подводить их к пропасти? Кому как не им, подавать руку помощи, а потом отпускать? Взгляды их холодны и не знают жалости, не стоит рассчитывать на их доброту, не стоит им доверять. Орочимару хочет воспарить над пропастью, взявшись за руки с Мадарой. Орочимару интересно, кто бы из них отпустил руку первым?