Отражение

Жан-Жак зажигал к вечеру огни. Пускай некоторые сменили на электрические лампы – но ему вовсе не в тягость было обойти старое здание и впустить в него дух средних веков. Запах масла в некоторых светильниках приносил ему искренний покой; тем более после очередной службы, на которой было так мало людей. Сестра Изабелла говорила, что современный мир таков и люди ищут себя в ином, поэтому не стоит себя корить. Сестра Изабелла, на подъём лёгкая, на взгляд нежная и озорная чуть больше, чем следует для божьей невесты, относилась к нему с той искренней безусловной любовью, о которой Жан-Жак пытался рассказывать на своих проповедях. Только он сам всё испортил. Огонёк свечи дёрнулся. За его спиной послышался вздох, на грани нервного срыва он, но и без того Жан-Жак дёргано обернулся. - Святой отец, я согрешил. - Не поздновато ли для… - Мне просто нужно с кем-нибудь поговорить. Молодой парень закинул ногу за ногу, щиколоткой к колену. Потрёпанные кеды, кожаная куртка, бритые виски – последний человек, который мог зайти в эту церковь. Впрочем, в эту церковь и так почти никто не приходил. И, несмотря на то, что на улице давным-давно сгустился мрак, а Жан-Жак был уверен, что запер дверь, он сел рядом с этим мрачноватым на вид человек на скамью. - Как давно ты исповедовался, сын мой? – и это «сын мой» прошлось наждаком по горлу Леруа, потому что вряд ли у них была большая разница в возрасте, а нести слово божье… Что ж, лучше об этом думать не сейчас. - Давно. - Мы можем пройти… - Не стоит. Я лица не стыжусь, - он покрутил в руках сигарету, которой, Жан-Жак готов был поклясться, ещё секунду назад там не было. – Мне просто надо с кем-то поговорить. Вы меня выслушаете? Парень затянулся – сигарета была подожжена? Выдохнул дым через нос, через рот. Крохотный огонёк подсветил острые скулы. Глаза у него были чёрные-чёрные. Леруа почти сказал, что здесь нельзя курить. Но ведь тогда он уйдёт. - Выслушаю, сын мой. Хотя, признаюсь, не лучшее ты выбрал место. - Почему вы так считаете? - Молодые люди сейчас заходят в эту церковь только поглумиться надо мной. А в целом заходят крайне редко – не то время. И Жан-Жак говорил вовсе не о времени суток. - Время самое подходящее, - задумчиво проговорил его внезапный собеседник. – Но ведь и вы молоды. Или тут есть история? - История? - У каждого человека есть история. Иногда их интересно слушать. Жан-Жак задумался. Воротник священнической сутаны неимоверно душил его. Быть может, его место было вовсе не здесь; но взяв на себя эту ответственность, он надеялся приносить людям пользу. Идиот. - Делал глупостей много. Алкоголь, весь в татуировках… Считал себя королём, но только расстраивал родителей. Невеста того же круга – и нам было весело от этой грязи и похоти. Я откупался благотворительностью, но делал много дурного, - Жан-Жак вздохнул и отвернулся от незнакомца. – По моей вине погиб человек. Случайно, но… Его отец отозвал от меня все обвинения. Был священником – в другом месте, а единственным сыном обзавёлся до сана. Он сказал, что я лишь заблудшая душа… - в горле встал ком. - Поверить не могу, что он меня не ненавидел… - И вы несёте этот крест? Жан-Жак вздрогнул – голос грудной и глубокий прокатился вдоль его позвоночника, будто сильной и властной рукой провели. Леруа нервно повернулся к собеседнику, и уставился на его вытянутую руку с закатанным рукавом. Татуировка в виде розы несколько терялась в темноте на смуглой коже. Парень понимающе улыбался ему уголком губ, а внутри Леруа что-то дрогнуло. - У меня… точно такая же, знаете… - Знаю, - он скрыл рисунок. – То есть вы тут из обязанности? - Нет! То есть, сначала, быть может, и да… Но верую я искренне – и вера спасла меня. Я лишь надеялся, что может спасти она и других. - Не сложилось? Жан-Жак не ответил. Что говорить о том, что он пытался вспомнить прошлое, вести себя развязно и мерзко, лишь бы привлечь сюда новых людей? Что говорить, что из-за этого его просто перестали слушать старые и теперь на службе от силы человек пять, а голос его уходит в никуда – а подростки в дальнем углу посмеиваются над ним? Противно. - Современный мир таков, - не дождались его ответа. – Будете, святой отец? - Не курю. - Обижаете, святой отец. Жан-Жак взял сигарету. Он, правда, не был уверен, что хочет её курить. Но парень просто мысли его читал. Щёлкнула зажигалка – огонёк. И её Леруа тоже до этого не видел. - Простите, это я вас должен слушать, а сижу тут… - Давайте, легче станет. Жан-Жак всё же затянулся. Дым не лёг прогорклой горечью на язык, но окутал вдруг теплом и уверенностью. - Да и откровенность за откровенность. Вы были так честны. Быть может, мне будет проще быть честным, - парень протянул широкую ладонь. – Отабек. - Жан-Жак. Рукопожатие его было обжигающе-крепким. Огни свечей снова дёрнулись, две потухли, и Леруа подумал, что либо Изабелла забыла закрыть окно в подсобке, либо следует проверить здание на наличие щелей в стенах. Отабек откинул голову. Он молчал, глядя в потолок, ровно столько, сколько требовалось Жан-Жаку, чтобы собраться с мыслями. - Как вы считаете, можно ли делать плохие поступки за благое дело? - Что вы имеете в виду? - Воры, крадущие у богачей, ради пропитания обделённых. Военные, убивающие без пощады врагов, но защищающие невинных… - Это ваша работа? - Вроде того. - Вы переживаете? - Я ничего не делаю сам. Я лишь продавец. Я предлагаю выбор – и люди сами его делают. Если выбор правильный – значит это хорошие люди. Если нет – то так им и надо. - Не вам судить, кто праведный, кто нет… - Но Бог не судит нас здесь – только люди судят друг друга. А в обществе становится меньше червоточин. А иногда – больше блага. - Что вы имеете в виду?.. Отабек медленно сделал последнюю затяжку, провёл по воздуху пальцами, и остаток сигареты исчез. Угольным дым, что он выдохнул, пах серой. А чёрные глаза вспыхнули алыми искрами. - Скажите, святой отец, что бы вы отдали за то, чтобы ваш голос начали, наконец, слушать?.. Яркий электрический свет ламп в туалете стирал все полутона и тени. Жан-Жак хлестнул себе ледяной водой в лицо, умываясь раз в четвёртый – его колотило. Вцепившись в край раковины, он до сих пор тяжело дышал; потому что бежал прочь от Отабека, от его горящих глаз, спокойного и размеренного голоса, который предлагал выбор… Выбор между чем и чем? Леруа сразу понял, что никакая молитва против него не поможет. Однако Жан-Жак не был пока уверен, насколько сильно он сходит в данный момент с ума. Стоило позвонить Изабелле и сказать, что у него нервный срыв, и она через весь город приедет и поможет ему, пускай ему просто мерещится всякое… Но если не мерещится – Изабеллу ни в коем случае нельзя втягивать. «Ты мог бы быть сильнее… - вежливо подсказывал внутренний голос. - Твой глас нёсся бы далеко, как у лучших ораторов…» Нет, это неправильно! «Но почему неправильно? Скольким бы людям ты мог помочь, направив их на пусть истинный… Тебе лишь нужна помощь – но ты искренен, ты сам знаешь». - Хватит! Что тебе нужно?! Душа?! – он всё же вцепился в крест, и его цепочка впилась в шею от натяжения. - Ты её не получишь, убирайся! Но в комнате никого не было. Большое зеркало давало полный обзор – Жан-Жак был в туалете один. Лампочка подмигнула перебоями электричества. Собственное отражение в зеркале спокойно вдруг выпрямилось, шагнуло в свою зазеркальную комнату назад… Леруа вскрикнул и обернулся. Отабек ждал его у стены, скрестив руки, а в левой была новая сигарета. Кеды. Куртка. Бритые виски. Глаза чёрные, бездонные, без видимых в радужке зрачков… - На что мне твоя душа? – скучающе сказал он. - Кто ты?! - Ты знаешь, кто я. Имя я назвал своё, - сигарета зажглась сама собой, и рука Жан-Жака сама потянулась к плечу, к другому плечу… - А вот этого не надо. Я не веду себя агрессивно – я лишь разговариваю с тобой. Даю выбор – помнишь? - Что ещё за… выбор? - Я предоставляю тебе услугу. Ты платишь за неё соразмерную цену, если сам того пожелаешь. - Моя душа… - Душой своей ты переплатишь. Или не доплатишь – ты ведь убийца, а индульгенции никогда не работали. Я продавец честный. Люди обычно предлагают иное. - Например? Отабек скучающе пожал плечами. - Сердце первой любви? Первенца-сына – первенца-дочь? Многое первое ценность несёт. А душа твоя не очень интересна сейчас. - Я… хах… я священник. Принял сан. У меня не будет детей. - Значит, как тебе везёт, верно? - Ты обманываешь меня… - О, я честен. Я даже уйду, если ты того захочешь… - Убирайся! – выкрикнул Жан-Жак. – Убирайся сейчас же! Отабек еле заметно дёрнул уголком губ. Он вышел из помещения, но Леруа не нужно было проверять, что за дверью никого нет. Всё это походило на ночной кошмар… Жан-Жан, вздрогнув, проснулся. В липком паутинном шёпоте снов он не сразу понял, что не пошёл ночевать домой и остался спать в маленькой комнатке в здании церкви. Подушка пропиталась потом – спал он неспокойно. Было около четырёх часов утра, и в восточное окно лился рассеянный свет раннего солнца. Это был просто сон. Такого не бывает, и следовало успокоиться. Никаких демонов не существует. Но если не сон – согласился бы он? Нет, не согласился бы. Плата, не плата – суть ведь не в том. Вряд ли реально делать что-то хорошее, вступив в сделку с дьяволом… - Ты так измучен… - А-а-а-а! Тонкие руки и ноги, с голубыми просвечивающими венками. Волосы цвета солнца – из окна, с которого он шагнул. Крылья белым светом очерченные и голубые глаза, небу подобные; Жан-Жак почувствовал, как его сердце колотится чаще от прекрасного виденья, что явилось ему. - Прости, что напугал тебя. Я не хотел – но ты столкнулся с тьмой, и я пришёл. - Кто ты?.. - А ты не знаешь, кто я? Жан-Жак знал, кто он. Сын неба вызывал в нём трепетную нежность и преданность одновременно. Его голос звучал лёгкими колокольчиками, успокаивая и лаская слух. Даже если ему снова мерещилось, и время говорить Изабелле, что он сошёл с ума – ангел был всё равно зеркальным отражением демона-Отабека. Босыми ногами он не касался пола. - Зачем вы… - Ты напуган и готов потеряться. Я лишь хочу помочь тебе. - Я не заслужил… - Отчего же?! – ангел широко улыбнулся, и Жан-Жака совсем ослепило. – Ты так стараешься на данном тебе пути! - Правда?.. - Конечно, правда. Как я могу лгать? И вправду. Как он мог даже сомневаться… - Я… я сказал ему убираться… - Он вернётся, - печально кивнул ангел. – Вернётся за твоим ответом. - Я скажу ему идти прочь! Ангел задумался. Некоторое время он молчал, пока Леруа смотрел на белоснежные крылья и думал, осмелится ли он прикоснуться к этому воздушному чистому существу. - А стоит ли? – вдруг произнёс он. - О чём вы?.. - Подобные ему не станут лгать. То сделка – но глас твой направится на благо. Быть может, то испытание тебе. Быть может, ты искупишь вину. - Как можете вы такое говорить… - Я не давлю на тебя, - ангел улыбнулся снова; из головы Жан-Жака вылетели все сомнения. – Но душа твоя с грузом греха уже – очистится она от твоей жертвы, быть может? Зато скольких спасти ты сможешь… - Вы считаете… - Ты не узнаешь, что я считаю, - ангел приложил палец к губам. – Молчать я должен. Но не отказывай поспешно и верь моему слову – такие демоны не лгут. И, быть может, удастся тебе его перехитрить во славу Богу. Хитрить, обманывать – во славу? Но то ангел говорил… - Подумай, Леруа, - он прямо по воздуху приблизился, коснулся лба, и вся усталость испарилась с плеч Жан-Жака. – Подумай – но только ты способен что-то изменить. Жан-Жак рухнул на подушку. Золотистая благодать и покой окутывали его со всех сторон. Леруа крепко заснул. В комнате никого не было. Отабек покинул церковь, как только уверенный в себе священник согласился на сделку, пообещав отдать своего первенца. Гордыня не покинула его – он был уверен в собственной способности изменить мир ровно в той же степени, сколько не сомневался, что никогда он не возьмёт сестру Изабеллу под руку, не снимет с себя сан и не заживёт мирской жизнью, чтобы завести спустя год очаровательного карапуза. И тогда будет над ним справедливый суд. Если Жан-Жак сам придёт в его руки, готовый на жертву за собственные ошибки – он будет помилован и отпущен. Если откупится чистой душой невинного ребёнка – гореть ему все вечности. - Зря вы вмешались, господин, - сдержанно произнёс Отабек. - Я просто подтолкнул его к решению, чтобы долго не возиться. - Вы мешаете мне работать, господин. Юрий болтался на широкой ветви дерева. В белом хитоне и с белыми крыльями; кожа его лилась светом изнутри, лицо изображало невинность и чистоту неосквернённой юности. Именно так ангелов представляли люди… Правда, ангелы, существа из огня и яркого небесного света, никогда так не выглядели. Юрий слетел к нему на землю и ухмыльнулся. Он был ниже – закинул на плечи руки. - Будто тебе это не нравится? - Не нравится. Юрий расхохотался. Отабек захотел вцепиться в светлое горло зубами. - Давай, ты же хочешь… - хрипло проговорил Юрий. - Не хочу, господин. - Нет, хочешь! А не хочешь – так я тебе приказываю. Отабек жадно впился ему в шею. Юрий гортанно застонал и повис на его шее – невесомый. - М-м-м…. слышал про Виктора? - А что Виктор? - Его соблазнил какой-то инкуб. Пошли, посмеёмся над ним. - Мне не дозволено, господин. - Зато мне – дозволено, - Юрий поцеловал его глубоко, так, что закружилась голова. – Мне даже мешать тебе дозволено. М-м-м, красавчик ты у меня… Даже было неуместно в этом разговоре. Ложью Юрия рушились города и союзы. Архидемон обмана в виде невинном и ангельском шептал епископам и развязывал войны во имя Господа, которого, быть может, не существовало в том виде, в каком в него верили. Юрий видел, как пали цивилизации – и всё ещё принимал облик милого подростка. Отабек не прожил и пару столетий рядовым демоном, заключая контракты с людьми, и не знал, чем вызвал такой ярый интерес существа столь древнего и могучего, как Юрий. Но ему – нравилось. Искренне всё нравилось. Иногда он делал вид, что это не так. Юрий поцеловал его, царапнул зубами за губу, протолкнув в рот язык. Он горел изнутри и снаружи, и Отабек положил ладони на худую поясницу, сдерживаясь, чтобы не сжимать их слишком сильно. От касания к шее когтей его пробрала дрожь. - Не делайте так… - Тебе же нравится. - Неправда. Юрий засмеялся, прижался теплым телом и провёл по шее острым вновь. Отабека швырнуло в искрящееся возбуждение и стиснуло тяжёлой угольной рукой в животе. - Правда-правда. А потом я это ещё раз проверю. - Мне лгать не положено. - Всё равно проверю. - Вы можете делать что хотите, господин. Перед ним господин Юрий хотел говорить правду и всегда это делал. В ответ Отабеку позволили изредка лгать.