Этого времени хватит, чтобы попрощаться с тобой

Joseph SoMo — Or nah

Тонкие костлявые пальцы ударяют по клавишам пианино уже давно заученную мелодию. Chopin — Black  — в моей голове она словно поселилась. Звучит не переставая, не важно где я: на улице или в магазине, я слышу её по радио, ее же играет уличный музыкант — она будто повсюду, словно въелась под кожу. Эта песня последнее воспоминание, связанное с тобой, последнее, что от тебя осталось. Ты забрал с собой туда, на небеса, или в пропасть моё сердце и душу. И только лишь бесполезная оболочка продолжает сгнивать на земле. Зачем ты меня покинул? Нам же было так хорошо вместе. Мы даже толком не попрощались. Ты бы знал, как долго я плакал, сердце просто разрывалось от боли и обиды. Я даже не успел выполнить твоё последнее желание. Ты же так хотел весеннего романтичного свидания с пикником, с прогулкой на велосипедах. И что в итоге? Тебе же так нравился этот непримечательный барвинок. Что ты мог разглядеть в этом цветке? Всю холодную зиму ты ожидал, когда на свет снова появятся эти восхитительные, по твоим словам, цветы. Прямо сейчас они находятся рядом со мной — цветут под окном, украшая своим светло-фиолетовым цветом. А пепел моих ментоловых сигарет сыпется на их нежные лепестки, и я наслаждаюсь их страданиями. Но они по-прежнему хранят память о тебе. Я жалею о том, что так и не успел подарить их тебе. Теперь их бессчётное количество под нашим окном, где тебе так нравилось наблюдать за восходящим золотым солнцем, под звуки моего фортепиано. В тот день был ужасный снегопад. Обычно в такое время ты больше любил просиживать дома, в компании кружечки горячего какао и тёплого пледа, наслаждаясь моей музыкой, что так плавно исходила из массивного старого инструмента. Затем пальчиком манить меня к себе, усаживая на коленки, утягивать в долгий ленивый поцелуй, с привкусом шоколада. Только то, что было дальше вспоминать слишком больно. Ну что тебя потянуло в такую погоду в круглосуточный магазин неподалёку от дома? Порадовать меня? Да я как только видел твою улыбку, растекался по полу сладкой желейкой, но, видимо, этого в тот вечер было мало. Твои последние слова, о том, что ты уже скоро будешь, а в руках у тебя любимые сладости, обрадовали меня. Но потом, когда они оказались твоими прощальными, боль накрыла с головой. А по сторонам тебя смотреть в детстве не учили? А не разговаривать по телефону, когда переходишь оживлённую улицу тоже? Мне позвонил тогда незнакомый женский голос, оповещая, что некий парень попал в аварию и умер на месте. Я сначала не поверил. Начал придумывать теории, чтоб только отогнать неприятные мысли. Надеялся, что это кто-то другой, что вас просто перепутали. Но как тот только я увидел изуродованное тело, я сразу понял, кто это. Жилистые руки, не потерявшие свой природный блеск каштановые волосы, и даже родинка на носу — это ты, больше никто другой. Прямо на моих глазах тебя накрыли белой простыню и увезли в неизвестном направлении. Как бы я не рвался увидеться, да кто меня пустит? В глазах тогда резко потемнело, голова пошла кругом. Я уже думал умереть там, как Джульетта из пьесы Шекспира, как жаль что тот мужчина вовремя меня остановил. Я бы сейчас так не мучился, такими же холодными, только уже хоть немного наделёнными солнечным теплом весенними днями. Мне остаётся только играть эту мелодию, лишь тогда я могу почувствовать твоё присутствие. Блеклый, слегка желтоватый свет единственной на всю комнату свечи, с трудом касается стен небольшого помещения. Но этого достаточно, чтобы увидеть тебя, даже с закрытыми веками. Любимый образ не покидает меня ни днём, ни ночью. Первые неуверенные аккорды вырываются из-под моих пальцев, рассекая уже практически бесконечную гробовую тишину. Её больше не украшает твоё монотонное сопение, что так успокаивало. Под него мне нравилось писать песни. Через некоторое время мелодия звучит уже более уверенно. И вот я чувствую позади себя чьё-то присутствие. Но не поворачиваюсь. Продолжаю играть. Ведь как только я прекращу, до не узнаваемости бледный образ может растворится в воздухе, что так пропитан пламенем свечи и лёгким запахом твоего любимого парфюма. В любой момент ты можешь исчезнуть. Поэтому не сейчас. Нужно подождать ещё немного. Нужно дойти хотя бы до середины песни, дальше будет легче. Мелодия начинает ускоряться, как и усиливается слышимость твоих тихих шагов. Ты словно паришь над землей, самими пальчиками касаясь захолоделого от низких температур пола. Ну конечно, ты же призрак, чего ещё можно ожидать от этих бездушных существ. Только ты не такой — ты особенный. Мой самый лучший, и всегда таковым останешься. Я настолько хорошо тебя знаю, что даже шаги могу отличить от множества других. Я начинаю отсчитывать время. Ты не задерживаешься больше, чем на семь минут тридцать семь секунд. Звучит как приговор, выглядит как клеймо, высеченное на теле. Только я не раз засекал это злосчастное время. Как только оно истечёт — тебя и след простыл. Вот я уже чувствую не менее костлявые пальцы на своих плечах. Ты плавно водишь ими, перебирая складки пушистой ткани. Пальчики обжигающе холодные, я чувствую это даже через свитер. Кстати подаренный тобой на один из совместных праздников. Вроде бы год отношений? Если мне не изменяет память. Я ещё тогда бурчал на такой яркий цвет, типа «ну я же не похож на девчонку, ну что это такое», а в действительности очень смущался. Ведь даже родная мать не давала мне столько тепла и заботы, как ты. Никогда ни один мой подарок не сравниться с твоими. И зачем я только тебе сдался? Жил бы и дальше спокойной жизнью. Но нет. Надо было привязаться. Как я отгонял, куда я тебя только не посылал, а ты всё с той же улыбкой клеился ко мне магнитом и совершенно отказывался отлипать. Привязался, чёрт возьми, привязался, а так не хотел. Кульминационная часть — она отточена до идеальности, долгими тренировочными вечерами. Я помню, как мы учили её вместе: твоя правая, моя левая. По началу получалось не очень, зато с каждой неудачей мы не унывали, я заражался энергией твоего заливистого смеха. Тогда, в пыльном, давно заброшенном классе музыки, стоял дряхлый инструмент. Настолько старый, что если сложить наш возраст и умножить на два — всё равно мало будет. Ты просто помог мне разобрать непонятные ноты, совершенно незнакомый парень. Сквозь щёлочку в двери, ты увидел все мои мучения, руки отказывались слушаться. В тот день я забыл узнать твоё имя, увлеченный прекрасной игрой. Потом ещё несколько дней пытался отыскать нужную макушку среди посторонних. За те несколько часов я почувствовал больше эмоций, чем за всё моё скучное детство, гораздо больше чем к парню так же сильно влюбленного в музыку. Твои руки спускаются ниже, так же медленно очерчивая мой исхудавший стан. Властные движения — ты всё ещё помнишь, что мне это нравится. Ты всегда любил командовать, меня так это заводило. До чёртиков, до стаи непослушных мурашек по спине, до слишком быстро реагировавшего на твои прикосновения тела. Я любил доводить тебя до нервного срыва, а потом успокаивать лёгкими поцелуями. Друзья в тех местах точно не целуются, а были ли мы ими вообще? Скорее всего нет. Страстные любовники, но точно не влюблённые. Конечно, кто его знает, я больше никогда не смогу прочитать мысли из твоей головы, не узнаю как сильно мы любили друг друга. Нам же так нравилось делать друг другу приятно. Честно, я бы никогда не решился, если бы ты первый, в тот самый вечер, не потянулся к моим губам. Это был самый сладкий поцелуй, что я когда-либо чувствовал. Он был со вкусом твоего любимого красного полусладкого и моих дешевых сигарет. Этот привкус не капельки не портил ощущений — удовольствие заполонило всё. Долгий, вязкий и одновременно чувственный. С твоего прихода прошло уже сто сорок секунд — у меня есть ещё время насладится тобой сполна. В нетерпении коготками царапаешь шею, я не прекращаю извиваться, ёрзая на давно потёртом стуле. Волна возбуждения проходится по телу, когда пальчики начинают массировать кожу головы. Сожженные, с отросшими корнями волосы больно колят ладошки. Твои парикмахерские навыки заставляли желать лучшего. Некоторые пряди так и остались непрокрашенными. И как так можно? На нормальный салон денег у меня не было, пришлось довольствоваться тем, что есть. Остаётся шестнадцать тактов до конца — твои руки на моих бёдрах, крепко сжимают, оставляя после себя синие цветы, что ещё долго будут красоваться на белоснежной коже. Они выглядят невероятно, я всей душой ненавижу тот момент, когда от них практически ничего не остаётся. Будто бы память о тебе тоже стирается вместе с ними. Ты всегда любил жёстко, постоянно просил быстрее, не давая ни секунды на отдых. До звона в ушах, до ярких полос перед глазами, бешеный, крышесносный темп. Всё и сразу — либо так, либо никак. Грудная клетка упирается мне в спину, а ледяное дыхание заставляет нежную кожу покрываться дрожью. Мне кажется, она даже начинает приобретать синеватый оттенок, чем-то так схожий с твоим. Удивительно. У нас ещё осталось хоть что-то общего. Проводишь руками по ключицам, слегка надавливая на впадинку. Пальчиками «шагаешь» к острому кадыку, оставляя на нем едва виднеющийся след. Поднимаешься выше, до самого горла, сдавливая его одной рукой. Больно, но приятно ощущать тебя всего. Моё дыхание начинает прерываться, а в глазах всё плывёт, ты чувствуешь это, и только тогда ослабляешь хватку, перемещая руку на щёку. Я жадно хватаю воздух, запуская его в лёгкие. Нежные поглаживания большим пальцем горячих губ. Проталкиваешь указательный внутрь, без упрёков принимая его, начинаю обсасывать, водя вдоль и поперек язычком, не отрываясь от наскучившей игры за инструментом. Восемь — ловкими пальцами ты легко залезаешь мне под свитер, ощущая все неровности моего тело. Водишь ими вдоль кубиков, еле касаясь, заставляя тело дрожать от удовольствия. Руки мои вибрируют, я даже несколько раз ошибался нотами, от чего мелодия становилось не такой приятной на слух. Рельефы моего тела ты чувствуешь как и прежде — длинные ночные тренировки и танцы дали об этом знать. Своими прикосновениями ты будто сдуваешь пылинки с застывших в одном положении плечей. Ерошишь и больно оттягиваешь по прежнему мягкие, крашеные волосы. Это не только твой, но и мой фетиш. Всего четыре такта — ты больно вертишь меж пальцев чувствительный сосок, получая в ответ лишь одобрительный стон. Два — ты впиваешься острыми зубками в шею практически до крови. Синеватый цветок долго будет украшать тонкую шею, что всегда выставлена на показ всем желающим задавать много вопросов. Огромные вырезы кофт и раскрытые на несколько верхних пуговиц рубашки — мне нравится, когда завидуют. Один — я резкими движениями меняюсь местами, усаживая тебя на противно стонущий от одновременного нажатия клавиш инструмент. Но сейчас не об этом. Я всегда оставляю один такт недоигранным, им же пытаюсь продлить в этой комнате твоё присутствие. Закончу только после ухода. Минус три минуты. Осталось всего ничего, но мы практически без одежды. Со своим собственным хаосом я разберусь позже. Прелюдии в сторону — времени на них нет. Да и особо никогда не было. Я задерживался над этим лишь когда спал с девчонками. Но не с тобой, с тобой всегда по-другому. Два совершенно голых тела, освещенные тёплым пламенем догоравшей свечи. Эстетика. Твою идеальную, морозно-белую кожу украшают мои собственнические отметины. Если бы я мог, я бы любовался этим дольше. С меня бы вышел неплохой натурщик. Спустя шестьдесят три секунды я даже не задумываясь о растяжке, плавно вхожу в тебя. Ты всегда готов, всегда. Сладкий негромкий стон вылетает за пределы комнаты, соседи давно привыкли. Казалось и стены сотрясались, покрываясь невидимыми трещинами. Эти крики о пощаде гораздо приятнее, чем засевшая в мозгу прилипчивая мелодия, гораздо приятнее, чем напрягающая тишина, ничто и никогда не может сравнится со звуками твоего вокального голоса. Я начинаю двигаться. По началу плавно, может и неловко, с каждой секундой толчки становятся уверенней, вытрахивая из тебя всё возможное и невозможное. Ты начинаешь аккуратно подмахивать в такт своими бёдрами, заставляя вдалбливаться в тело с новой силой. Хриплый голос тихо постанывает моё имя. Обсыпая мою шею горячими поцелуями, ты оставляешь алеющие полосы на моей спине. Руки блуждают по телу. Контраст почти не чувствуется. Вроде бы и ты начинаешь потихоньку наполняться изнутри моим теплом. Остаётся всего сорок три секунды, мы уже в ожидании такой скорой разрядки. Хочется растянуть время ещё на чуть-чуть, а может и вовсе его остановить, наслаждаясь моментом сполна. Жаль, что оно не резиновое. Ты исчезнешь, а я снова останусь ни с чем. Совершенно один, в этом наполненном злобными людьми мире, что так любят презирать всех, кто хоть немного отличается от общества. Подстраиваясь под темп, я начиная надрачивать тебе, давая повод для очередных сладостных вскриков. «Юнгии…» — моё имя просачивается глубоко под кожу, по венам перемещаясь к охладевшему сердцу. Содрогаясь всем телом, я глубоко кончаю в тебя, оставаясь внутри ещё на насколько мучительно долгих секунд, чувствуя необыкновенную узость. Ты кончаешь одновременно со мной, пачкая липкой спермой свой живот. Жуткая отдышка. Десять секунд — время летит незаметно. Кажется, что ничего такого не было, что это просто приятный сон — концовка слишком известна. Хочется взять и проснуться на этом моменте, чтоб не знать, чем может кончится. Резко ущипнуть себя и полностью избавится ото сна. Но это на самом деле жуткая реальность, тебе тут никто не предоставить красную кнопочку «перемотка» и каждый момент — ножом в сердце. Ты шепчешь: «Прощай, мы больше не встретимся, это наша последняя встреча. Спасибо тебе за всё и… прости…». Оставляешь меня и в этот раз, но уже навсегда. Последний поцелуй холодных губ чувствуется морозным привкусом. И в мгновения ока испаряешься, просачиваешься как песок, что сыпется сквозь пальцы. Я несколько раз бессмысленно рассекаю руками воздух, пытаясь словно слепой котёнок наткнуться на тебя. Вместе с твоим исчезновением пропадает и последний источник света. Квартира погружается в полную темноту. Если двигаться, то только на ощупь. Свеча тухнет, оставляя после себя неприятный запах тлеющего фитиля. Горячий воск застынет на крышке пианино. Как на зло на небе ни звёздочки. Я бы мог провести этот вечер с бутылкой чего-нибудь покрепче и с прекрасным видом, но только тяжелые тёмные тучи. Я тяжело падаю на стул, пытаясь вслепую сыграть мелодию. Но пальцы не подчиняются мне, их заменили, они разучились играть. Вот он — последний такт — мелодия доиграна. Опираясь руками о стену, я доползаю до кухни. Шкафчик с острыми ножами. Всего один надрез по сонной артерии - меня нет. Я окажусь с тобой рядом, мы проведём счастливую жизнь вместе. В том мире точно не будет наполненных завистью людей. Наши отношения для них слишком идеальны. Я помню, ты сам показывал местонахождение этой пульсирующей венки, говоря как и где правильно делать надрез. Я жадно впитывал полученную информацию, хотя на тот момент был полностью уверен — она мне не понадобится. Слегка наискось, коротко и глубоко — так можно потерять больше крови. Дрожащими руками подношу к коже острое лезвие кухонного ножа. Неведомая сила овладела мной, она управляет моим мозгом, не задумываясь о последствиях. Уже даже страх уходит на второй план. Одного надреза должно быть достаточно. Я резко двигаю кистью — оставляю тот одинокий порез. Красная жидкость струёй стекает по шее, задерживаясь в ямках ключиц, продолжая пачкать тело. Неприятно, но я не чувствую дискомфорта. Кровь быстро льётся по практически остывшему после твоих поцелуев телу. Тоже самое чувство. Снова. Только меня в этот раз никто не спасёт, не подхватит и не поможет. Может быть через насколько дней или недель кто-то, случайно забревший в мою скромную обитель, обнаружит давно остывшее, прекрасное, обездвиженное тело. Я ударяюсь головой о холодный пол, и медленно сознание покидает меня. На губах остаются последние тихие слова, что растворяются в тишине и остаются никем неуслышанные. Именно они завершат нашу с тобой историю. И пусть нас презирают и ненавидят, но всё же: «Чон Чонгук, я люблю те…»