***
Конечно же, началось это не сразу. Поначалу Семецкий думал, что Рэд просто потерял память и со временем восстановится - нужно только немного ему помочь. Он заново учил его одеваться, пользоваться ложкой, ножом, фонариком. Говорил… Говорил постоянно, надеясь, что в один прекрасный день Шухов ответит. Не сможет не ответить. Он же… Они же… Но любовь-панацея бывает только в сказках. Не об этом ли с самого начала предупреждал Доктор - что шансов почти нет? Семецкий цеплялся за это «почти», как мог. Порой ему казалось, что он мутирует в молодую, только-только привыкающую к своей роли мамашу: он кормил, одевал, укладывал спать, мыл и водил в туалет - в общем, делал все то, что обычно делают мамы в первые годы жизни детей. Только вот Шухов не был ребенком. Он был взрослым мужиком - очень сильным мужиком, надо сказать: если ему что-то не нравилось, он упирался, и стоило больших трудов просто сдвинуть его с места. Семецкий предпочитал уговаривать. Почему-то именно его голос Рэда успокаивал. И тот всегда слушался. Что это, если не остатки памяти? Еще один момент, сближавший Семецкого с юными мамашами, был в том, что его подопечного ни на минуту нельзя было оставить без присмотра. Да, Шухов, при всей своей нынешней безмозглости, сохранил прежние способности. И если ему становилось скучно, он мог, к примеру, открыть посреди комнаты пространственную аномалию и пойти гулять по Зоне - ищи его потом! Или притащить домой пси-собаку, а то и кровососа - для компании. Или найти где-то артефактов, и сидеть-играть с ними, как с кубиками, рискуя собрать взрывоопасную связку. А скучать он начинал довольно быстро. Семецкий пытался читать ему вслух, занять игрушками - мячами, старыми советскими пупсами, грузовиками - тем, что удалось найти в Припяти. Даже разряженное оружие давал, вопреки всем правилам безопасности. Но Рэд так смотрел - почти осмысленно и довольно презрительно, что он быстро оставил эту затею. Нет, был, конечно, еще один способ обезопасить Зону - тот, что Доктор предлагал с самого начала: держать потерявшего разум Черного Сталкера на транквилизаторах. Вкалывать смертельные для нормального человека дозы, лишь бы тот не просыпался - существовал в виде недвижимости, не более. Потому что даже Доктор не был уверен, что ему удастся убить Димку. Но Семецкий был категорически против. И не только по морально-этическим соображениям. Он боялся, что медикаментозная кома уничтожит последние шансы на восстановление. А подобного он допустить не мог. Так что оставалось просто наблюдать и по возможности пресекать нежелательные инициативы. Сказать, что Семецкому было неуютно в этой ситуации, значит ничего не сказать: круглосуточно следить за человеком с поврежденной психикой - само по себе подвиг. А если это - бывший любовник?.. Каждый день смотреть в знакомые глаза и вместо прежнего живого огня видеть лишь пустоту и пепел? Вести про себя пространные монологи, в которых жаловаться ему на него же? Осторожно промокая губкой исполосованную шрамами кожу, вспоминать, какими чувствительными были эти пальцы, эта шея. Давить, убивать в себе желание коснуться выступающих вен на запястье. И однажды Семецкий не выдержал. Он как раз домыл Шухова - осталось вытащить из воды. Но вместо этого он наклонился и осторожно тронул языком уголок его губ. Прикусил нижнюю, чуть оттянул, заставляя приоткрыть рот. Поцеловал - легко, невесомо - и тут же отпрянул, с ужасом осознавая, что творит что-то неправильное, нездоровое. А в штанах уже стало тесно - даже от такой малости. Рэд потянулся следом, поднял из воды руку, глянул на нее, будто раздумывая, что делать дальше, и положил - мокрую, тяжелую, безвольную - ему на плечо. Семецкий сморгнул, ощутив вдруг непривычное жжение в глазах. И - плюнул на все - на мораль и этику, на правильность и законность. Впился в приоткрытые губы глубоким жадным поцелуем. А убедившись, что Шухов и не думает возражать, нащупал под водой твердое, возбужденное - привычно сомкнул пальцы и задвигал рукой: вверх-вниз. И еще раз. И еще... Совсем как раньше. Рэд гортанно застонал в ответ. Звук получился грудным, раскатистым, больше похожим на мурлыканье огромного кота. - Вставай, - Семецкий с трудом оторвался от него. Потянул из ванной, тихо и уверенно приговаривая. - Пойдем. Тебе понравится. Всегда нравилось. Идем... Он набросил ему на плечи полотенце, отвел к кровати и усадил на край. Сам пристроился на коленях между широко разведенных ног. Шухов смотрел с интересом, не пытаясь ни прикрыться, ни сменить положение. - Не бойся, все будет хорошо. Обещаю… Семецкий на пробу коснулся языком натянутой уздечки. Рэд вздрогнул, издал удивленно-вопросительный звук, что-то вроде «оу-э?» и придвинулся ближе к краю. Хороший знак. Семецкий улыбнулся, большим пальцем размазал выступившую каплю смазки, и с тихим стоном облегчения обхватил губами навершие. Он так давно этого хотел, что сейчас, пожалуй, мог бы кончить, даже не притрагиваясь к себе. Шухов задышал глубже, рефлекторно толкнулся навстречу. Семецкий, не прекращая своего занятия, погладил его по внутренней стороне бедра, чуть сжал и оттянул вниз мошонку. Рука скользнула дальше, нащупала вход, вызвав этим еще один удивленный возглас. Но тело, в отличие от своего хозяина, Семецкого не забыло и легко пропустило - сначала палец, потом два... - Думаю, уже можно. - сказал он тихо. - Ты же не против? Мне кажется, не против. В конце концов, мы не раз это делали. Ты помнишь? Вспоминай. Ты должен вспомнить. Я помогу… Семецкий медленно поднялся с колен, придерживая ноги Рэда, лежащие на плечах. Развернул его, уложил на кровать, не прекращая нести всякую чушь. Он говорил и говорил - озвучивал все, что приходило в голову - следя лишь за тем, чтобы голос звучал ровно и ласково. И прекрасно осознавая при этом, что пытается отвлечь Шухова, усыпить его внимание - лишь бы не дергался и не зажимался раньше времени. Но тот и не пытался. Он будто бы даже понимал, что происходит - обхватил его ногами, придвинулся вплотную. Семецкий сглотнул, но отступать… нет, было еще не поздно. И, наверное, правильно. Но он просто не мог. Да и не хотел. Сознание кольнула омерзительная в своей подлости мысль: «сколько я уже с ним нянчусь? Имею право! Хотя бы на это». Кольнула и пропала. Он медленно вошел в расслабленное тело. С благодарностью поцеловал покрытое шрамами колено. Рэд прикрыл глаза… Это продолжалось совсем недолго: все-таки, у обоих давно уже ничего не было. Первым кончил Шухов - он вдруг подавился воздухом, выгнулся, удивительно молчаливо пережидая оргазм. На живот и грудь его, аж до самых ключиц, плеснуло жемчужным семенем. Семецкий на мгновение остановился, борясь с желанием слизнуть хоть каплю… - Юр… - скрипнула дверь. - Какого хрена?! Ты что творишь?! Отпусти его сейчас же! Доктор мгновенно оказался у кровати, и, вне себя от праведного гнева, замахнулся было на Семецкого, но тут произошло то, чего никто из них не ожидал: Рэд приподнялся на локтях и зарычал - натурально, по-звериному зарычал на Болотного Доктора. - Дим? - удивленно спросил тот, опуская руку. - Дим, ты понимаешь, что происходит? Понимаешь, что этот… с тобой делает? Шухов не ответил - едва угрожающий Семецкому кулак разжался, он потерял к Доктору всякий интерес - откинулся обратно на кровать и уставился в потолок. - Юра, надо поговорить. - заявил Доктор тоном, не терпящим возражений. - Может, выйдешь все-таки? - спросил Семецкий, с трудом сдерживая раздражение. О том, чтобы продолжить, не могло быть и речи - скандалы его никогда не возбуждали. Но не голышом же разговаривать, да и не в таком положении. - Конечно. Зайду минут через десять, - сказал Доктор, направляясь к двери. - Нужно осмотреть Димку… после всего этого. Дверь снова скрипнула, отрезая от мира кусочек уютной тишины. - Спасибо, - улыбнулся Семецкий. Рэд не обратил на него внимания. Его вдруг заинтересовали чешуйки краски на спинке кровати. Он с томным изяществом потянулся, провел пальцами по облупленным металлическим прутьям. Семецкий мягко выскользнул из его тела, поднял упавшее на пол полотенце и принялся оттирать сперму.***
За прошедшее время Доктор успел успокоиться, хорошенько поразмыслить над сложившейся ситуацией и даже сделать кое-какие выводы, так что, когда Семецкий появился на пороге кабинета, встретил его хоть и несколько натянутой, но вполне доброжелательной улыбкой. - Юр, - сказал он, едва тот подошел ближе, - Я все понимаю: вы оба молодые, горячие, но нельзя же так. Димка же беспомощен. А ты этим пользуешься… - Он далеко не беспомощен, Док, - вздохнул Семецкий, - И ты об этом прекрасно знаешь. Если бы Диман был против, я бы к нему и на метр не подошел: он бы не позволил. Доктор пожевал губу, досадливо поморщился, но все же нехотя кивнул. - И все равно, это неправильно. Ты сам-то хоть понимаешь, что делаешь? Это уже не тот, не прежний наш Дима. Не осталось там ничего разумного, одна физиология. Он - просто оболочка. А то, чем ты занимаешься - сродни зоофилии… - Прекрати, Док, - устало попросил Семецкий, - Он не заслужил такого отношения. Если уж ты считаешь, что его нет, вспомни поговорку: о мертвых либо хорошо, либо никак. - Он и раньше был не особенно живым, - возразил Доктор. - Раньше он мог сам за себя ответить… - Семецкий вдруг принялся ходить из угла в угол, - Но неужто нет никакого способа? Должен быть выход! Ты же гений, Док, придумай что-нибудь. Пожалуйста… - Если б я мог, неужели ты считаешь, я бы этого не сделал? - Док покачал головой, - Ты уже сам с ума сходишь. Может, все-таки… Дверь с тихим скрипом отворилась и в комнату вошел Шухов - босой, в одних штанах, со все еще мокрыми волосами, с которых на шею и грудь его стекали тонкие струйки воды. Он молча встал рядом с Семецким, прислонился к его плечу, будто ища защиты, при этом смотрел все так же бессмысленно - в никуда. Семецкий привычно обнял его, уткнулся лицом в пахнущие близкой грозой волосы. - Юра, так нельзя, - взмолился Доктор, - Он не игрушка, не домашний питомец! Ты посмотри на него... - Вот именно, Док, - ответил Семецкий, не открывая глаз, и стараясь как можно глубже вдохнуть знакомый и бесконечно родной запах, - Посмотри на него. Он не животное. А ты предлагаешь его просто усыпить - как больную собаку. Я не могу так. Мы уйдем. Я заберу его. Не будем тебя стеснять… - И куда ты пойдешь? - Сашка нашел какой-то дом. Или склад. Недалеко отсюда. С крепкими стенами и засовом. Думаю, нам хватит. - Что ж, удачи, - тихо пожелал Доктор, - Но, Юр, я все-таки прошу: перед уходом зайди ко мне, выдам тебе кое-что из своих запасов. На всякий случай. Не переживай, оно быстро действует. Ему… не будет больно. - Хорошо. И спасибо, Док.***
- Юрка, у меня идея, - сказал Журналист, без стука входя в сарай, служащий Семецкому домом, а Шухову - тюрьмой. - Ты слегка не вовремя, - вздохнул Семецкий. Он сидел за столом, уронив голову на сложенные руки. На столе стояла почти нетронутая бутылка водки, полная бычков пепельница, и больше ничего. - Кого хороним? Ты бы проветрил, а? - поморщился Журналист. Окинул взглядом тесное сумрачное помещение. Заметил на кровати полностью - наружу только перебинтованная рука торчит - укутанного в тонкое одеяло Шухова, и тут же понизил голос. - Спит что ли? Не знал, что он умеет… - Спит, - буркнул Семецкий в рукав. - Ты чего хотел-то? - Да я тут пообщался кое с кем. Подумал, тебе будет интересно. - Вряд ли, - он, не глядя, потянулся за бутылкой, сделал большой глоток, скривился и снова уставился в стол. - Хватит впадать в уныние. Ты же себя замуровал тут. Может, прогуляешься? Отдохнешь с недельку. Сгрузим пока твою заботу Доку вон. - Не потянет, - отмахнулся Семецкий. - Док - и не потянет? - удивился Журналист. - Что он, психов не видал, по-твоему? - Тут… другое. Не важно. Он сам не возьмется. Говори уже давай… - И уматывай, я понял, - ничуть не обиделся Журналист. - Так вот, кое-кто - и очень многие, должен заметить - уверены, что Зона восстанавливается. В том плане, что возвращает себе некую… осмысленность, что ли. Ты же помнишь, какой она раньше была? Свои понятия о справедливости, о возмездии, о награде. И в соответствии с этими понятиями кому-то везло, кому-то не очень… - Ну и что? - пожал плечами Семецкий. - А то, что вернув себе… ну, скажем, разум, если это можно так назвать, она будет вполне способна восстановить друга твоего ситцевого, понимаешь? - Но станет ли? - вздохнул Семецкий. Голос его предательски дрогнул. - Ну, это как попросить, - ухмыльнулся Журналист. - Думаю, тебе не откажет. Впрочем, это не самое интересное… Рэд на кровати вдруг зашевелился и сбросил одеяло. Одежды на поджаром, существенно потерявшем в весе теле не обнаружилось. - Привет? - вскинул бровь Журналист и повернулся к Семецкому: - А чего он у тебя голышом разгуливает? Тот отмахнулся, весь как-то подобравшись и не спуская глаз с проснувшегося подопечного. Шухов встал, прошлепал босыми ногами до дальнего угла. Умылся, глотнул воды, вернулся - и устроился прямо на пыльном полу: поджал под себя ноги, прислонился головой к бедру Семецкого, да так и замер, глядя куда-то в точку над левым плечом Журналиста. - Надо же, как собака. - хмыкнул тот. - Не пробовал его командам обучать? - Иди ты, - зашипел Семецкий. Взъерошил волосы Рэда. - Если это все… - Не все, - мотнул головой Журналист. - Ходят слухи, что роль сознания Зоны пока что взял на себя небезызвестный нам обоим герой, - он кивнул на трущегося щекой о Юркину штанину Шухова. - Точнее не объяснить. - Кто говорит? - спросил Семецкий. - Контролеры, бюреры, - ответил Журналист. - Изломы... Вообще все псионики. Они слышат «Старшего Брата». Слабо, но слышат. Говорят, что он «хранит память», «помогает Зоне выздороветь», еще говорят, что он «везде». Я не понял деталей. Сложно с ними общаться, знаешь ли... Рэд забрался Семецкому на колени и принялся осторожно, самыми кончиками пальцев, касаться его лица, шеи, груди. Семецкий пытался поймать его руки, опустить их вниз, прижать к телу, но тот сопротивлялся - мягко, но настойчиво, и был заметно сильнее. - Если они его слышат, - сказал он, обнимая Шухова и прижимая к себе в попытке усмирить. - То кто тогда это? - он кивнул на лохматую голову на своем плече. Рэд перестал рыпаться, зато начал покусывать ему шею и тут же зализывать укусы, а руки его, опрометчиво прижатые к животу, уже расстегивали Семецкому ширинку. - И где сам Шухов? - Черт его знает. Как я думаю, он тогда попал под пси-удар такой невероятной мощи, что сознание выбило нахер из тела. Он теперь что-то вроде духа или астрального путешественника. А та часть, что осталась, либо в коме, либо стерта. Рэд поерзал на бедрах Семецкого, прижался теснее. Он уже забрался руками ему в штаны и теперь ласкал и поглаживал, нисколько не смущаясь присутствия постороннего. - Хочешь сказать, он… где-то вовне? - Семецкий глотнул еще водки. Ситуация его смущала, но он надеялся выслушать Журналиста до того, как Шухов зайдет слишком далеко. - Да. Стал чем-то вроде бесплотного стража Зоны. Или, скорее, хранилища данных. Признаться, я и сам улавливаю что-то… Но я бы не сказал, что это Диман. Точнее, это он, определенно, но… осознанной личности там не ощущается. Она скорее внутренним чутьем угадывается, чем действительно присутствует. Это просто некая сила - не злая и не добрая. Но живая. Рэд потянул штаны вниз. Ткань затрещала, и Семецкий автоматически приподнялся, позволяя ему стащить с себя одежду. - Получается, это всего лишь безмозглый зомби? И Док прав? Никаких шансов? - Получается, никаких, - кивнул Журналист. - Если только не найти способ как-то собрать его личность, отделить от инфоматрицы Зоны и вернуть обратно. И часто он к тебе вот так лезет? Для зомби довольно нестандартное поведение… - Сань, уйди, а? - попросил Семецкий. - Пожалуйста. - Ты что, не можешь ему запретить? Скинуть? В морду дать хотя бы? - Это же Шухов, мать твою! Попробуй ему что-нибудь запрети. Особенно, когда он слов не понимает. - Ага, вот значит, почему Док за него не возьмется… - протянул Журналист с ехидной ухмылочкой. - Кстати, мое присутствие ему, кажется, нисколько не мешает… - Сань, уйди бога ради! - взмолился Семецкий. Рэд же не терял времени: забрался еще выше, приподнялся, направил в себя его член и медленно опустился сверху. - Блядь! - всхлипнул Семецкий, чувствуя, как плоть его раздвигает горячие стенки. - Да ладно тебе, - отмахнулся Журналист. - Все свои. К слову, это многое объясняет. - Что, например? - спросил Семецкий, поддерживая Шухова и жмурясь от каждого его шевеления. Как ни странно, но бесстрастное внимание постороннего не уменьшало, а даже, пожалуй, подстегивало возбуждение: ощущения стали гораздо ярче, острее. - Личность погибла, сила осталась. - Журналист прошелся из угла в угол. - А то, что он тебя слушается и ноги раздвигает - это отголоски прежних желаний. Кто бы мог подумать, а? Наш мрачный молчун мечтал тебя поиметь. Хотя, чисто технически - скорее, наоборот... - он бросил взгляд в сторону живой скульптурной композиции. - Причем, это было настолько сильной потребностью, что сохранилось даже после потери всех когнитивных функций. - Не опошляй, - мотнул головой Семецкий, стараясь следить за дыханием и не выдать своего состояния. Рэд откинулся назад, опираясь на его бедра. Такая поза была удобнее и позволяла контролировать угол проникновения, так что двигался он все быстрее и увереннее. - Не опошляй… - задумчиво повторил Журналист, наблюдая за ними. - Хочешь сказать… - Хочу сказать, не твое это дело! - заорал Семецкий, пытаясь хотя бы криком сбросить напряжение. - Знаешь, пожалуй, ты прав, - кивнул Журналист, видимо, что-то про себя решив. - Ладно, пойду все-таки, не буду мешать. Если еще что узнаю - сообщу. - Спасибо, - выдохнул Семецкий ему вслед. Шухов на его уход внимания не обратил. Даже с ритма не сбился. - Подожди, не так. - Семецкий остановил его, подхватил. - Держись, - поднялся, и, не снимая с себя, сделал два шага до кровати. Уронил спиной вперед, упал сверху. - Какой же ты… - тихо засмеялся он, целуя выпуклый шрам на ключице. - Не мог подождать? Рэд не отреагировал: плевал он и на Журналиста, и на их разговоры. - Очень плохо, - рыкнул Семецкий и вдруг резко подался вперед. - Это было важно, - еще один рывок. - Это же тебя касается! Шухову явно понравилась подобная жесткость. Он обвил его руками-ногами и закрыл глаза, вслушиваясь в собственные ощущения. - Эгоист, - проворчал Семецкий, целуя его в висок.***
Вообще-то, рефлексия никогда не была ему свойственна. Ну право дело, не при его раскладах впадать в уныние и тратить нервы на просчитывание бесчисленных и совершенно бесполезных «если». Все равно это ничего не изменит. Но в последнее время Семецкий часто ловил себя на том, что раз за разом прокручивает в голове возможные варианты развития уже свершившихся событий. И пытается понять - можно ли было избежать таких последствий? Да, однозначно можно. Но какой ценой! А ведь это была даже не их инициатива, не их война. Если бы не шустрый майор со своей бандой ручных монолитовцев и неуемной жаждой справедливости и «счастья, для всех, даром…», ничего бы не случилось. Да, погибли бы люди. Хорошие люди - тот же Бродяга со своим отрядом, бедолага Вик, и еще пара десятков неплохих ребят, но… Нет, никаких но. И дело не в Дегтяреве. Семецкий видел, как тот смотрел на мир - восторженно, искренне веря в дружбу и науку. Он видел, как майор относился к «своим» - не важно, военные это, монолитовцы или даже они с Шуховым. А еще Семецкий видел предназначенный только одному человеку взгляд - полный нежности и неистребимой веры в то, что все будет хорошо, все получится. Не может не получиться. Такие взгляды не должны гаснуть. И Рэду действительно есть, чем гордиться. Он не дал умереть этой вере, прикрыл всех, сумел защитить беспечных дурней, толком не понимающих, куда они влезли. Если бы не он, гореть им всем - и десантникам, и монолитовцам, и обычным сталкерам. И Бродяге, и Кондратию, и смешному Вано, и Дегтяреву, и даже самому Семецкому. Если бы не Шухов… Он помнил этот момент: знакомый силуэт на фоне клубящегося черно-багрового неба выглядел крошечным и непоправимо хрупким. Казалось - еще немного, и стихия сомнет его, раздавит, как бумажную снежинку. Но Семецкий чувствовал, как концентрируется вокруг Рэда чудовищная, прижимавшая всех к земле сила, как реальность плавится под напором пси-поля и чертовой уймы неизвестных этому миру излучений. Как ноосферный монстр пытается выжечь разумы наглецов, посмевших встать на его пути. Семецкому в тот момент было действительно страшно, возможно страшнее, чем остальным, потому что в происходящем он понимал чуть больше. Или, скорее, лучше представлял себе последствия. Он слышал многоголосый крик и орал сам, видел залитые кровью лица обезумевших от боли людей. И чувствовал, как и у него кровь сочится буквально отовсюду - из носа, из ушей, даже из пор кожи. Но вскоре дрожь земли пошла на убыль, должный стать для Зоны последним Выброс пронесся высоко-высоко безобидными розоватыми облаками. Шухов же, отведя угрозу, рухнул, как подкошенный, и уже не пытался подняться. Семецкий тогда каким-то чудом встал первым и побрел к нему, замирая от ужаса: почему-то казалось, что под расплескавшимся черной кляксой плащом обнаружится лишь горстка пепла. По большому счету, так оно и оказалось.***
Он не знал, сколько времени Шухов пребывает в своем нынешнем состоянии - месяц? Год? Вечность? Иногда казалось, что он был таким всегда. И они всегда жили вот так - извращенной пародией на семью. А все, что происходило до этого - шутки, смех, долгие разговоры, встречи и расставания - Семецкому просто приснилось. За все это время ничего не поменялось. Ни малейшего намека на улучшения: Рэд по-прежнему не улыбался, не отвечал, не реагировал ни на что, кроме телесного контакта. Даже в Зону уходить прекратил. Он все больше спал, угасая на глазах, словно пытался спастись, сбежать от своего полурастительного существования. …Давно затихло эхо звериного воя. Семецкий отнял ладони от лица, взглянул на лежащий на тумбе заправленный ядом шприц. Он сможет. Он должен. Несмотря на дрожащие руки, в вену удалось попасть с первого раза. Шухов от укола даже не дернулся, только заворожено следил за медленно опускающимся поршнем. Семецкий додавил последнее, вытащил иглу, и тут же на бледную кожу упала прозрачная капля. Поначалу он испугался, что сделал что-то неправильно. А потом Рэд снова потянулся к нему, коснулся щеки, стирая что-то. Пальцы его были мокрыми: Семецкий плакал - беззвучно, сам не замечая бегущих по щекам слез. Шухов дернул уголком губ - то ли осуждая его за излишнюю сентиментальность, то ли пытаясь улыбнуться напоследок. Доктор не обманул - ему не было больно. Он просто заснул. И больше не проснулся. Хотя Семецкий поверил в это далеко не сразу: все ждал, что Рэд вот-вот откроет глаза. Но, видимо, яд и правда оказался убойным. Когда спало трупное окоченение, Семецкий взялся за нож и нежно, опасаясь причинить лишнюю боль - а вдруг очнется? - провел по ладони все еще прикованной к спинке кровати руки. Кровь не потекла. На третий день у Шухова начали чернеть губы. Появился характерный приторный запах - пока еще слабый, чем-то напоминающий аромат прелых яблок. Семецкий собрался с духом и рубанул его по запястью. Кисть с глухим стуком упала на деревянный пол, закатилась под койку. Запах усилился многократно. Рэд так и не проснулся…***
Семецкий вышел из дома, закурил, огляделся. Почему-то он не чувствовал ничего - ни боли, ни печали, ни облегчения. Вообще ничего. Словно это он умер там, в доме, привязанный к узкой железной койке. Выбросив истлевший до фильтра окурок, он взял складную лопату и вырыл неглубокую могилу - на ближайшем песчаном холме, под корявой помесью сосны и лиственницы. Мелкий моросящий дождь прибил пыль в яме, но Семецкому подумалось, что лежать в сыром песке не очень комфортно. Поэтому он сходил за одеялом, расстелил на дне. Затем вынес Шухова - на руках, как величайшую ценность. Осторожно опустил в могилу. Положил отрубленную кисть на живот. Долго смотрел в лицо, перебирая слипшиеся от пота и пыли черные волосы. Мелкие капли дождя собирались на запавших веках, стекали по вискам, и казалось, что Шухов молча плачет. - Прощай, Дим, - шепнул Семецкий, целуя его в лоб, - Удачи там… Он укрыл тело специально оставленным свободным концом одеяла и взялся за лопату… Что было дальше, Семецкий помнил плохо. Он не стал заходить в покинутый и как-то разом опустевший дом. Даже дверь не закрыл. Просто ушел, куда глаза глядят. Кажется, кто-то звал его, хватал за руки, тянул куда-то. Но он упорно шел - сквозь аномалии, звериные стаи и чужие перестрелки. Умирал, воскресал и снова шел. Подальше отсюда. За Периметр и дальше, дальше - куда хватит сил… Если бы он остановился хоть на мгновение и прислушался, то, возможно, ощутил бы, как Зона неуловимо меняется: аномалии перемещаются, открывая заблокированные дороги, мутанты становятся менее сообразительными и более свирепыми. Да и в самом воздухе словно бы зазвучал тонкий радостный звон: предчувствие праздника, запах весны, будоражащий восторг обновления. Но Семецкий не останавливался. Он не обратил внимания даже на стремительно багровеющее небо - какая разница? Выбросом больше, Выбросом меньше. Тем более, что впереди уже маячила полоска бетона с вышками и прожекторами - Периметр. Выброс догнал его в редкой рощице посреди полей: смял, протащил сквозь колючие кусты, обдав жарким радиоактивным ветром и напоследок, словно бабочку на булавку, нанизал спиной на толстый древесный сук. Семецкий откинул голову на шершавый ствол, и хотел уже закрыть нестерпимо болящие глаза, ожидая смерти, но сквозь кровавую пелену успел разглядеть, как… В дальнем конце рощи, из пыли и пепла, из порывов злого ветра и вспышек багровых молний соткался знакомый темный силуэт. Еще не до конца оформившись, разлетаясь при каждом движении на отдельные фрагменты, в развевающихся, будто крылья, дымных клочьях тьмы, фигура направилась к нему. Поначалу Семецкий решил, что это предсмертный глюк: под Выбросом еще не такое увидишь. Но силуэт и не думал исчезать, с каждым шагом обретая все большую материальность. - Помочь? - со знакомой ухмылкой спросил Черный Сталкер, подойдя вплотную. Семецкий на мгновение замер, а потом потянулся к нему, не чувствуя боли, не замечая крови, льющейся изо рта, коснулся покрытой шрамами щеки - настоящей, осязаемой, вещественной - и вдруг рывком снявшись с ветки, обнял, прижал к себе крепко-крепко, повис на Шухове всем весом: ослабевшие ноги уже не держали. - Это ты? Правда, ты? - спрашивал он, и все не мог насмотреться, не мог успокоиться, цеплялся за отвороты черного плаща, вглядывался в глаза, ища в них малейшие признаки прежней бессмысленности. Не находил и улыбался, заходясь кровавым кашлем. - Да, я. Правда, я, - раз за разом отвечал Рэд, осторожно укладывая его на палые листья, - Все, Юр. Все хорошо. Я вернулся… В кои-то веки Семецкий умер счастливым - захлебываясь кровью и смеясь от облегчения.***
- Значит, Док был прав? Тебя нужно было… убить раньше? Они сидели на крыше того самого дома-сарая, где Семецкий еще недавно совмещал роли няньки и тюремщика для Шухова, и любовались удивительно красочным закатом. - Не, - тот покачал головой, сделал большой глоток из закопченной кружки с чаем, - Если б ты его послушал, я не смог бы собраться. Не за что было зацепиться. Бля, это сложно объяснить… - А ты, - Семецкий замялся, не зная, как спросить. Слишком уж щекотливой была тема: - многое помнишь? - Достаточно, - хмыкнул Рэд. - Знаешь, отдельное удовольствие было наблюдать за Сашкой и Доком! - хохотнул он. - И за мной? - напряженно спросил Семецкий. - Нет, - спустя долгую минуту ответил Шухов, - Я не думал… Пойми, я действительно ничего не мог поделать. Меня не было в том теле. Я видел и слышал все, но никак не мог повлиять на события. Тем не менее, я должен извиниться: ты не заслужил подобного. И спасибо. За то, что ждал. За то, что верил. Ты дал мне шанс, и как видишь - я снова здесь. Они оба помнили, как пару часов назад Семецкий очнулся на узкой койке - той самой, где до этого умер Шухов - и заскулил от ужаса, решив, что все случившееся ему просто приснилось. Если бы вовремя подоспевший Рэд не удержал его, не убедил, что все взаправду - он вполне мог окончательно съехать крышей. - Значит, все закончилось? - спросил Семецкий, глядя, как на западе догорает закат. - Думаю, это бесконечная история, - ответил Шухов, обнимая его и привлекая к себе, - Но, как говорила одна мудрая ворона: счастье - это когда у тебя все дома.