…если бы кровь его пролилась на землю, запахло бы осенью. Рэй Брэдбери. 451 градус по Фаренгейту
Шерлок рано понял, что мир вокруг нелогичен, а люди глупы. Первый раз он задумался об этом, когда увидел, как ссорятся соседи: она кричала и размахивала руками, он глухо рычал и стискивал кулаки. А потом он ударил ее по лицу — сильно, наотмашь. Шерлок видел, как мгновенно заалели от крови губы, и вид тонкой струйки словно повернул переключатель: он притянул ее к себе и попытался отгрызть рот — так показалось маленькому Шерлоку, — но вместо того, чтобы сопротивляться, она обвила его тонкими руками, вплела пальцы в волосы и прижалась всем телом. — Майкрофт, я видел, как муж миссис Линдс ударил ее. Почему она не уйдет? — Люди почему-то думают, что атавистические химические реакции организма определяют их судьбу вопреки всякой логике и здравому смыслу. На дворе двадцать первый век, а они все еще верят в «голос крови». Так Шерлок узнал, что такое «атавизм» и почему соседка продолжает оставаться с мужем, несмотря на то, что он ее бьет. Став старше, Шерлок уже не удовлетворялся объяснениями про устаревшие реакции. Если за долгое время «голос крови», как романтично окрестили его когда-то, не атрофировался полностью, значит, он зачем-то нужен. Продолжают ведь некоторые люди раз за разом резать кожу запястий и ладони в надежде на то, что их новая пассия — тот самый, единственный. И если поиск успешен, аромат чужой крови распускается уникальным цветком, присущим найденной половинке. У кого-то это сладость шоколада, у кого-то — свежесть леса после дождя или терпкость дорогого виски и сигар. Людей, что продолжают искать, считали чудаками и фриками, но те упрямо не оставляли попыток, замазывая следы от порезов тональным кремом, пряча руки под рукавами, перчатками и разнообразными браслетами. Потому что государство, а вслед за ним и официальная наука посчитали соулмейтов ошибкой эволюции. Зачем тратить время и силы на поиски своей половинки, если вместо этого можно сойтись с кем-то удобным по соседству, купить две машины в кредит и наплодить новых налогоплательщиков? Не то, чтобы ищущих своего соулмейта притесняли, вовсе нет. В демократическом государстве нет места дискриминации. Вот только политические посты, руководящие должности корпораций и вершины шоу-бизнеса занимали люди с чистыми руками, а рынок теневой хирургии по сведению шрамов процветал. Потому что «вечная любовь» была мечтой и идеалом с древнейших времен, а все люди втайне или открыто мечтают о гарантиях, что встреченный партнер — тот самый, до конца жизни. — Мама, а чем для тебя пахнет папа? — Что за глупости, Шерлок. Мы живем в современном мире, зачем полагаться на сомнительного рода химические реакции. — Тогда почему ты не снимаешь браслеты? — Если тебе нечем заняться, помоги мне на кухне. Не сказать, чтобы Шерлок так уж жаждал найти свою родственную душу. Рано познав все грани нетерпимости к тем, кто хоть в чем-то отличается, юный Холмс сомневался в том, что для него есть в мире подходящая пара. Ведь он же «чудила» и «псих», а Майкрофт говорит, что люди глупы и соулмейты тоже глупость. Ведь «голос крови» — не панацея, а лишь основа, которая существенно повышает шансы на счастливый союз, но все же не является гарантией. Идеальная совместимость не отменяла нажитый опыт — не всегда положительный — или нежелание одной из половинок менять привычный уклад жизни. Соулмейты могли встретиться в любой момент и иметь за плечами багаж из работы-семьи-собаки или алкоголизма-одиночества-ожесточения. Далеко не все готовы были перечеркнуть прошлое одним махом. Исследования природы «голоса крови» так и не дали Шерлоку сколь-нибудь значимых схем, по которым можно было бы вычислить своего соулмейта или рассчитать вероятность того, что нынешний партнер им является без повреждения кожного покрова. Холмс пытался логически вычислить гипотетическую совместимость, но несколько провальных попыток, а затем Виктор Тревор навсегда отвратили его не просто от идеи соулмейта, но и от отношений вообще. Слишком непредсказуемо, обременительно и… больно. Издевательски искривленные губы, жестокая усмешка и отравленный безжалостными словами разум — вот и все, что получил Шерлок от этих попыток. — У такого, как ты, не может быть соулмейта… если бы и был, бедняга скорее бы с крыши спрыгнул… Ты никому не нужен. Глупый Шерлок…. Ненужный… Глупый… — Я ведь предупреждал тебя, братец. Неравнодушие — не преимущество, — первое, что он услышал, придя в себя после передозировки. Если бы Майкрофт тогда знал последствия своих слов, то прикусил бы язык. Но он не знал. Это был последний раз, когда Шерлок согласился с братом. И последний раз, когда Майкрофт удостоился проявления привязанности — слабого пожатия руки и благодарной улыбки. Торжество разума и одиночество стали главными константами в жизни Шерлока. До появления Джона.***
Как врач Джон прекрасно знал природу «голоса крови». Как человек — не мог не удивляться изобретательности эволюции. Джон не разделял позицию современного мира о том, что соулмейты — пережиток прошлого, но и делать смыслом жизни поиск пары тоже не считал разумным. Перед глазами был яркий пример, к чему могут привести безуспешные попытки — Гарри. Выпивка, изрезанные руки и отталкивание тех, кто готов быть рядом просто так, без всяких соулмейтов — единственное, чего достигла его сестра в погоне за родственной душой. Джон сильно подозревал, что даже если бы Гарри нашла свою половинку, то запах соулмейта растворился бы в алкогольных парах и не достиг цели. — Она точно где-то есть. Ты слышишь, Джооооонни? К черту Клару… Слишком навязчива. Она точно-точно не может быть соулмейтом. Точно… У меня еще впереди… угх… слышишь меня, Джон? — Слышу, Гарри… Постарайся не спалить квартиру. — Отъебись, зануда. Поэтому ты никого и не встретил. Скучный правильный зануда! Излишнюю романтизацию «голоса крови» Джон тоже не одобрял. Во времена студенчества их группу водили в морг на экскурсию. Среди холодных и серых тел тогда еще будущему медику врезалось в память одно — молодая девушка, чьи руки были покрыты тонкой паутиной мелких шрамов, а лицо обезображено улыбкой Глазго. На вопрос о причинах смерти куратор замялся на мгновение, но все же ответил: несчастную изувечил и задушил муж, который не захотел отпускать ее после того, как та нашла своего соулмейта. Тогда Джон твердо уяснил, что обретение родственной души вовсе не означает «долго и счастливо». Это в детстве, глядя на пьющего отца и потухшую, усталую мать, они с Гарри грезили о светлом будущем: с собственным домом, любящими соулмейтами и визитам друг к другу в гости по выходным. Реальность же лежала на холодном столе, накрытая простыней и скалила мертвые губы в кровавой улыбке. В этой реальности «голос крови» запросто мог стать проклятием, а не спасением. Во время службы Джон иногда раздумывал о том, чтобы попробовать поискать свою пару. Энтузиасты, не согласные с принципом «соулмейт — атавизм», создавали сайты и порталы для тех, кто все же мечтал о той самой половинке. Дружелюбное общение, анонимность по желанию, советы и опыт тех, кому все-таки повезло… Джон вполне мог бы зарегистрироваться на одном из таких порталов после демобилизации, сходить на пару свиданий и пообщаться с новыми людьми. И, может быть, в одну из встреч он ощутил бы аромат яблочного пирога и корицы — запах, который всегда ассоциировался с теплом и домом. Почему-то Джон был уверен, что, если и встретит соулмейта, тот будет пахнуть именно так. Эти мысли были отдушиной холодными пустынными ночами и позволяли хоть на мгновение перенестись в мирный Лондон, где не свистят над головой пули и не умирают на руках товарищи. Больше всего Джон боялся обнаружить соулмейта во время боя — потому что кровь на войне лилась рекой и были велики шансы найти родственную душу лишь затем, чтобы через пять минут констатировать смерть. Джон видел такие пары. В его памяти навсегда отпечатались пустые глаза и дрожащие пальцы с кровью под ногтями, безнадежно скребущие по крышке свинцового гроба. — Почему, док? За что… так? Мы ведь… Он… Док… — Я не знаю, Сэм. Не знаю… Ранение и последующее увольнение из армии перечеркнули все планы. Неуверенные надежды остались гнить далеко в военном госпитале вместе с грязными окровавленными тряпками, из-за которых он и заработал тремор — последствие перенесенной инфекции. Сидя в крошечной комнатушке, больше похожей на кладовку, Джон думал, что ему, пожалуй, повезло не встретить соулмейта раньше. Мало кто обрадуется отставному военному с кошмарами, уродливой тростью и внезапно настигающей дрожью в руках. Попытки хоть как-то обустроиться в дождливом Лондоне привели только к постоянной боли в плече, ввалившимся щекам и проступающим ребрам — военной пенсии на нормальную жизнь в городе категорически не хватало. Джон был нервным и постоянно уставшим. Безрезультатные собеседования, кошмары, непрекращающиеся боли — все это едва не заставило его грубо проигнорировать чей-то оклик: — Джон Ватсон! Неловкое общение с Майком Стемфордом, который смущенно пытался найти тему для разговора с бывшим военным, лишь убедило в том, что в мирном Лондоне людям вроде Джона не место. Тем удивительней была последующая встреча со странным, чудаковатым мужчиной («необыкновенно завораживающим мужчиной», — не мог не отметить Джон). Встреча, которая открыла новую страницу в жизни капитана Ватсона.***
Шерлок сам с собой поспорил, сколько продержится его новый сосед. То, что он бывший военный могло быть как плюсом — военные обладают лучшей выдержкой, так и минусом — люди системы терпеть не могли хаос и нелогичность, а Шерлок, с точки зрения обывателей, был воплощением того и другого. Когда детектив у самых дверей услышал приглушенное: «К дьяволу ногу!» - он, ведомый непонятным порывом, решил взять нового соседа на место преступления. От Андерсона все равно больше вреда, чем пользы, а военный медик может стать весьма полезным приобретением в расследованиях. Именно так Шерлок объяснил себе причину, по которой они вместе ехали на место убийства. Когда в такси разговор зашел о дедукции, Шерлок приготовился к тому, что соседа он потерял, едва найдя. Но молчать все равно не стал — лучше уж обрубить все в начале и еще раз убедиться в идиотизме окружающих. Шерлок привык. Поэтому восхищенное: «Это было потрясающе!» - заставило детектива несколько секунд растерянно моргать. Ватсон, конечно, ничего не заметил, но Шерлок сам себе отвесил затрещину. Нечего расслабляться. Вот сейчас они приедут к цели, Джон увидит детектива «во всей красе» — тогда и посмотрим, насколько хватит восхищения. Впрочем, сдержаться от улыбки все равно не удалось. В отражении стекла Шерлок увидел ответную улыбку доктора и подумал, что она ему очень идет. А потом последовала череда комплиментов. «Восхитительно!» — на заявление о том, что все полицейские — идиоты. «Потрясающе!» — на скороговоркой выпаленные выводы о пригороде-дожде-кольце и чемодане. Шерлок запинался и с трудом удерживал челюсть от падения. Лестрейд смотрел на благоговейно внимающего Джона, как на сумасшедшего. Сам Джон краснел и бормотал что-то вроде «простите, замолкаю», но сдержаться все равно не мог. Словно этого было мало, детектив с удивлением обнаружил тем же вечером, что Джон отказал Майкрофту. Бывший военный с тростью и тремором отказал серому кардиналу Британии, который — Шерлок хорошо знал — умел производить пугающее впечатление. Но Джон не был испуган. Раздражен, насторожен и обеспокоен — за Шерлока, не за себя. И он отказался от денег. Старший Холмс никогда не скупился в средствах, лишь бы только ежеминутно знать обо всем, что происходит в жизни младшего брата. Первым от денег отказался Лестрейд. Вторым за долгое время стал Джон. Шерлок был очарован. Капитан Ватсон стал увлекательной головоломкой, которую детектив пытался разгадать с энтузиазмом ребенка. Он испытывал его границы, проверял на прочность, тщательно скрывая удовольствие, которое приносило ворчание доктора, когда тот пытался запихнуть в детектива хоть немного еды или ругался на учиненный бардак. Ведь Шерлок видел, что на самом деле Джон вовсе не зол. И его не пугают ни части тела в холодильнике, ни пальцы в масленке, ни колония бактерий в банке из-под сгущенки. — Шерлок, что это? — раздался сдавленный вопль из кухни. Детектив усмехнулся и приготовился к взрыву. Доктор возник на пороге — взъерошенный и сердитый, с пачкой печенья подмышкой. — Твою мать, Холмс! Я ведь просил не ставить свои эксперименты рядом с едой! Твоя голова мне весь сыр провоняет! — Она не моя. И, как врач, ты должен знать, что хранение при низких температурах… — Как человек, я хочу открывать холодильник и видеть в нем продукты из магазина, — Джон показательно встряхнул упаковкой. — Бога ради, Шерлок, просто купи себе отдельный холодильник и клади в него хоть весь труп целиком, если впихнешь! — А… О, — детектив задумчиво помусолил пояс халата, анализируя предложенное решение и находя его весьма привлекательным. — Оказывается, ты можешь генерировать хорошие идеи, Джон. — Сочту это за комплимент, — фыркнул в ответ доктор и запустил в детектива печенькой. Сначала Шерлок подумал было, что Джон просто его хочет. Он высказал недвусмысленный интерес в их первый совместный ужин у Анджело — настолько недвусмысленный, что даже Шерлок — полный профан во всем, что касается отношений и флирта, заметил. Но после категоричного отказа Джон, казалось, не изменил своего отношения к детективу. Он ходил на свидания, мчался обратно по первой же требовательной смс, наплевав на своих очаровательных («и одинаково глупых», — ворчал про себя Холмс) спутниц, чем неимоверно тешил самолюбие Шерлока, и продолжал восхищаться дедуктивными выводами. Впервые в жизни Шерлоку хотелось хоть немного вернуть то тепло, которым так щедро делился Джон Ватсон. Он садился есть только в том случае, если Джон присоединялся к нему, и спустя пару месяцев такой тактики доктор перестал напоминать анатомическое пособие. Когда со второго этажа доносились первые признаки того, что его соседа вновь терзает кошмар, Шерлок брал в руки скрипку и несколько часов играл что-то мелодичное и убаюкивающее. Утром после таких ночей детектива всегда ждала порция крепкого кофе и ореховая паста, которую Холмс втайне обожал. От этого безмолвного и ненавязчивого проявления благодарности у Шерлока непривычно теплело в груди. А еще с Джоном было надежно. Впервые о том, что Ватсон не только медик, но и солдат, Шерлок вспомнил во время дела с Ирен Адлер. Сложно не вспомнить, когда получаешь хорошо поставленный удар в нос, а затем сгибаешься пополам в профессиональном захвате. «Вот тебе и доктор», — подумал тогда Шерлок, пытаясь выбраться из железной хватки и ощущая скрытые под бесконечными свитерами крепкие руки, ничуть не потерявшие своей силы. После этого он еще не раз был свидетелем превращения Джона-нелепые-свитера в Джона-солдата. Куда-то исчезала обманчивая безобидность, обнажался стальной стержень, обычно спрятанный под мягкой улыбкой, и спокойная готовность выбить дух из любого, кто попытается навредить Шерлоку. Джон без колебаний бросался в очередную авантюру детектива, надежно прикрывал его спину и не видел в этом ничего особенного. Шерлок почти готов был привыкнуть к этому. Иногда Холмс ловил на себе непонятные взгляды доктора. Он стал замечать их после завершения дела с Доминанткой и никак не мог понять их природу. Просто иногда, когда Джон думал, что Шерлок не замечает, доктор пристально всматривался в детектива, будто хотел что-то сказать или пытался разглядеть что-то очень важное. Однажды ночью Шерлок проснулся, похолодев от пронзившей его во сне догадки. Что, если Джон ощутил «голос крови» и собирается съехать, но не знает, как сказать об этом? Встревоженный этим предположением, Шерлок ворвался в комнату доктора с воплем: — Джон, ты идиот, но я не думал, что настолько! Сонный, взъерошенный со сна, Джон осоловело смотрел на размахивающего руками детектива, который пытался донести, что… — Что? — хрипло переспросил Джон, не уловив связи между «соулмейт», «переезд» и «торжество разума над примитивными инстинктами». — Шерлок, с чего ты взял, что я съезжаю? Так Шерлок узнал, что Джон не считает смыслом жизни поиск соулмейта, что детектив — беспардонный балбес, что «ты один помрешь от голода через две недели, и как только до тридцати дожил» и, самое главное, «не надейся так легко от меня отделаться». А потом на сцену танцующей походкой выплыл Мориарти и растоптал прежнюю жизнь пижонскими лаковыми ботинками.***
Для неискушенного человека жизнь с Шерлоком Холмсом казалась адом. Всеми девятью кругами, которые сплелись между собой в спутанный фантасмагорический клубок. Части тела в холодильнике, кислота в чайнике и гарпун в углу. Скрипка в три часа ночи, взрывы от неудачных экспериментов и бесконечное нытье в перерывах между делами. Джон был в восторге. Он окунулся в мир Шерлока Холмса с головой и выныривать обратно не хотел. Удивительный, потрясающий и невероятный детектив привлекал, как огонь, на который слетаются мотыльки. Иногда, конечно, Шерлок был удивительным засранцем, потрясающе бестактным и невероятно раздражающим типом. Но Джон и сам не был безобидной полевой ромашкой. У него тоже случались плохие дни, когда кошмары были особенно яркими, старая рана ныла перед дождем, а на работе тянулась бесконечная вереница сопливых-истеричных-назойливых пациентов. В такие периоды Джона злить не стоило, о чем хорошо мог рассказать мистер Брегсон — маньяк-душитель, который попытался избавиться от севшего ему на хвост Холмса привычным способом. К прибытию полиции Брегсон представлял собой бессознательное тело с переломанными в трех местах руками, выбитым коленным суставом и сломанным носом. Шерлок в ответ на удивленный взгляд Лестрейда кивнул в сторону Джона. Тот, нахохлившись, с мрачным удовлетворением следил за медиками, которые грузили преступника на носилки. — У него ноет плечо и болит голова после смены. А твой маньяк пытался меня убить, — прохрипел Холмс так, будто это все объясняло. Грегори взглянул на след от резинового жгута под шарфом детектива, начавший синеть, затем на Джона и его руки, глубоко спрятанные в карманах бесформенной куртки. Вспомнил некоторые факты из богатой биографии бывшего солдата, которыми Ватсон иногда делился за кружкой пива. — Брегсон легко отделался, — решил инспектор, и Шерлок согласно кивнул, расправляя шарф. Поэтому Джон относился к причудам Холмса как к неотъемлемой части детектива, без которых тот был бы уже совсем другим человеком. Не тем, кем Джон так восхищался и чьей дружбой, пусть и неловкой, дорожил. Слишком хорошо доктор понимал, что такая неопытность в человеческих отношениях вряд ли была результатом счастливого детства и юности. Джон не хотел ставить Шерлока в неудобное положение, поэтому довольствовался тем, что есть, и не просил большего. Хотя этого «большего» хотелось безумно. Иногда настолько, что доктор почти благословлял скудные познания детектива в области отношений, благодаря которым он ничего не замечал, а если и замечал — не умел правильно истолковать. И все шло почти хорошо, пока жизнь Джона не рухнула в очередной раз. В тот день доктор пожалел, что не сдох под раскаленным солнцем Афганистана. Он хотел бы остаться там, рядом со своими ребятами, и пусть ветер занес бы его труп толстым слоем песка и пыли. Пусть его растащили бы на части падальщики, а одежда рассыпалась в труху, и даже воспоминания о Джоне Ватсоне не осталось бы. Тогда ему не пришлось бы наблюдать, как дорогой и любимый человек летит с крыши, а сам он ничего — совершенно ничего, черт возьми! — не может сделать. Шаг, еще шаг. Так страшно подойти ближе и увидеть… Джон знал, что увидит. Он имел дело с самоубийцами, которые выпрыгивали из окон. Размозженная голова, переломанные руки. Кровь, которая теперь пахнет лишь железом и смертью. Джон не хотел видеть этого. Не хотел… Ощущение собственного бессилия и горькое отчаяние накатывали неотвратимо, погребая под собой, ввинчиваясь раскаленной иглой в сердце. Перед глазами медленно погасло солнце. Подставной труп увезли обратно в морг. Джона Ватсона увезли в больницу с инфарктом. Шерлока Холмса увезли в мусорном баке — живого и пребывающего в неведении о том, что случилось с его доктором. Началась длительная операция по уничтожению паутины Мориарти, а через несколько недель к вышедшему из больницы Джону были приставлены несколько агентов Майкрофта. Сам старший Холмс не попадался на глаза Джону с того момента как в больнице тот, еще слабый и бледный до синевы, расквасил головой нос Британскому правительству, заглянувшему проведать больного. Рисковать снова Майкрофт не стал. На Бейкер-стрит Джон не вернулся. Слишком больно, больно и… больно. Перед миссис Хадсон было очень стыдно, но Джон просто не мог находиться в квартире, пропитанной воспоминаниями о самом лучшем времени. Черная дверь с золотыми цифрами стала символом вновь потерянного смысла. Убежищем доктору стала небольшая квартирка в паре кварталов от прежнего места жительства. Денег на карточке было более чем достаточно для того, чтобы снять жилье получше, и кончаться они не спешили — явно Майкрофт постарался. Но Джону не нужны были эти деньги. Ему вообще больше ничего не нужно было, потому что с Шерлоком ушла и жажда жизни. — Джон, слушай, у нас тут труп… Андерсон сейчас в запое, может ты посмотришь? — Прости, Грег, у меня дежурство. — Братец, поздравь меня, я уже месяц не пью. Предлагаю это отметить, а то ты плесенью покроешься в своей конуре. — Прости, Гарри, в больнице сезон отпусков, я очень занят. — Джон… Как ты? Выглядишь похудевшим. — Спасибо, Молли, я в порядке. Нет, Джон не собирался пускать себе пулю в лоб, как опасались все, кто видел осунувшегося и выцветшего доктора. Он с головой ушел в работу, набрал круглосуточных смен, дома появлялся нечасто и всего на пару часов — забросить в рот безвкусный полуфабрикат и рухнуть на постель в надежде, что хотя бы немного удастся проспать без кошмаров. Но стоило закрыть глаза, как в памяти вновь и вновь набатом отдавалось сдавленное: «Прости, Джон», - и подбитым вороном падал с крыши тот, кто заново научил его жить. А иногда, наоборот, Шерлок во сне улыбался такой редкой и красивой улыбкой, хитро поблескивал рысьими глазами. В этом сне Джон полной грудью вдыхал аромат крепкого кофе, черной смородины и табака. Дышал и не мог надышаться, каждой клеточкой впитывая в себя родной и до боли любимый запах Шерлока, который впервые ощутил во время дела с Адлер. Доктор не мог решить, какие из снов хуже — те, где он снова и снова видит смерть детектива, или те, где Холмс жив. Спустя месяц после похорон Джон начал курить. Спустя три попытался вновь отправиться на фронт — Майкрофт едва успел вмешаться. Через полгода Джон перевелся в другую больницу, отрастил бороду, за которой не так видны были ввалившиеся щеки (правда, через пару месяцев сбрил ее — непрактично), и заработал репутацию нелюдимого, но талантливого хирурга.***
Для Шерлока два года разлуки стали нелегким испытанием. Он никогда не предполагал, что однажды будет по кому-то так скучать. Но он скучал. С улыбкой вспоминал расследования, препирательства из-за экспериментов и бесконечного хаоса в квартире, хихиканье на месте преступления над недотепой Андерсоном. С тоской — совместные вечера в гостиной и прогулки по ночному Лондону. Это было сродни ломке, вот только наркотиком в этот раз был Джон и все то, чем он заполнил жизнь детектива: забота, тепло, уют, радость… желание. Несмотря на все трудности и усталость из-за постоянного риска, Шерлок периодически просыпался с крепким стояком и образом голого торса Джона на обратной стороне век. Первое такое пробуждение привело его в ужас, и Холмс полчаса проторчал в холодном душе, усмиряя взбунтовавшееся тело. К третьему пробуждению он уже привычно скользнул рукой под белье, зажмурился крепче, вызывая в памяти капли пота на сильной спине и перекатывающиеся под кожей мышцы. Оргазм наступал быстро — стоило лишь воображаемому Джону пару раз отжаться, шумно выдохнуть, облизнуть пересохшие губы, как Шерлока выгибало дугой и сквозь стиснутые зубы прорывалось мучительно-тоскливое «Дж…ннн….». Он не спрашивал Майкрофта о своем докторе. Боялся. И неизвестно, чего больше — знать, что Джон без него живет счастливо или, наоборот, что Джону без него плохо. Большую часть времени он запрещал себе вспоминать о прошлом, сосредоточившись на цели и отсекая все эмоции. Но иногда Шерлоку не везло. Это невезение оставалось шрамами на коже и новыми подвалами в чертогах, откуда не долетали до верхних этажей стоны. Когда его избивали, Шерлок закрывал глаза и оказывался перед черной дверью с золотыми цифрами, где Джон встречал его улыбкой и чашкой чая. Когда об него тушили сигареты, а вывернутые из суставов руки немилосердно болели, Джон-из-чертогов просил Шерлока сыграть, и он брался за скрипку, наполняя пространство музыкой, заглушая прорывающиеся из реальности звуки. Когда его секли, приняв за шпиона, Джон-из-чертогов обнимал его крепко, прижимая к себе и укрывая сильными руками от боли. Иногда Шерлок думал, что было бы неплохо, окажись Джон его соулмейтом. Он пытался вычислить, какой аромат может нести его кровь, перебирал все известные запахи, которые передали бы доброту и сталь, тепло и решимость, жизнь и убийство. Если бы Джон был его родной душой, детектив мог бы с полным правом монополизировать доктора. В Сербии, повиснув на удерживающих его веревках и бережно перебирая воспоминания, Шерлок дал себе обещание — если он сумеет выбраться живым, то сделает все, чтобы доктор стал больше, чем другом или просто любовником. Он хотел Джона своим партнером. И плевать на «голос крови». Другого шанса у Шерлока просто не будет — он знал это так же твердо, как то, что жена Лестрейда планирует подать на развод, отсудив как можно больше, и что у нее ничего не выйдет — не тогда, когда в деле заинтересован Майкрофт. Возвращение в Лондон словно сорвало тиски, в которых до этого был Шерлок. Он дышал и не мог надышаться, впитывая заново влажный воздух, чутко улавливая атмосферу и настроение города, вслушиваясь в многоголосый шепот, окутывающий со всех сторон. Лондон радовался своему детективу. Вот бы еще Джон был рад… «Доктор, определенно, рад», — решил Шерлок, прижимая платок к кровоточащему носу и пятясь к выходу из кабинета, потому что Джон до боли стиснул в руках скальпель и явно готовился использовать его в качестве метательного ножа. «Очень рад», — констатировал детектив, когда спустя несколько часов уклонялся от летящих в него газет, книг, пресс-папье и тапочка. Краем сознания Холмс не мог не отметить, что, несмотря на гнев, Джон не пытался по-настоящему навредить, а значит, можно попробовать договориться после того, как доктор выпустит пар. Но когда Джон схватился за череп, Шерлок понял, что гостиная до стадии переговоров может не дожить и решил перейти в атаку, отстаивая неприкосновенность бедного Билли, который ни в чем не виноват. Наступление оказалось успешным. Прижатый к каминной полке и обездвиженный навалившимся на него детективом, Джон только отчаянно простонал, когда тот бесцеремонно втолкнул язык в рот доктора. — Мммммх… ннн… Отпусти меня! — Я не дам тебе уйти, Джон. Можешь ругаться, кидать мебель, но я не отпущу тебя. — Шерлок… — Я много думал, — проурчал детектив, ведя носом по шее, вдыхая аромат зажатого в его руках тела и ощущая ответную дрожь. — И понял, что ты нужен мне не как друг. Не только как друг. Мне жаль, что я понял это так поздно, но мы наверстаем упущенное время. — С чего ты взял… — доктор запнулся, пытаясь совладать с голосом. — С чего ты взял, что мне это нужно? Что мне нужен мужчина и нужен ты? Тебя не было два года. Не думаешь, что за это время у меня появилась своя жизнь? — Нет, — отрезал Шерлок. — Неужели ты забыл, с кем имеешь дело? Я не пришел бы к тебе, предварительно не изучив детали. Я знаю про твои романы с Робертом и Мэттом в университете, знаю про крохотную конуру, в которой ты сейчас живешь, про бесконечное количество смен и дежурств, сигареты, — просто возмутительно, ты же сам меня за них постоянно отчитывал! — и что все это время у тебя никого не было. А еще я видел все те твои взгляды, которые, ты думал, я не замечаю. Джон в его руках вдруг обмяк, растеряв весь запал. — Два года, Шерлок… Два чертовых года… — Мне жаль, Джон. Я все расскажу, и ты поймешь, почему я не мог поступить иначе. Доктор медленно покачал головой, упрямо смотря куда угодно, но только не на Шерлока. — Мне нужно время. Я не могу просто взять и вычеркнуть все, что произошло. Мне нужно подумать. Шерлок несколько секунд вглядывался в лицо Джона, подмечая упрямую складку на лбу, устало опущенные плечи, бегающий взгляд. С таким настроением размышления не приведут к благополучному для Шерлока исходу. Холмс не мог этого допустить. — Нет. — Нет? — удивление заставило, наконец, Джона взглянуть детективу в лицо. Тот ответил открытым взглядом, позволяя увидеть все те чувства, которые раньше скрывались глубоко внутри: жажда, страх, надежда и слово на букву «л», которое Шерлок пока произносил только мысленно и очень редко. Однажды он сможет сказать его вслух, нужно только удержать при себе Джона, чтобы было, кому говорить это слово. — Я знаю, ты обижен и расстроен. Знаю, что причинил тебе боль, и бесконечно сожалею об этом. Я сделаю что угодно, чтобы исправить причиненный ущерб. Но не проси отпустить тебя. Я не смогу. Это время… было тяжелым не только для тебя. Молчи, — Шерлок накрыл ладонью рот Джона, гася невысказанные слова. — Если ты думаешь, что я развлекался, как это бывает обычно во время дел, ты ошибаешься. Было совсем не весело. Скорее больно, трудно и иногда страшно. Но часть моего разума всегда была сосредоточена на воспоминаниях о том времени, что мы провели вместе. Понимаешь? Джон, словно завороженный, смотрел в сверкающие отчаянной решимостью глаза. Так близко и так знакомо. Смутное и горькое желание закончить со всем этим, потому что еще одного раза он не переживет, таяло под этим взглядом, как лед под ярким солнцем. — Я выбрал тебя. Не только сердцем, но и разумом. Джон… Я с юности знал, что проживу жизнь один и привык к этому. Я выбрал своей стезей науку, поставил во главу интеллект и отказался от всего, что роднило меня с обычными людьми: бесконтрольные эмоции, сентиментальность, чувства. Но ты — исключение. Единственный, кого я подпустил так близко. Единственный, кто… Вообще, единственный. — Но что, если… Что если однажды ты встретишь своего соулмейта? Что будет тогда? Шерлок презрительно фыркнул. — Брось, Джон, для такого, как я, соулмейты не предусмотрены. И если вдруг по невероятному стечению обстоятельств я почувствую «голос крови» — плевать. Мне не нужен никто другой, даже если гипотетически он является максимально совместимым со мной. Мне нужен ты. Понимаешь, Джон? Я выбрал тебя.***
Как они оказались в спальне, Шерлок не вспомнил бы под угрозой расстрела. Просто после сдавленного «и я… выбрал» доктора Холмс припал к его губам в поцелуе, который становился все более страстным и жадным, а потом Шерлок обнаружил, что теснит Джона к кровати и расстегивает на нем клетчатую рубашку, оглаживая ладонями открывающуюся кожу. Доктор от него не отставал — отчаянно дергал неподдающиеся пуговицы, почти вырывая их с корнем, впивался пальцами в спину, прижимая ближе, стремясь слиться в единое целое. Когда Джон стиснул ладонями ягодицы детектива, Шерлок зарычал и уронил доктора на кровать. Возможно, у Джона и было больше романов, но в данный момент Шерлок хотел безраздельно властвовать. Он жаждал убедиться, что «да» Джона было правдой и его доктор не уйдет. Что он принял выбор детектива и признал себя настолько же принадлежащим Шерлоку, насколько Шерлок принадлежал Джону. Отбросив рубашку, скрывавшую желанное тело, детектив жадно оглядел открывшуюся его взгляду картину и сделал мысленную пометку о том, что Джона снова нужно откармливать. Но даже исхудавший, доктор в глазах Шерлока был прекрасен. Идеален. От серебристого инея в мягком золоте волос и алых пятен смущения, которые разливались от щек по груди, до белой звезды пулевого ранения и отчетливо проступающих ребер. — Мой, — прорычал Шерлок и впился голодным вампиром в соблазнительно открытую шею. Оставил цепочку мгновенно заалевших засосов, скользнул языком ниже и всосал зарубцевавшуюся кожу на плече, прикусил, словно стремясь выгрызть след от пули из тела. Ловкие пальцы прижали, потянули соски, выкручивая чувствительную плоть на грани удовольствия и боли. Джон в ответ шумно втянул воздух, подаваясь вслед за прикосновениями, вцепился рваными движениями в рубашку детектива. — Сними… — прохрипел жарко, задыхаясь. — Сними, Шерлок… Детектив сорвал прилипшую к коже ткань, отбросил в сторону, вышагнул из брюк, оставаясь в одном белье, которое не скрывало силу желания. Джон смотрел, завороженный, как Шерлок вновь взобрался на кровать, навис сверху, притираясь голой кожей. Брюки мучительно давили на пах, жажда соприкоснуться всем телом туманила голову, заставляя выгибаться, прижиматься ближе-сильнее-еще-пожалуйста-Шерлок… — Ннн… — ладонь мягко надавила, поглаживая сквозь ткань и вырывая первый сдавленный стон. Шерлок слитным движением избавил Джона от брюк и белья — влажный член звонко шлепнул по животу, пачкая кожу обильно сочащейся смазкой. Этот звук вдруг заставил Джона смутиться. Он непроизвольно попытался сдвинуть ноги, словно со стороны увидев, насколько открыто и непристойно выглядит. Обычно он — тот, кто руководит… Шерлок без труда прочел полуосознанные мысли, которые заставили его доктора вдруг зажаться. В другое время он и сам был бы не против передать бразды правления и на себе ощутить, насколько Джон хорош. Но не сегодня. Сейчас его гнала вперед жажда обладания. Это была жажда сродни драконьей страсти к золоту, о которой когда-то читал Джон, пытаясь приобщить детектива к массовой культуре и начав знакомство с мира Средиземья. Шерлок чувствовал себя очень жадным и очень голодным драконом перед величайшим сокровищем. И это сокровище — его. Нужно только заклеймить, пропитать своим запахом, оставить метки, чтобы никто не смел покуситься. Шерлок перехватил ноги Джона, разводя в стороны, сильнее открывая для себя, скользнул гибкой змеей выше, обвил ладонью истекающую плоть, с восторгом смотря, как из уретры сочится новая порция предсемени. — Ты прекрасен… Так течешь для меня. Такой влажный… Джон едва не сорвался на жалобный скулеж — слишком стыдно и… возбуждающе. Он никогда не думал, что Шерлок может быть таким — властным, бесстыдным и чертовски горячим. Перед этим Шерлоком хотелось первый раз в жизни покорно раздвинуть ноги, принять все, что тот может дать, каждой клеткой тела прочувствовать, что он жив, рядом и больше не бросит, никогда-никогда не уйдет, оставив блуждать одного в стылом кладбищенском тумане. — Шерлок… — Шшш… Я знаю, Джон, знаю. Не смей стыдиться. Просто расслабься. Моя очередь заботиться о тебе. Ладонью, перепачканной в смазке, Шерлок скользнул вверх по телу, царапнул попавшийся на пути сосок, заставив Джона содрогнуться, и добрался до искусанных припухших губ. Пальцы огладили нижнюю губу, чуть оттянули, заставляя приоткрыть рот, и скользнули внутрь. Джон распахнул глаза, потрясенный новыми ощущениями: пальцы Шерлока в его рту, мягкость кожи, запах и терпкий привкус собственного предэякулята на языке. — Расслабься, Джон. Я больше никуда не уйду. И ты тоже от меня не уйдешь. Я не отпущу тебя. Шерлок прижался ближе, соприкоснувшись пахом, и Джон едва не подавился — гениальный детектив умудрился снять собственное белье так, что Джон даже не заметил. Шерлок взглянул на раскрасневшегося, задохнувшегося доктора и расплылся в хитрой улыбке. В следующий момент Джон застонал — Холмс двинул бедрами, проезжаясь своим членом по его, и в том же ритме толкнулся пальцами глубже в горло. Потом еще раз. И еще. До тех пор, пока Джон не застонал просяще, требуя большего, прикусывая мокрые от слюны пальцы. Шерлок мысленно благословил свое проснувшееся либидо, благодаря которому по возвращении в Лондон он купил в аптеке смазку. Правда, тюбик был наполовину пуст, потому что время, которое детектив провел за выяснением подробностей теперешней жизни доктора, разбавлялось регулярными эротическими снами с участием этого самого доктора. Свободной рукой Шерлок скользнул под подушку, вытаскивая тюбик и на глаз оценивая количество оставшейся смазки. Хватит, чтобы сделать Джона еще более мокрым. Удобно разместившись между широко разведенных бедер доктора, Шерлок щедро выдавил на ладонь вязкий гель, растер его и предвкущающе облизнулся. Джон залип. Он смотрел на пальцы детектива, блестящие от смазки, и представлял, как в скором времени они окажутся внутри него. Должно быть, с такой длиной эти прекрасные пальцы смогут достать очень глубоко… Первое касание заставило Джона чуть дернуться, но Шерлок успокаивающе положил свободную ладонь на бедро, погладил тазовую косточку, продолжая мягкими движениями массировать подрагивающее кольцо мышц. Один палец чуть надавил на сомкнутый анус, покружил вокруг, снова надавил — уже сильнее. — Давай, Джон… Впусти меня, — велел Шерлок, склоняясь ниже и опаляя горячим воздухом чувствительную кожу, настойчиво прижимаясь ко входу в тело. Джон вздохнул, чуть прогнулся в спине и… — Ох… Первый палец скользнул внутрь, сразу же погружаясь на две фаланги. Шерлок поощрительно поцеловал подрагивающий перед глазами член и подался чуть назад, а затем снова вперед, прокручивая запястье. Джон быстро привык к новому ощущению и вскоре начал чуть покачивать бедрами в ответ на каждый толчок. Шерлок сплел пальцы свободной руки с рукой Джона, чуть сжал, привлекая внимание. — Сделай глубокий вдох. Джон непонимающе нахмурился, но послушно вздохнул. Шерлок огладил порозовевший анус… — А теперь выдыхай. …И слитным движением втолкнул два пальца, проскальзывая по смазке до самых костяшек. — Мммммхххх… — Джона выгнуло, он попытался инстинктивно уйти от слишком острого ощущения, но Шерлок твердо прижал его за бедра, не позволяя соскользнуть. Доктор задыхался. Нанизанный на пальцы Холмса, он чувствовал себя одновременно ужасно — ярко, непривычно, сильно, — и прекрасно — больше, еще, сладко. Джон непроизвольно потянулся к члену, чтобы привычные ощущения сгладили остроту восприятия, но Шерлок шлепнул его по руке, отталкивая. — Не трогай. Я хочу, чтобы ты прочувствовал каждый миг и ни на что не отвлекался. Джон отчаянно застонал и ударил раскрытой ладонью по постели, не в силах выразить переполнявшие его эмоции. Шерлок чуть улыбнулся и поцеловал колено, россыпью касаний прочертил линию по внутренней стороне бедра до самого паха, потерся щекой о нежную кожу, чувствуя, как вновь расслабляется тело под ним. Для закрепления успеха детектив подтянулся выше, прикусил мочку уха и коснулся губами губ доктора — не поцелуй, лишь легкое, почти неощутимое дуновение. Выдох Шерлока оседал на искусанных губах доктора, а вдох затягивал в легкие судорожно выдыхаемый Джоном воздух. Все это время пальцы внутри оставались неподвижны, позволяя приспособиться к растяжению. Когда судорожные сокращения мышц чуть утихли, Шерлок сделал пробное движение, внимательно отслеживая признаки дискомфорта. Джон слепо глядел в потолок, комкая руками простыни, ощущая как длинные-длинные пальцы скользят в нем, потирая изнутри, расходясь ножницами, раскрывая. Шерлок тщательно растягивал мышцы, толкался как можно глубже, менял угол в поисках нужной точки. — Ааа….Шер… — Джона подбросило, под конвульсивно сжавшимися пальцами затрещала простынь, а Шерлок чуть не получил коленом в челюсть. Такая реакция вызвала в груди детектива довольное урчание, и он стал целенаправленно надавливать на простату с каждым толчком, извлекая еще больше стонов и вскриков, любуясь на разметавшегося под ним Джона. Когда Шерлок извлек пальцы, Джон недовольно заворчал и попытался обхватить ногами детектива. — Какого черта… Вернись на место! Холмс ухмыльнулся и потянул расслабленное тело на себя, заставляя перевернуться и встать на четвереньки. От этой позы Джон покраснел — хотя казалось, сильнее уже некуда, и спрятал лицо в подушку. Шерлок на это проявление смущения отреагировал мягким смешком. — Задохнешься. — Ну и пусть, — невнятно пробурчал Джон, полыхая кончиками ушей. Шерлок снова улыбнулся и потянул доктора за бедра, задирая их еще выше и заставляя прогнуться в спине, сильнее раскрываясь. Обхватив тюбик со смазкой, он выдавил щедрую порцию прямо на раскрытый анус, тут же заталкивая прохладный гель внутрь тремя пальцами. От контраста разгоряченных рук и холода лубриканта внутри Джон крупно вздрогнул, дернув тазом и позволяя пальцам Шерлока проникнуть еще глубже. К тяжелому дыханию, шороху постели и тихим стонам добавились пошлые влажные звуки, которые сопровождали каждое движение внутрь и наружу. Шерлок потер местечко между анусом и яйцами, раздвинул пальцы, чувствуя, как внутри хлюпает смазка. — Теперь ты везде мокрый. Если бы ты мог видеть себя сейчас, Джон. Раскрытый, влажный… Так сильно сжимаешь мои пальцы. Джон всхлипнул, непроизвольно подаваясь вслед за пальцами, прикусил угол подушки, пытаясь заглушить просящие стоны. — Хватит болтать, черт возьми… — не выдержал доктор, сходя с ума от ощущения мягких подушечек, надавливающих на простату. — Как скажешь, Джон. Шерлок вынул пальцы, небрежно отер о простынь и раздвинул ягодицы, приставляя головку члена к покрасневшему припухшему анусу. Надавил, крепко держа за бедра и не давая двинуться. Растянутые мышцы послушно сдались под напором, впуская внутрь обрезанную чуть заостренную на конце головку. Джон заскулил, прогибаясь так, что казалось — еще чуть-чуть и сломается позвоночник. Шерлок медленно, но неумолимо втискивался внутрь, заполнял собой горячее нутро, проникая гораздо, гораздо глубже, чем пальцы. Член у детектива был под стать ему самому: не слишком толстый, но длинный. К тому моменту, когда Шерлок вошел до конца и коснулся пахом раскрытых перед ним ягодиц, Джон окончательно растекся по кровати, загнанно дыша и сходя с ума от ощущения наполненности и принадлежности. Более яркого доказательства живости Шерлока, чем его член глубоко внутри, придумать трудно. Словно этого было мало, к спине прижалось горячее тело, придавливая еще сильнее так, что Джон мог только комкать наволочку под собой. Первый толчок сопровождался укусом в плечо. Второй выбил из горла умоляющее хныканье — головка с силой проехалась по простате, посылая по телу искры удовольствия. Шерлок двигался сильно и размашисто, сопровождая свои движения рваными поцелуями и укусами. Кожа Джона под ними расцветала алыми маками, превращая плечи и спину в картину экспрессиониста: блеск и мерцание пота, яркие мазки укусов и засосов, ассиметричные тени, белая паутина рубцов. Частые жесткие толчки, жар нависшего сверху тела, рычащие выдохи над ухом заставили Джона окончательно потерять голову. Глаза заволокло пеленой наслаждения, колени норовили расползтись, а воздуха в легких катастрофически не хватало. Удовольствие, ранее привычно растекавшееся от члена, теперь зарождалось где-то глубоко внутри, яростными протуберанцами прошивая все тело от каждого движения Шерлока, неумолимо таранящего набухшую простату. Звонкие шлепки плоти о плоть, хриплое дыхание, влажное хлюпанье смазки, стекавшей по бедрам — ее было слишком много, чтобы удержаться внутри. Джон попытался выпростать одну руку, чтобы дотронуться до члена, сжать хотя бы раз — этого хватит, он ведь уже так близко, так… — Нет! — рыкнул над ухом Шерлок, наваливаясь еще сильнее и не позволяя двинуться. — Кончишь без рук, от моего члена. — Шерлок… — умоляюще проскулил Джон, вздрагивая от особенно яростного толчка внутри. — Я сказал, кончишь так. Шерлок ускорился, толкаясь сильно и глубоко, с восторгом ловя новый стон и сходя с ума от того, какой Джон горячий внутри, с какой готовностью принимает его, подается под каждым движением, раскрытый-красивый-вкусный-мой-моймоймоймой… — Мой! — Шерлок толкнулся так, что Джон вскрикнул, выгнулся всем телом, приподнимая навалившегося сверху детектива. Внутренние мышцы запульсировали, сокращаясь, и Шерлок впился зубами в плечо, чувствуя, как девятым валом накрывает оргазм. Он все сильнее сжимал челюсти, рваными движениями заполняя Джона семенем. Помечая собой… Рот вдруг наполнился теплой влагой, а в нос ударил запах меда, скошенной травы и меди. Джон закричал и затрясся в долгом, выворачивающем наизнанку оргазме, который зародился в растянутой хлюпающей заднице, прокатился огненным смерчем по телу и заставил излиться без единого прикосновения к члену. — Врежь мне по лицу. — Врезать тебе? — Меня что, плохо слышно? — Я всегда слышу «врежь мне», когда ты говоришь. Но обычно это подтекст, и только. — Ох, ну ладно… — Шерлок коротко, без замаха ударил Джона, и набрал воздух, приготовившись. Короткая потасовка привела к нужному результату: растрепанная одежда, порванный воротник рубашки и кровоточащий нос*. Шерлок критично оглядел себя, оставшись доволен увиденным, гнусаво шмыгнул и развернулся к Джону. — Отлично, идем. Доктор смотрел на него так, словно впервые видел. Ноздри его трепетали, а сам Джон напряженно подался вперед, будто хотел снова броситься на детектива. — Джон? — Шерлок нахмурился. Неужели его снова сейчас ударят? Но вот доктор моргнул и снова стал привычным Джоном — мягким и безобидным. — Ты знал… — потрясенно прошептал Шерлок, разжимая челюсти и глядя на кровоточащий след, который оставили его зубы. — Еще тогда знал, что я твой соулмейт. Джон пошевелился, попытался спихнуть со спины обездвижившего его Холмса, но не смог — после сокрушительного оргазма сил едва хватило на то, чтобы повернуть голову. От этого движения укус на плече снова закровил, наполняя легкие Шерлока ароматом его родственной души. — Злишься? — прохрипел Джон сорванным голосом. Детектив задумался. Ему было обидно, что доктор долгое время знал о том, что является его соулмейтом, но так хорошо скрывал это. С другой стороны… он понимал причину. Шерлок часто и категорично высказывал свое отношение к «голосу крови», так что опасения Джона вполне естественны. Но сейчас это не важно. Ведь он сделал свой выбор и «голос» — лишь еще одно подтверждение того, что этот выбор — единственно верный. — Очень злюсь, — заявил Шерлок и облизал кровоточащий след от зубов. — И требую сатисфакции. Джон застонал, чувствуя, как член детектива внутри него снова крепнет.