2:30

      Роуг не задает вопросов, когда пьяный Джон кидает камешки в ее окно в половине третьего утра. Она его впускает. Она выслушивает его бессвязный рассказ о том, как он кидал камешки в другое окно «час или… да, час или около того», прежде чем он понял, что это было не правильное окно. И только потом она начинает ворчать на него.       Очень тихо, разумеется. Не желая разбудить других девчонок. Джон может слушает, а может и нет, и просто стоит пялясь на пол. Может он и не пялится на пол. В темноте трудно судить. Как правило, возвращаясь после ночных вылазок, Джон сразу же направлялся в свою комнату, но Бобби и Петр отказались мириться с этим и дальше. Окно надежно заперто, а парни упорно делают вид что спят, в то время как галька прилетает в стекло. Щелк, щелк, щелк, пока Джон не уходит, чтобы найти Роуг вместо этого. Камешки стабильно прилетали в ее окно посреди ночи уже третью неделю.       «Я не знаю, почему ты такой придурок», продолжает она, направляясь к двери. «Я не знаю где ты шляешься, или чем ты там занимаешься, и не хочу знать».       «Куда ты идешь?»       «Говори тише», шипит она и неосознанно повышает свой собственный голос.       «Куда ты идешь?», повторяет Джон театральным шепотом.       «К дверям, как обычно, чтобы показать тебе выход. Можешь убираться в свою комнату».       Она распахивает дверь, и свет из коридора разливается по полу до спинки кровати, останавливаясь в миллиметре от ног Джона. Он не двигается.       Роуг вздыхает. «Давай, Джон».       «Здешние люди адски пресные», бормочет он, выходя на свет. «Я имею в виду… Вот почему я выбираюсь, понимаешь? Потому что люди здесь… Меня просто тошнит от этого».       Роуг скрещивает руки на груди выжидающе у двери.       «Серьезно», продолжает Джон. «Я имею в виду, люди здесь не впускают тебя внутрь, и делают вид что спят, потому что они мудаки и тому подобное, но если серьезно, я. черт. Черт.       «Джон?» **       Пять минут спустя она успокаивающе массирует ему спину, в то время как его тошнит в туалете. Звуки заставляют живот выворачиваться, и Роуг чувствует, как желчь поднимается по ее горлу в приступе эмпатии. «Джон, ты…»       «Черт», он хрипит задыхаясь, и его снова тошнит.       Джон впивается пальцами в крышку унитаза, и Роуг наблюдает, как костяшки его пальцев белеют. Он дрожит, тяжело дыша, и позволяет голове свешиваться над емкостью. Она гадает — закрыты или открыты его глаза.       Роуг встает — Джон издает протестующий шум – и промокает полотенце под раковиной. «Возьми, Джон», мягко предлагает она.       Он смотрит на нее мутными глазами, прежде чем принять ткань, протирая рот и лицо. Он прижимает к себе полотенце, зарываясь в махровую ткань. Роуг нажимает кнопку слива унитаза, и он дергается от звука, вжимаясь в угол. Роуг закрывает крышку и садится.       Джон бормочет что-то в полотенце.       «Что?»       «Прости», он повторяет громче и поднимает взгляд. «Мне жаль. Ты, наверное, ненавидишь меня».       «Иногда я думаю, что ты придурок», отвечает Роуг. «Но я не ненавижу тебя».       » Ты должна ненавидеть, что тебе пришлось наблюдать, как меня стошнило несколько раз».       «Так и есть».       Он кивает. «Ладно».       Там тишина между ними, как Джон изучает пол, а Роуг изучает Джона. Когда он внезапно встречается с ней глазами, она говорит: «Ты умный парень временами».       «Спасибо».       «Но не сейчас», она делает паузу. «Позвать кого-нибудь, чтобы помочь тебе добраться до комнаты?»       «Нет, не зови Бобби».       «Я не говорила, что это должен быть Бобби».       На губах Джона формируется намек на улыбку, которая немедленно уничтожается страдальческим «Чееерт». Джон сворачивается в своем уголке, отгораживаясь от всего мира. Роуг затихает в ожидании нового витка тошноты. Через минуту она слышит мягкий храп.       Роуг закатывает глаза, но не уходит. Нет никакого шанса, что она позволит Джону провести остаток ночи на полу в ее ванной, но нет необходимости в активных действиях прямо сейчас. Пока нет.       Из раковины капает. Она затягивает кран, охраняя тишину и готова подождать еще немного.